Глава 4.
В комнате, куда мужчина завёл Пашаеву, стоял тот же смрад, что и в прихожей. И эта вонь от жарящейся рыбы способна была свести с ума любого.
Дорохин включил настольную лампу и в помещении воцарился интригующий полумрак. Затем лучиновец помог Пашаевой снять шубу и шапку, и всё это повесил на крючок вешалки. Прячась за извиняющуюся улыбку, он нагнулся с намерением помочь ей снять сапоги, но девушка взглядом его осадила.
-Не надо глупостей! Сама всё сделаю, - строго предупредила она Дорохина и, грациозно нагнувшись, разулась самостоятельно.
Пожав плечами, мужчина пристроил на вешалке свою дублёнку, и девушке рукой указал на кресло:
-Вот, присаживайтесь, Нина! Располагайтесь, как дома.
Пашаева послушалась его, но с явным колебанием и по ней было видно, как ей до сих пор не по себе.
На какое-то мгновение в комнате повисло неловкое молчание, которое хозяин нарушил осторожным покашливанием:
-Кхм-кхм… Вы, Ниночка, пока осмотритесь, а я только на кухню – туда и обратно, - и, удалившись из комнаты, он дверь за собою плотно прикрыл.
Пашаевой понадобилась еще минута, чтобы собраться с силами, выйти из оцепенения и оглядеться вокруг. То, что она перед собой увидела, - было очередной катастрофой.
Комната, довольно скромных размеров, знавала, вероятно, и лучшие времена. Давно некрашеная дверь была чем-то испачкана, напольный коврик – сильно потрёпан, единственное окно зашторено наглухо, плотной, но в нескольких местах прожжённой тканью. У левой стены стояла кровать, застеленная серым, казарменным одеялом. Рядом с кроватью пристроилась тумбочка; на ней фотография в аккуратной рамочке: смуглый подросток 14-15 лет, коротко стриженный и в объектив улыбающийся. Чертами лица весёлый тинейджер напоминал чем-то самого Дорохина.
У противоположной от кровати стены стоял стол, а на нём магнитола, и ещё какие-то деловые бумаги, газеты. К столу были придвинуты два стула. Чуть дальше возвышался платяной шкаф с зеркалом. В углу, ближе к двери, гудел холодильник, видавший виды трудяга «Саратов». Кресло, в котором устроилась Нина, придвинуто было поближе к окну, спиной к радиатору отопительной батареи. Под подоконником на полу стояли бутылки, и все пустые. А на самом подоконнике лежали журналы, Штук пять или шесть. Журналы мужские. Пашаева взяла в руки один из них.
Это полиграфическое глянцевое изделие было не лучшим, что создала цивилизация, однако, Нина всё же одолела четыре страницы, рассматривая снимки обнажённых женщин… Весёлого нрава и апатичные, высокого роста и миниатюрные, упитанные в теле и худосочные, поставленные фотографом в скабрёзные позы, красотки изображали похотливых самок.
Брезгливо поморщившись, с досадливым вздохом, Пашаева отбросила журнал на место. Она была, весьма, чувствительна к правилам морали и приличий – и не могла смотреть на подобные вещи, не ощущая при этом стыда.
«Комната психологической разгрузки, и только … - мелькнуло у девушки в голове.- Ни тепла тебе, ни уюта домашнего, ни романтики при свечах… Да уж, п е р с п е к т и в к а !»
Продолжая всё так же в кресле сидеть и ощущая горечь в душе, Нина глядела в пространство невидящими глазами … Вот, значит как! Вот, значит, кто будет её первым л ю б и м ы м … Какое крушение всех ее великолепных грёз! И Пашаева, наконец, поняла, к какому сорту людей ей следует отнести теперешнего кавалера: много поживший на свете, много чего повидавший и далеко не безупречный в нравственном отношении мужчина. Нина была уверена, что под благопристойной внешностью стареющего Казановы, скрывалась сущность смекалистого, циничного и глубоко сведущего в психологии человека. Стремясь нравиться окружающим, быть душою любой компании, Дорохин интуитивно угадывал вкусы и желания тех, с кем ему приходилось по жизни сталкиваться. И даже, порой, не разделяя чужих вкусов и взглядов, Дорохин весьма ловко умел подстраиваться под них и выгадывать из этого свои интересы. Вот и в случае с Ниной: безошибочно распознав её душевную драму, он пытался извлечь из ситуации выгоду, для чего, собственно, и заманил девушку в своё жилище. Ж и л и щ е …
Нина еще раз разочарованным взглядом осмотрела убогую комнату. На её лице угадывалось выражение растерянности. Она походила на затравленное животное, угодившее в западню. С каждой секундой росла её уверенность в том, что она совершила ошибку, уступив уговорам Дорохина. Где-то, глубоко внутри, настойчивый голос ей нашёптывал: нужно быстрее убираться из комнаты, её коллега, отнюдь, не ангел и последствия от визита могут быть для неё плачевными. Эх, сбежать бы!.. Но как это сделать?!.. Внутренне обмирая, она представила себе обратный путь до автобусной остановки: мимо заборов, траншей, через безлюдный парк … Нет, на обратный путь одна она навряд ли отважится. Вот разве что попросить Дорохина до остановочки проводить?.. Но захочет ли хитрец отыграть в обратную?.. Да уж, скверно. Очень скверно. Просто ужасно!.. И Нина стала невольно прислушиваться к приглушенным голосам, доносившимся из кухни.
