Вьюга Часть 1, 2
ДАНЬ ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЮ И ПОЭТУ ЛЮБОВИ СЕЛЕЗНЕВОЙ
Галина Балабанова, Любовь Селезнева
ВЬЮГА
(Действия романа происходят в 20-50-е гг. ХХ века в Иркутской тайге)
Глава 1. Сборы в дорогу
Сибирская зима, как известно, "дама" суровая и никакой небрежности к себе не прощает, а уж тайга тем более.
Савелий собирался в дорогу тщательно и предусмотрел казалось бы всё, но предугадать то, что может случится, даже он, коренной сибиряк и опытный таёжник всё же не мог. Да и никакой оракул не предскажет того, что может подкинуть зимняя таёжная дорога.
Сборы в ответственный путь Савелий начал загодя, точнее, за неделю. В доме прибрался, дров наколол на три бани вперёд, двор в порядок привел и даже люльку из липового лыка младенцу соорудил. Ох, и красивая люлечка получилась, ладненькая, нарядная, легонькая, колыхающаяся от самого легкого прикосновения. Хоть бабы и предупреждали его, не качать люльку без дитя, мол, примета плохая, но разве Савелий послушает. Что они в жизни понимают, курицы, со своими приметами? Это же люлька для его сына, для долгожданного наследника, для продолжателя рода. Мимо нее даже проходить приятность особая, а уж качнуть и подавно.
Покачивая люльку, Савелий мечтал о будущем, о том, как будет растить сына, как соорудит ему качели, когда тот подрастет, как вырежет из дерева разные сказочные фигуры, да лесенку со всякими перекладинами во дворе поставит, чтоб сынок здоровым и сильным рос. А ещё санки ему сработает, каких ни у одного дитя не было, и фигурную телегу смастерит, а Нюрка тележку разрисует и будет катать его да песни петь, а мальчонка ей на тальянке подыгрывать. Тальянку уж Савка найдёт самую звонкую. У будет у его сына всё для счастливого детства.
Устлав душистой отавой дно розвальней, Савка заботливо прикрыл ее рядном, на всякий случай перину с подушкой положил, а сверху соорудил что-то вроде холобуды: рогулями с трёх сторон подпер два тулупа, чтоб ветром не продуло, да верёвками их обвязал для надёжности. Опять же, одёжку обоим припас, да харчи наилучшие. Для повитухи, Раисы Романовны, положил в корзину дорогой отрез, для дядьки Михея - четверть первача, а как же иначе, без этого всё равно, что без гармони свадьбу играть. Да и о себе Савка тоже не позабыл: ложку свою тяжелую в голенище катанка сунул, медную кружку с деревянной чашкой для застолья в тряпицу завернул, из чужой посудины хлебать староверу нельзя, а грешить в такой день Савка даже по мелочи не хотел. Оставалось накормить жеребца и проверить сани перед дорогой. А сани у Савки были знатные, красивые, легонькие, сделанные без единого гвоздя, с помощью распоров и пеньковой веревки. Мастером по этой части он был отменным. Сани-розвальни делал разные: мужские, женские, двухместные, четырех- и шестиместные, с кузовом, со спинкой, с козлами (облучком) и без них.
Когда Нюська забрюхатела, Савка решил сделать четырехместные розвальни, чтобы в них семье было свободно и вольготно. Работал над санями целое лето: берёзу в кипятке парил, гнул ее с храповиком, полозья пропитывал собольим жиром да железом оправлял, чтоб лучше скользили. Полоз саней длинный, и звук при движении шипящий, как у змеи полоза. Потому, видно, полозьями и прозвали.
Когда подарки и продукты были уложены, Савка начал сооружать себе облучок, чтоб холобуду не студить, когда лошадью будет править. Приладив сверху передка саней широкую доску, он аккуратно оббил ее проолифленной фанерой. В итоге получилось что-то вроде схрона с откидной дверцей на верёвочке, этакий вместительный шкафчик. На всякий Савка положил в сани брезент. Как-то солдаты, бывшие у них на постое, забыли палатку, и он, как рачительный хозяин, пустил ее в дело: разрезал на две части, из одной сшил Мальцу попону, другую прибрал в сараюшку, на что-нибудь пригодится.
В ночь перед выездом Савка долго не мог уснуть. Сидел у печи, смотрел, как красиво и бездымно горят березовые дрова, пил крепкий чай и думал о будущем. И было ему так хорошо на душе, как никогда еще не было. Но когда из печки громко стрельнуло, Савку будто кипятком обварило. «Неужели осиновое полено попало? - подумал он, и сердце его бешено заколотилось. Осиновое полено в печи - примета плохая... не дожидаясь утра, он стал собираться в дорогу. Запряг Мальца, положил в сани несколько запасных слег, бросил в кошевку пару тулупов, перекинул через плечо двустволку и, перекрестившись, тронулся в путь.
Обычно работа лошади начинается с прогрева: первая рысь для прогрева — минут пять, потом шаг, вторая рысь — десять минут, третьей скорости соответствует галоп. Ритм для лошади — три, четыре часа работы и два, три часа отдыха. Как раз хватит Мальцу не устать, а там уж отдохнёт своё, и овса поест, и сенца пожуёт.
К величавой таёжной красе Савка давно привык. Вот и сейчас он мчался по широким просторам, не замечал предновогодней красы, и думая лишь о том, как будет растить сына, и сделает из него настоящего бондаря, а, может, столяра, плотника или коваля. Да чего там, был бы сын, а уж батька его всему научит. Вдвоём они будут и избы рубить, и деньгу заколачивать.
В этих радужных мыслях сорок пять вёрст* пролетели, как одна: видать, и Малец, карий да ладный коняга, тоже спешил с его пацаном свидеться.
