Чего только не хранится на мансарде старой дачи. Всё руки не доходят – разобрать. А, когда доходят, наконец, рука не поднимается – выбросить.
Вот керосиновый фонарь «летучая мышь». Куплен, должно быть, лет шестьдесят назад. Не припомню случая, чтобы им пользовались. Даже не знаю, как зажигается. В кино видела: заходит старик с таким в хлев, проверить - не отелилась ли корова. Коровы у нас не бывало, а фонарь имеется. И опять оставляю, на всякий случай. Хотя, давно пользуемся свечами.
Рядом, любимый когда-то, проигрыватель пластинок. Неизвестно, исправен ли. Игла звукоснимателя сломалась, и не смогли купить новую. Говорят, теперь таких не выпускают. Приобрели его в начале 60-х. Училась я в 9 классе. Ах, Робертино Лоретти! Правда, не менее сотни виниловых пластинок, утомившись хранить с 50-х годов, выбросили, в моё отсутствие. Говорят, теперь они снова входят в моду. А среди них, помню, были куплеты Курочкина из «Свадьба с приданным», песня Лолиты Торес «Каимбро», «Мишка-Мишка», «Бесаме мучо»... Кстати, вскоре, подоспели магнитофоны.
Электрический самовар, литров на пять. Наш подарок бабушке на пятидесятилетие. Теперь и ему пятый десяток. Неисправен. Но изящный, никелированный. Можно, было бы, починить.
Старый фильмоскоп и коробочка с диафильмом «Три поросёнка». Боже мой! Сколько было у нас разных плёнок, и сколько радости приносила каждая новая: «Былина об Илье Муромце», «Басни Крылова», «Русские сказки», «Алёшкино сердце» по М.Шолохову… Ведь телевизора в те времена у нас ещё не было.
Сломанное кресло-качалка, когда-то изысканной формы, ждёт умелых рук реставратора. Давно ждёт, лет двадцать. С тех пор, как шаловливая старшая внучка, перевернулась на нём через голову. Теперь у неё дочка того же возраста.
Рядом на стене висит старое коромысло. Аккуратно протираю на нём пыль и обнаруживаю остатки, когда-то золотистой, росписи. В памяти возникает щемящая картина: тропинка во ржаном поле и мама с двумя вёдрами на коромысле, несущая воду из далёкого родничка. Вёдра чуть покачиваются, но ни капли не проливается из них, накрытых широкими листьями лопуха.
Потому и висит коромысло на стене, а не лежит на полу, что бытует у нас примета: переступишь коромысло – горбатым станешь. Вешаю, от греха, на прежнее место.
Кстати, ещё один мистический ужас с детства преследует нас – запрещено бросать мотыгу кое-как, острым лезвием вверх. Поранила ногу и умерла от гангрены моя бабушка, мать мамы моей, в возрасте 23 лет, оставив дочку сиротой.
В уголке притулилась «чудо-печка», небольшая электрическая духовка. Купили её, когда стали на улице нашей постепенно расставаться с русскими печами. Из-за громоздкости их и старости. Сложить новую печь было и дорого, и мастера-печники перевелись. В соседнем селе, говорили, был редкий умелец, дядя Ваня, да к нему очередь - на год. И то - не дождаться - выпить любил. Вот и решил отец сложить печь - попроще, с плитой и духовкой, которую поставил нам местный печник.
Новая плита щи да каши готовила исправно, а духовка пироги печь отказывалась, наотрез. Тогда и появилась у нас, на счастье матери, «чудо-печка». Сколько, почивших на улице нашей, помянули пирогами из маленькой этой печурки. Никому в просьбе не отказывала мама. Мягкие, румяные поминальные пироги с поджаренной квашеной капустой и хорошей рыбой, завёрнутые в чистое полотенце, благодарно уносили соседки к столу…
Через много лет появился газ, а мамина помощница скромно заняла место в уголке.
И опять рука не поднимается отправить её в утиль.
И много ещё чего. Вроде, дюжины разрозненных бокалов и чашек, каждая из которых хранит свою удивительную, только мне известную, историю. Старая, вполне исправная, мясорубка. Ненужный кухонный комбайн. Неработающие видеомагнитофоны в количестве четырёх штук. Настольная лампа с разбитым стеклянным абажуром. Швейная машинка «Тула». Чересчур, нынче дорогой в эксплуатации, гладильный агрегат. Связка выцветших репродукций картин...
***
Привычка к хранению старых вещей, как убеждал меня психолог недавней телевизионной передачи, сродни синдрому Плюшкина. Может быть… отчасти. Но для меня - это не просто старые вещи. Это СПУТНИКИ мои. Они прошли со мной по жизни. Едва хватило сил мне расстаться с сотнями книг. С экслибрисом моим стоят они теперь на полках городской библиотеки. Сегодня прощаюсь со старыми вещами. Больше я не поднимусь на мансарду, и пусть молодёжь распорядится ими по своему усмотрению. Но, думаю, всё повторится. Просто, со временем, они заполнят помещение с в о и м и, вышедшими из обихода, вещами. И придёт, такой же, день...