«Да никуда я не уйду! Имею на хату права, как и ты!», резко отвечала Дорохину женщина. Тот неразборчиво её уговаривал.
В диалоге наступила неопределённая пауза, заполненная шипеньем масла на сковороде.
И снова, осипший голос «баскетболистки»: «Всего-то?.. Ну, ты, и жлоб, Борька! Накинь полтинничек, и разойдёмся с миром». И снова пауза.
«Ну да уж, ладно! Вернётся Васька, я ево уломаю. Спустимся к Шурке, на первый … А вы тут милуйтесья-а, г о л у б к и…» (Последние слова обиженное судьбой существо сопровождало смехом сухим и трескучим, как звук ломаемых веток зимою).
Вернулся Дорохин, и испытывающе посмотрел на Пашаеву. У неё было бледное, напряжённое лицо и на какое-то мгновение лучиновец пожалел, что привёл девушку к себе. Но лишь на мгновение.
«В конце концов, она взрослый, самостоятельный человек, - подумал он, - и нельзя же вечно прятаться от реалий жизни». Но вслух, с обворожительной улыбкой сказал своей гостье:
-Должен извиниться перед вами, Ниночка. Прекрасно осознаю, что эта обстановка не соответствует вашим высоким стандартам, но чего же вы ждали от стареющего холостяка? Возможно, комната и выглядит простенько, но в жизни я всегда руководствовался словами англичанина Аддисона: «Скромность – это не только орнамент, но и страж добродетели».
«Демагог, - подумала Нина, в узкую полоску поджимая губы. – Если нынешний период его жизни считать добродетельным, то, что же тогда следует считать непристойным?» Но вслух, девушка ничего не сказала, а лишь кивком указала на кучу бутылок у батареи.
-А-а, это… один из моих недостатков, с которым я постоянно борюсь, - со вздохом ответил Дорохин и покаянно опустил голову. Потом, встрепенувшись, оживлённо продолжил:
- Так-с, значит, расклад сегодня будет такой: соседку я уломал; она дожаривает рыбу и выметается к своей товарке. Туда же отчалит и её сожитель. Так что квартира в нашем распоряжении. До утра. Вы довольны?
-Борис Георгиевич, - начала Нина, всё ещё раздумывая, как бы подипломатичнее прервать нежелательное ей рандеву, - я хотела, вас попросить… Вы не могли бы… а-а…
-Вам нужно, по всей видимости, в туалет? Извините, что сразу не догадался. Пойдёмте, я покажу.
-Нет, нет - не надо! Найду сама, - вставая, откликнулась Пашаева, мысленно коря себя за нерешительность.
-Вот и прекрасненько. А я пока провентилирую помещение, а то Верка своими карасями всю квартиру … про-во-ня-ла…-
Дорохин подошёл к окну, и, отдёрнув край ткани, взялся за ручку форточки.
Нина же в это время вышла из комнаты. Интуитивно сделала три торопливых шага в сторону двери с наполовину оторванной ручкой.
«Баскетболистка» топтавшаяся у стола на кухне, стрельнув в девушку взглядом, ехидно заметила:
-Бумаги нет. И с бачком там к у р а т н е е .
Вздрогнув, Нина почувствовала, как по позвоночнику побежали мурашки, и. поспешила скрыться в спасительной каморке.
Как и для большинства благовоспитанных граждан, ритуал творимый за запертой изнутри туалетной дверью, являлся для Пашаевой одной из важнейших проблем бытия. И ей импонировало, когда обстановка внутри помещения соответствовала важности вершимого здесь физиологического процесса. Но то, что она увидела в маленькой комнатке, только усилило приступ её депрессии: стены были окрашены коричневой краской, ржавые трубы мерцали каплями конденсата, с затёкшего потолка свисала серая паутина, а находящаяся в туалете сантехника, видно, ещё знавала времена «отца и вождя всех народов». И всё это было освещено тусклым светом.