К зелёным дядькиным воротам Савелий припожаловал вместе с алой зарёй.
==========
* Савелий – непрошеный (Древнееврейское).
* Анна – (древнееврейск..) Означает: благодать, милостивая, миловидная, грациозная; она
же Нюра, Нюся, Анюта, Анька.
* Верста = 1066,8 м. Здесь более 48 км.
Глава 2. УТРАТА
Самое горькое в жизни - ждать и дождаться того, чего ждал напрасно…
Дядька Михей отворил скрипучие ворота молча - ни руки не подал, ни словом ни поздоровался.
- Заходи, племяш, да не спужайся, - закрыв ворота, обронил он, и начал торопливо распрягать Мальца.
- Чего бы мне пужаться? - усмехнулся Савка, удивившись сухому приёму. Но не успел он с катанок снег обмести, как в сени выскочила расхристанная Анютка. Бросилась ему на грудь, заголосила... жутко, протяжно...
- Ну, будя, будя тебе, - заворчал Савка, пытаясь расцепить ее руки, - вот я приехал, живой...
Но Анюта не слышала, что он говорит и голосила все пуще. Пришлось Савелию взять ее в охапку и чуть ли не силком затащить в избу. Морозный туман клубами заполнил прихожку и, опустившись на домотканые половики, проскользнул низом в залу,где перед Савкой открылась скорбная картина, которая заставила его окаменеть. У порога смежной комнаты, где чадили свечи, на лавках сидели с десяток, одетых в черное, хмурых старух, на домотканой скатерти огромного стола стоял малюсенький гробик. Сердце Савелия, словно мячик, подпрыгнуло вверх и, перекрыв дыхание, камнем рухнуло вниз. Он выпустил из рук жену и на трясущихся ногах вылетел в сенцы.
С детских лет Савка не плакал. Даже когда матушку хоронил слеза не скатилась из его стальных глаз, а тут разом вся цигарка намокла. Вот так, в один миг, заметавшимся огнем свеч, сгорела мечта всей его жизни…
***
За любым застольем Савка пил только раз, как было принято в их кержацком роду, а тут на траурной трапезе пил столько, сколько наливали в его объёмную кружку. Пил и не пьянел, лишь, глаза стекленели. Испив свое горе до дна, он вылез из-за стола и начал спешно собираться дорогу.
- Поехали, Анька! - не глядя на жену, грубо прокричал он. - Не то засветло не успеем...
Повитуха услышав такие речи, выбежала из-за стола.
- Да куда же ее, сырую то, Терентьич? – запричитала она. – Нехай, хоть с неделю у нас поживет. Застудишь ведь бабу, загубишь.
- Терентьич, не рискуй, - поддержал ее дядька Михей, - заночуйте в нас. Нешто в пургу можно, да еще в такой дальний путь?
Но Савелия было не остановить. Смерть сына, как бичом, гнала его вон из этого дома. Геть, геть отсюда, где отняли у него мечту и надежду. Не обращая внимания на Терентия, он чуть ли ни пинками вытолкнул жену из избы.
Попустив голову, Анна дошла до саней и,провалившись в мякоть розвальней, дала волю слезам.
- Но, скотина! Чу-чу!- отчаянно крикнул Савка, хлестанув вдоль крупа коня.
Малец взбрыкнул и, заржав, пустился по дороге широким намётом. Вьюга, кружа, потянулась к саням, щедро осыпала седоков колкой крупой. Конь начал сбавлять ход, несмотря на нещадные удары кнутом, которыми одаривал его разъяренный хозяин. Савке пришлось остановиться, соскрести со спины Мальца ледяной панцирь, накрыть попоной, которую он прихватил. Анна хотела помочь мужу, но в ответ услышала лишь недовольное ворчание.
- Сиди уж, помогла уже, век бы тебя не видать!
Анна знала, что Савка никогда ее не простит и будет терзать денно и нощно, но доказать, что она ни в чем не виновата, не могла. Ведь, если бы муж берег ее смолоду, а не ездил на ней, как на ломовой лошади, то роды прошли бы как надо, и ребеночек бы остался живой. Но разве он признает себя виноватым? Проглотив обиду, она закуталась в воротник и запретила себе думать о будущем.
Малец, согревшись под попоной, споро бежал по заметенной снегом дороге. Домой всегда легче бежать, чем из дома, даже по таким огромным сугробам. Преодолев трудный участок, Савка решил приостановить коня, чтобы дать ему передохнуть, но тот вдруг заерепенился и, зафырчав, поднялся на дыбы.
- Ты чаво, ядрена в корень?! - замахнулся на него Савка кнутом. - А ну, тпру!
Малец с храпом и фырканьем начал пятиться назад и хрипло, с надрывом заржал.
- Но, скотина, чу! - хлестнул Савка его вожжой по спине, пытаясь выровнять накренившиеся в сторону сани. Малец еще сильнее затряс головой и буквально врылся копытами снег.
Савке бы трезво рассудить, что умный и послушный конь никогда зря не остановится, ибо интуиция животных чувствовать опасность гораздо выше, чем у людей. Ему бы вспомнить, как ведут себя домашние животные перед бедой, как крупный рогатый скот ломает клети и громко ревёт, как собаки срываются с цепи и убегают из дома вслед за сбежавшими кошками, как кони, в табуне, при приближении волков, занимают круговую оборону и, загоняя молодняк внутрь круга, встают на дыбы и отражают атаку копытами, а коровы защищают молодняк внутри такого же круга рогами... Но ни о чем таком Савка не думал, мысли его были направлены на то, чтобы сани не перевернулись в сугроб.