Здравствуй, Питер… Эти слова всплывают в сознании с первым вздохом холодного влажного воздуха на платформе Московского вокзала. Боже мой, я сюда не приезжаю – я сюда, в который раз ВОЗВРАЩАЮСЬ.
Пройдя сквозь плотную толпу на переходе через Лиговский и выйдя на Невский, в очередной раз чувствую, что-то отпускает: наконец-то дома. Я иду по центру Питера так, как будто ранним утром открыл своим ключом дверь и вхожу в родительский дом. Все ещё спят, никто не встречает. Ну, и не надо… Старый пес Петербург, виляя хвостом, ведет тебя на кухню:
– Где тут банка с кофе, сам знаешь…
Помню, как лет в семь-восемь я впервые один оказался на Невском. Какое-то ранее неизведанное чувство заставило меня пройти от Гостиного до площади Восстания. Пройти просто так, без какой-либо цели. Потом это вошло в привычку, раз в одну-две недели, но непременно пройти по Невскому. Забавно, такое бывает не только у меня, многие из моих питерских знакомых признавались, что на неделе обязательно найдут причину, почему им надо оказаться на Невском. Это место обладает своей энергетикой, сказал бы экстрасенс.
Наверное, не корректно назвать это место колдовским из-за постоянно присутствующей там огромной массы людей, занятой отнюдь не метафизическими проблемами. Но… я всё же назову.
Однажды, в очередной мой приезд я как-то застоялся на набережной Мойки, созерцательно наблюдая людей, спешащих по Полицейскому мосту. Вдруг по спине пробрало холодком - там, на мосту исчезло время. Не замечая авто и троллейбусов, двигались призрачные кареты, пролётки. Холеные господа в офицерских шинелях, штатские в цилиндрах шли, вглядываясь в лица проезжих и встречных, чинно и не спеша раскланиваясь. Завидя знакомых, заводили неторопливый разговор… Мимо них проходили толпы – призраки из других эпох. Там был и я, стоявший на том же мосту жарким летом 72-го с волосами до плеч, в цветастой рубахе, невообразимо широких ярко-синих вельветовых клешах, только что пошитых в ателье на Пяти Углах. Ну, чем не настоящий хиппи? До военно-морской кафедры в Военмехе, изрядно укоротившей мои кудри, оставалось ещё целых два года.
Ах, Питер, Питер, ты – неразгаданный город, город-загадка даже для тех, кто живёт в нем всю свою жизнь. Он постоянно что-то берет от тебя, но и нечто своё даёт взамен, формируя тем самым своеобразное отношение к бытию. Поясню это на примере.
Как-то пару лет назад, на «Дожде», какой-то сучёнок ляпнул, что в блокаду Ленинград надо было сдать немцам.
С детства помню, как мои старшие родственники-ленинградцы, собираясь за одним столом, вспоминали Блокаду. Поверьте мне, разговоры были откровенные, воспоминания – страшные. Но… ни разу ни одному из десятка выживших – родных, двоюродных и троюродных братьев-сестер – не пришло в голову, что существовала такая альтернатива – сдать Город. Никто из них, в силу своей молодости, в Блокаду ещё не был призван в армию и присяги не приносил. Все они прошли через страшную зиму 41–42-го и потеряли там почти всех своих старших родственников и, тем не менее, представить, что по их родному городу могут пройти – живыми – чужие солдаты, они просто не могли.
Как-то мне в голову пришла мысль – уникальность Санкт-Петербурга ещё и в том, что это город был создан Армией. Только что народившаяся регулярная Русская Армия ушла с потешных московских полей и разбила свой лагерь на брегах Невы и, как выяснилось, на века. Что там построили первым, домик Петра или армейскую казарму? Этот дух военного лагеря так и остался витать вокруг Марсова Поля. Архитектурные ансамбли, окружающие его, застыли в строгом воинском порядке – каре, готовые в очередной раз встретить и отразить атаку извечного врага – Времени. Стоя там, так и слышишь:
– Строй держать, на знамя полка- равняйсь!
Каждому, кто здесь жил и живет, Город вручает свою визитную карточку. Кто-то, вслед за Пушкиным, грезит Белыми Ночами и Летним Садом… А для меня мой Питер, это – глубокая ноябрьская ночь на набережной у Кунсткамеры. По Неве медленным неумолимым ходом идет первый ладожский лед, и река светится в его отражении. Стоя у парапета, понимаешь, вместе с водой через город движется поток времени, неся в себе своих призраков; сам с ними роднишься, невольно пропуская в кровоток тела частицу стылого свинца невской воды. Потом, озябший и протрезвевший, спешишь через Дворцовый мост, и – мимо Дворца, площади – входишь в самое начало Невского.
Через десяток шагов перед тобой в тепло и свет распахиваются двери:
– Девушка, пожалуйста, двойной эспрессо!..