Справив интимную малую нужду и приведя одежду в порядок, с приличной последовательностью Нина дёрнула за цепочку бачка накопительного. Но громогласного водопада к удивлению не последовало, так как цепка, сорвавшись, шустрой змейкой юркнула за унитаз. С брезгливой судорогой девушка нагнулась, чтобы цепочку поднять и попытаться пристроить на место, но тут увидела, как в щели на полу шевелятся чёрные, огромные тараканы.
Забыв выключить свет, порозовевшая от отвращения и стыда, Пашаева выскочила из неприветливой каморки наружу.
У Дорохина появилась как раз в тот момент, когда хозяин комнаты, склонившись над открытым холодильником, перебирал в нём продукты.
Он доставал оттуда кулёчки какие-то, свёртки, пакетики и, подозрительно их понюхав, нахмурившись, клал обратно. Из распахнутой форточки до него долетали лёгкие порывы декабрьского ветра, заставлявшие шевелиться в беспорядке лежавшие на столе бумаги, отчего казалось, будто там подрагивали от холода, какие-то экзотические, невиданные бабочки.
Заметив девушку, мужчина ей ободряюще улыбнулся: «Ну-с, всё в порядке?»
В полной растерянности, страдальчески морщась, Нина переводила взгляд с Дорохина на дверь комнаты, которую только что за собой закрыла.
-Та-ам… это … т-там … а-а … Жжжуть какая-то!!..
-Аа, Верка-то? Не обращайте внимания, - Дорохин выпрямился, держа в руках бутылку коньяка и тарелку с уже нарезанным сыром. – Она, в общем-то, славная женщина, но только немножко… с придурью. Как вот сегодня – затеялась в ванной комнате рыбу чистить!.. А, какова хозяюшка?
-А знаете, Нина, - продолжил Дорохин, ставя бутылку и тарелку с сыром на стол. – Я, кажется, занедужил. Ещё когда ехал с вами в автобусе, то почувствовал в теле нездоровый озноб. Видно вчера на складах просквозило. Так что мне срочно необходимо выпить. Нужно согреться. И вы мне должны составить компанию. Но у меня только коньяк. Ничего другого, к сожалению, нет.
«Провожание до остановки отменяется, - пронеслось у девушки в голове.- Старый лис перехитрил меня. Нужно обдумывать альтернативные варианты». И чувствуя, как самообладание к ней возвращается, зябко поведя плечами, строго спросила:
-Что же вы, Борис Георгиевич, тогда форточку не закроете? Так, ведь, простуда совсем накроет!
-Извините, запамятовал, - мужчина поспешил к окну и, форточку прикрыв, всё снова наглухо зашторил. – Вот так-то лучше! А вы проходите, Ниночка, не стесняйтесь! Не стойте у двери, как сирота казанская. Усаживайтесь в кресло! Это самое уютное место в моём обиталище.
Вздохнув, девушка последовала его совету. Сев в кресло, настороженным взглядом продолжала наблюдать за мужчиной.
А Дорохин, тем временем, к тумбочке подошёл, склонился над ней и извлёк два бокала.
- Полагаю, что не заставите меня пить в одиночку? А, Нина?
Пашаева упорно отмалчивалась. хозяин комнаты вернулся к столу. С ловкостью, которая вырабатывается только многолетней практикой, при помощи ножа и проворных пальцев, он молниеносно откупорил бутылку и разлил по бокалам янтарную жидкость. Оба бокала наполнил на треть. С мягкой улыбкой стал приближаться к девушке.
Нина, не отрывая от него пытливого взгляда, сжимала побледневшими пальцами подлокотники кресла. Девушка прекрасно понимала, что если теперь выпьет с мужчиной, то придётся остаться; её решимость иссякнет, воля парализуется и между ними будет достигнуто молчаливое соглашение - если вместе пьём, значит вместе спим. Что делать-то?.. А?
-Ну, хватит, Ниночка, расслабьтесь! Не нужно букой на меня смотреть. Вы в доме у друга. И в конце концов, как говорится, «а л э а я к т а э с т». Ну, вы, знаете, - «жребий брошен»! – протягивая ей бокал, с улыбкой произнёс Дорохин.
Кинутый камешек цели достиг. Самолюбие Пашаевой было уязвлено.
-Да, я знаю латынь. Знаю, ровно настолько, чтобы понять заезженную цитату, - ответила девушка, принимая от мужчины бокал.
-Простите, голубушка, простите. Я так привык к вопиющему невежеству современной молодёжи, что просто забыл: сегодня у меня в гостях, весьма, начитанная и образованная девушка.
Кстати, вам говорил кто-нибудь, что брови у вас в точности, как у «Святой Инессы» Хосе де Рибера? А ведь её образ считается одним из лучших воплощений женской красоты…
-Откуда вам известно про «Святую Инессу»? Неужто из мужских журналов? А, Борис Георгиевич?
-Ну-у, знаете ли, Нина, так не честно!.. Вы мне наносите удар ниже пояса. А я свободный человек и распоряжаюсь досугом, как умею. Ну, впрочем, хватит разговоров! Давайте выпьем. Выше здоровье! – провозгласил Дорохин, поднося бокал к губам.
Пашаева не могла заставить себя ответить ему тем же тостом, но пару глотков из бокала сделала. По её телу почти сразу же разлилось приятное тепло. Вкус крепкой жидкости показался ей вполне сносным. Поинтересовалась названием коньяка.
- «Камю», - самодовольно пояснил Дорохин. – Достал по случаю. И стра-аашно дорогущий!
Мужчина медленно прошёл через комнату и встал в картинной позе у холодильника, облокотившись на его широкую крышку, единственным украшением которой была пепельница с окурками.
-Спасибо, что не отказались выпить со мной. В компании это делать намного приятнее. Особенно в компании с такой красивой и образованной девуш…
В дверь довольно громко и требовательно постучали. Так стучат, наверное, наркополицейские или кредиторы, непоколебимо уверенные в своих правах. Послышался знакомый раздражённый голос:
«Борька, блин, открывай! Твоя цыпа в сортире с бочка цепь сорвала и свет, росомаха, не вырубила. А за элестричество все поровну платим! А ну, открывай, живо!..»
Дорохин пытался выглядеть невозмутимым, и это ему пока удавалось. Подчёркнуто равнодушно пожав плечами, он, щёлкнув запорным устройством замка, дверь приоткрыл.
Недобро усмехаясь, «баскетболистка» стояла у порога комнаты, упёршись руками в бока. Принятая поза свидетельствовала о её воинственном настроении.
-Ну, что еще? – поинтересовался Дорохин и, выйдя наружу, дверь за собою прикрыл.
Потекли томительные минуты ожидания, на протяжении которых Нина с задумчиво-рассеянным видом смотрела перед собой. В теле чувствовалась усталость, в голове путаница. В целые годы растянулся этот тягучий день, и всё нет ему конца, нет конца… А за дверью те же приглушённые голоса: всё договариваются о чём-то, спорят, друг другу доказывают. Го-ос-по-ди-и! Вот скука-то!..
И Нина заскользила тоскливым взглядом по безвкусной обстановке комнаты. Притормозила его на настольной лампе. Странно. Сама вся белая, а кнопка выключателя чёрная… Но почему кнопка чёрная? Случайно ли?.. Пашаева попыталась сосредоточиться на поиске ответа на этот вопрос, хотя больше всего ей хотелось сейчас одеться и убежать, куда глаза глядят. Лишь бы подальше быть от этого жуткого дома с его нелепыми, почти фантасмагорическими обитателями. Хотела убежать, но даже из кресла не встала. А только маленькими глотками коньяк допила, чувствуя, как алкоголь потихоньку начинал брать своё. Похоже, что сегодня она потерпит крупное поражение. Что ж, пусть даже так. Уж слишком она устала, чтобы волноваться по этому поводу.
И вновь, с коротким, глухим щелчком, сработал замок. С триумфальной ухмылкой на лице в комнате появился Дорохин, и с театральным жестом - вверх вскинул руку.
-Аплодисментов не нужно! Но с т а т у с к в о а н т э б э л л у м восстановлено! – велеречиво произнёс лучиновец и испытующе посмотрел на девушку, - мол, давай, переводи, если ты, действительно, такая крутяшка.
-Положение, существовавшее до войны, восстановлено вами, - бесстрастно произнесла Пашаева и притворно зевнула. Хотя игра в угадывание цитат ей, действительно, уже прискучила. « И, кроме того, мне известно ещё с полсотни перлов подобных», - могла бы добавить девушка, но ей не хотелось козырять своими знаниями перед Дорохиным. Зачем? Не для того же сюда пришла…
-Потрясающе, Ниночка! Просто потрясающе! Сейчас что – латыни обучают в финансовых вузах?
Пашаева равнодушно пожала плечами.
-Нет. Но я много читаю.
Дорохин, заметив, что девушка свой коньяк допила, взяв со стола бутылку, приблизился к ней и стал подливать в её бокал. Наливал осторожно, но не как пьяница, а как рачительный и знающий толк в напитках трактирщик.
-Достаточно? – полюбопытствовал он, наполнив бокал на треть.
-Вполне.
В свой же бокал мужчина набулькал до половины.
-За что же выпьем? Я столько тостов сегодня наговорил, что захотелось услышать хоть один и от вас…
На мгновение в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шумом воды, льющейся в мойку, на кухне. Пашаева смотрела на Дорохина стоявшего перед ней с бокалом в руке. Что она могла сказать этому самовлюблённому ловеласу: с жёлтыми, прокуренными зубами и плотоядной улыбкой, с коротко подстриженными усиками и с живыми, участливыми глазами. Мужчина, стоявший перед девушкой, производил впечатление опытного, искушённого человека, знающего о жизни гораздо больше, чем Пашаева знала о ней из прочитанных книг. И казалось Нине, что Дорохин мог бы сварить и суп из топора, зажарить шашлык из подмёток, сшить одежду без ниток и даже за уши убегающего зайца поймать. Такой всё сумеет, всё порешит!.. И вот такому у м е л ь ц у Пашаева сейчас должна была что-то сказать, хотя бы в благодарность за то, что вместе ушли с вечеринки.
-Я предлагаю тост… а-а… - без эмоций в голосе начала девушка, - за… за вас… За мастера по урегулированию туалетных конфликтов!
На лице Дорохина появилось изумлённое выражение, а затем, откинув голову назад, он громко расхохотался. И смех его был непринуждённым, искренним.
-Потрясающе, Ниночка! Просто потрясающе! Вы бесподобны!.. – наконец отсмеявшись, произнёс мужчина. – Ну, а я буду пить - за вашу оригинальность!
Они чокнулись. Дорохин выпил свой коньяк до конца. Пашаева же, отпила чуточку.
Нина попробовала пошевелиться в кресле, но эта попытка у неё вызвала головокружение; контуры окружающих предметов расплываться стали.
«Ч-чёрт, как подействовало!..» - с удивлением подумала девушка, ощущая, как ослабли лицевые мускулы и переставали повиноваться губы … И действительно, выпитый коньяк разрушал все преграды, всякое сдерживающее начало, и события уходящего вечера ею уже воспринимались в спокойном свете. Это начинал своё действие мудрый алкогольный фатализм… Да, конечно, ей необходимо расслабиться. И не нужно терзать свою душу сомнениями. Что будет, то будет!.. И ей лучше повести себя так, будто это обычный вечер, а она в гостях у университетской приятельницы. И Дорохин ей сделался почти симпатичным, и его влечение к ней казалось искренним. Ну а то, что мужчина пытался извлечь свою выгоду из её дрязг душевных, теперь вызывало только снисходительную усмешку. В конце концов, нет людей без изъяна. И она, должно быть, в чём-то небезупречна. И каждый в своей путанной жизни должен когда-то, чем-то поступиться… О-ох, и странные всё-таки создания эти нелепые ч е л о в е к и!..
А Дорохин в это время вернулся к столу и, присев на один из стульев, с улыбкой обратился к девушке:
-Нина, вот вы сегодня в гостях у меня, такая молодая, красивая, остроумная, а я о вас, голубушка, ничего толком не знаю. Кто вы и откуда? Кто ваши родители? Как вам жилось все эти молодые годы?
Пашаева невольно задумалась. Она не принадлежала к категории девушек, которые спешат обрушить на собеседника подробности своих биографий. То, немногое, что Нина сочла возможным сообщить Дорохину, сводилось к следующему: родилась она в семье военного, её детство прошло в многочисленных переездах, а когда семья поселилась в О-ске, то её папа через полгода скончался. И теперь они живут вдвоём с мамой в двухкомнатной, но, довольно, уютной квартире.
Нина заметила, с каким особым вниманием выслушал её заместитель директора. Без сожаления, но всё-таки вынуждена была признать, что её рассказ о себе прозвучал слишком скупо. Но зато, ей удалось, наконец, придать своему голосу спокойный и безучастный тон.
Дорохин девушке признательно улыбнулся.
-Спасибо, Ниночка! Но хотелось бы выслушать вас до конца.
-То есть?
-У вас есть в настоящее время молодой человек?
Пашаева невольно нахмурилась. Её покоробила мужская бесцеремонность. Нет, на эту сугубо личную тему она ни перед кем распространяться не будет.
-Ну что ж, признателен вам и за это. - Сказал Дорохин, подливая жидкого янтаря в свой бокал. – Что же касается меня, то, только, какими ухабистыми и пыльными путями вашего покорного слугу не носило… Э-эх, Нина, Нина-а!..
Мужчина выпил за вечер больше, чем ему следовало, и не в состоянии был усидеть на месте. Держа в руке бокал, он заходил по комнате, ведя о самом себе неторопливый рассказ. Через сорок минут непрерывного монолога, Пашаева уже узнала о сослуживце многое: и о его бывшей жене, и о сыне, чья фотокарточка украшала прикроватную тумбочку, о его политических воззрениях, и о взглядах на экономический кризис. Не преминул коснуться захмелевший лучиновец в пространной исповеди и своего здоровья.
-… Четыре года назад, почти сразу же, после развода, у меня случился инсульт, приведший к состоянию клинической смерти. Целых семь дней меня терзала сильнейшая головная боль, но врачи не могли поставить диагноз. А кровь из лопнувшего сосуда заливала мозг … В момент же, когда потерял сознание, я находился на небольшом фуршете. Поэтому неотложку вызвали сразу же, - рассказывал Дорохин, делая очередной глоток высокоградусного янтаря. После чего от удовольствия промычал:
-М-мм!.. Отличный коньяк! Коллекционный. Отменный вкус. Не правда ли?
Нина в ответ неохотно кивнула, мысленно посылая к чертям разболтавшегося собутыльника. Её в это время одолевала дремота. Она уютно устроилась в кресле и, как девочка, подобрала под себя ноги (благо одета была в практичные брюки). Полуприкрыв глаза, как разомлевшая на солнышке ящерка, она рассеянно вслушивалась в журчание Дорохинских слов, которые сыпались из его рта, словно горошины.
-М-мда, значит-с… Был… был у меня этот знаменитый момент с «белым светом в тоннеле» и тому подобное, - тем временем, продолжал свой рассказ Дорохин. – Не могу объяснить, что произошло. Меня куда-то несло, куда-то затягивало… Я видел некоторых друзей и родственников, которых уже потерял, и они говорили мне, чтобы я не боялся… Действительно, там было на что посмотреть!.. Под необыкновенно сияющим небом взрастала богатая растительность, среди которой бродили диковинного вида животные. Я видел там изумительный водоём в форме бабочки с двумя большими «крылышками», наполненными розовой искрящейся жидкостью. В одном из «крылышек» плавали дивные рыбки, а во втором росли цветы неземной красоты – типа наших кувшинок. Вблизи водоёма танцевали женщины, одетые в лёгкие, серебристого цвета туники. И женщины эти были прекрасны: добрые лица, голубые глаза и взоры, какого-то особого накала … Они манили меня, звали в свой хоровод, предлагали остаться … И я желал там остаться! Но что-то не состыковалось. М-мда!.. Вернуться оттуда – это серьёзная штука, после чего человек должен спросить самого себя, а какой в этом высший смысл?.. Для меня он теперь состоит в понимании того, что нельзя быть легкомысленным в своих делах и поступках; надо с уважением относиться к жизни, как к своей, так и чужой. Это приносит душевный покой, чувство радости и единство с-сс… - внезапно Дорохин остановился перед креслом, его монолог сам собою сломался, возникла секундная пауза, после которой мужчина заговорил о главном, из-за чего, собственно, и городил весь предыдущий сыр-бор.
-Нинушка, милая! Вы мне давно и очень нравитесь! Я, можно сказать, от вас без ума … без ума!.. Как говорил герой одного известного фильма: «Вы привлекательны, я ч-чертовски привлекателен!.. Так чего же нам попусту время терять?»
И не давая девушке прийти в себя, пустой бокал поставив на подоконник, мужчина наклонился к ней, ладонями упёршись в подлокотники кресла. Лицом зарывшись в богатство её волос, и ощущая ароматную свежесть весны, он страстно зашептал:
-Не бойся меня, девочка милая!.. Доверься мне, доверься, радость моя, жи-изнь моя!.. Хочу обладать тобою. Увидишь, как это прекра-ас-но-о!..
Нина поморщилась. Она предпочла бы, чтобы Дорохин нашёл менее затасканные слова для выражения своего восхищения ею. Она сидела, вжавшись в спинку кресла, и глядела куда-то в сторону. Стыдясь и тоскуя, Пашаева чувствовала, как мужчина с настойчивой нежностью касался её тёплого лба губами, бродил ими по её щекам и по шее, не переставая при этом страстно шептать: «Ягодка моя сладенькая, рыбонька быстрая, ясочка ненагля-а-адная…» А из его рта, ей на лицо хлынул вялый запашок чего-то несвежего и не совсем здорового. И этот запашок не мог заглушить даже выпитый им французский коньяк.
Не в силах дальше терпеть мужские пьяные нежности, Нина сочла за благо остановить кавалера. Ладошкой упёршись Дорохину в грудь, девушка с неотразимой серьёзностью, строго сказала:
«Давайте похерим игру в страстные поцелуи и перейдём сразу к делу…»
Дорохин на мгновение над нею затих, потом отстранился от кресла и зашептал торопливо: «Да, да, конечно, Ниночка … сразу к делу… Охотно перейдём сразу к делу!..» Он подскочил к кровати и суетливо сдёрнул казарменное покрывало. Под ним оказалось сложенное одеяло в несвежем, застиранном пододеяльнике. Дорохин его деловито расправил.
-Борис Георгиевич, п-погасите свет, - прерывистым голосом попросила Пашаева, стыдясь раздеваться в присутствии пожилого мужчины.
Поколебавшись мгновение, Дорохин молча нажал на выключатель лампы, и комната погрузилась в непривычную темноту.
Ощущая некоторую неопределённость в коленях, словно её ноги жили по себе сами, Нина встала из кресла и поставила свой бокал на подоконник, рядом с дорохинским. И почувствовала, как по спине побежал холодок неприятный. Ещё никогда у неё не было так тоскливо и тошно на душе, как теперь. В эту минуту неприятие того, к чему она теперь стремительно приближалась, было в ней так велико, что Пашаева бессознательно оттягивала наступление решающего момента. Всё её воспитание, все прочно усвоенные представления о нравственности, о порядочности, внезапно в ней подняли волну противоречивого бунта, отрицающего её собственные слова, её согласие. Оцепеневшая и молчаливая, она какое-то время стояла у кресла не в силах решиться на последний шаг. И только мысленно горячо молила Всевышнего: «Господи, не оставь! Господи, надоумь! Господи, ну подскажи, как поступить в минуту ответственейшую?!..»
Но тут её поразила внезапная мысль… Теперь поздний вечер. Корпоративное застолье уже заканчивается, и все довольные разъезжаются по домам. Поехал к себе домой, конечно, и Костик. А что же Гускина?.. Куда отправилась кривляка Гускина? С кем проведёт она остаток вечера?.. Что, если…?!.. Не-ет! Быть не может того. Это абсурдно! Нелепо! Невозможно!..
При одной мысли об э т о м, Нина в отчаянии тряхнула головой, ощущая сухость во рту, а на языке – ощущение обложенности… Но почему невозможно-то?.. Она же сама, всего пару часов назад, была твёрдо уверена в том, что между Гускиной и Кобышевым наличествуют интимные отношения. И почему бы этой «сладкой парочке» не скоротать грядущую ночку у Костика? Тем более, что родители последнего уехали на целый месяц за Урал (Нина случайно узнала об этом из разговора юриста с Гускиной).
Ошеломлённая внезапной догадкой, девушка пребывала в полном смятении… Ну да, конечно, воркующие голубки теперь устроились, наверняка, в тёплом гнёздышке и крутят там свои делишки амурные… Э-эх, люди, люди! Какие бездушные, легкомысленные существа, думающие только об удовольствиях, но не о возможных последствиях!.. Впрочем, Нина понимала, что несправедлива в этом вопросе. В конце концов – это было обычным делом двух увлечённых друг другом молодых людей, и Пашаева не могла того не признавать. И всё-таки, ей было чертовски обидно, что всё обернулось именно так, и то, что избранницей Кобышева стала не она, а ненавистная ей кривляка-жеманница.
Дорохин в это время, раздеваться закончил и стоя в одних семейных трусах, обернулся к девушке. Увидев в темноте её оцепеневшую фигурку у кресла, мужчина озадаченно потёр рукой подбородок.
-Ниночка, что-то не так?
Секунду-другую Пашаева смотрела в его сторону и словно не понимала вопроса. Потом, сделав над собой усилие, раздеваться стала, ведя мстительную игру против вездесущего и незримого Кобышева, приходя в ужас от мысли, что, возможно, то же самое сейчас, в его квартире проделывала Гускина.
Сняла пёстрый джемпер, бросила его на подлокотник кресла. Перебирая пальцами поднятых рук, стала расстёгивать пуговицы блузки. Первая пуговка, вторая, третья… Сколько ещё осталось? Всего, кажется, было семь…
Стоя лицом к окну, вдруг почувствовала прилив крови к голове, услышав за спиной дыхание шумное. Дорохин обнял её за талию и в шею поцеловал. Пашаева не могла видеть его лицо, однако почувствовала, что лучиновец возбуждён. Он был мужчиной, и анатомия выдала его желание.
-Борис Георгиевич, потерпи-те-е…Раздеться да-ай-те-е…-внутренне обмирая, прошептала девушка, уводя из-под его морщинистых тёплых губ непокорное плечо.
Согласно кивнув, Дорохин стал ей помогать раздеваться. Он спешил: его пальцы, нервно соскакивая с пуговиц блузки, с трудом выталкивали их из узких петелек. Сняв с Нины этот предмет одежды, лучиновец аккуратно повесил блузку на спинку кресло. «Дамский угодник», - внутренне усмехнувшись, подумала девушка и, прогнувшись в спине, торопливо брюки сняла. Бросила их в глубину того же кресла. А Дорохин уже возился с застёжкой её бюстгальтера.
-О-ох уж эти … женские ш-шштучки! – с досадой произнёс захмелевший мужчина и, просунув под бретельку указательный палец, с силой потянул её на себя.
Сделав отрицательный жест головой, Нина поспешила ему на помощь.
-Э-э, так не надо! Оставьте! Са-ма-а…- И вот она уже без бюстгальтера.
Стыдливо морщась, девушка быстро сняла носки и трусики, и, оставив их лежать на полу у кресла, босиком прошлёпала к кровати разобранной. Ей вдруг показалось, что в комнате очень холодно, и всё её тело покрылось мурашками.
А Дорохин в это время, с подоконника забрав бокалы, к столу подрулил. Негромко крякнув, он звонко вырвал пробку из бутылочного горла и, обратившись к девушке, вежливо поинтересовался:
-Нинушка, вместе допьём остатки нектара?
-Нет уж… без меня, пожалуйста, без меня…- губы скривив, отозвалась Пашаева.
Дорохин в ней давно уж вызывал какое-то колючее раздражение. Резким движением, откинув край одеяла в сторону, она нырнула в недра холодной постели и натянула одеяло до самого подбородка, стараясь унять охватившую её дрожь. Всё! Наступил предел её девичьей расторопности. Дальше путеводительствовать только ему. Прикрыв глаза, Пашаева словно мышонок в норке, затихла…
Минута, которую она долгие годы ждала, которую представляла себе сотни раз, минута, которой она боялась и тем не менее добивалась, теперь подступила вплотную…
Дорохин же, наплескав себе из бутылки в бокал, выпил остатки коньяка залпом. Взяв ломтик сыра с тарелки, неторопливо зажевал им выпитое. Потом, крепко потерев ладонями лицо, он, шумно, раздувая широкие ноздри, к кровати приблизился.
Отодвинувшись от постели к самой стенке, Нина лежала на спине, вытянувшись во весь рост. Ноги она распрямила так, что лодыжки касались друг друга, руки держала в районе груди, а пальцами сжимала край одеяла. Её волосы тёмной благоухающей массой разметались по подушке. Глаза девушки в темноте пообвыклись и с колючей настороженностью всматривались в фигуру Дорохина. А тот, продолжая сопеть, присел на постель. Кровать под тяжестью коренастого тела провисла. Мужчина медленно приспустил одеяло, ей до пояса. На его возбуждённом лице застыла улыбка.
-Не надо так, прошу тебя, - мягко попросил Дорохин и руками отвёл ладони Пашаевой, которыми она торопливо свои груди прикрыла. Вжавшись затылком в подушку, Нина смежила веки. Уже ни о чём не думалось, а только тупо и обречённо стучало в висках: «Вот оно!..Вот оно!..Вот оно!..»- что «оно»?- пойди, разберись…
Наслаждаясь мерцанием её наготы, Дорохин провёл пальцами по кончикам грудей девушки и почувствовал, как соски выпрямились и стали твёрдыми. Сами же груди были чуть тяжелы для изящного тела и смотрели немножко в стороны. Лучиновец перевёл взгляд на лицо Пашаевой и, нагнувшись к нему, вдохнул аромат её волос и кожи. Туман нежности окутал его сознание. И Дорохину показалось (но только лишь показалось!), что губы девушки вместе с подбородком потянулись к нему, и он, обхватив её голову руками, приник к этим губам долгим поцелуем.
Вдруг, заглушая сопенье лучиновца, дверной звонок прозвучал. И было слышно, как из кухни в прихожую прошлёпала «баскетболистка». Тягуче-пронзительно скрипнула входная дверь.
«Ты чё так долго? Я чуть не сдохла!» - донёсся из прихожей голос женщины.
В ответ ей что-то недовольно проворчал пришедший мужчина.
Не обращая на голоса внимания, Дорохин попытался свои поцелуи продолжить, но Нина, фыркнув, досадливо отпихнула усатое лицо ладошкой.
Лучиновец с неохотой отстранился от девушки и, сидя на постели, раздражённо вздохнул. На безмолвный – лишь одними глазами – вопрос Пашаевой, Дорохин с отвращением поморщился и утвердительно кивнул головой, - да, всё правильно понимаешь, девочка, - Веркин сожитель вернулся. Потом, помедлив, плюющимся шёпотом произнёс: «Они щ-щас уйдут, Ниночка!.. Щ-щас уйдут. Подождём…».
Потянулись томительные минуты ожидания. Свет дворового фонаря, едва пробиваясь сквозь прожжённую в трёх местах материю, занавешивавшую окно, выхватывал из темноты контуры платяного шкафа и кресла, с брошенной в него одеждой. Нина смотрела на нечёткий силуэт Дорохина и, прислушиваясь к его дыханию, с лёгкой иронией размышляла: «Он сидит с таким видом, будто Бонапарт в полусожжённой Москве в ожидании добрых весточек о долгожданном мире. Да уж, мужика, конечно, можно понять – был полон радостного предвкушения любовных утех, до которых оставались секунды, и вдруг… реальность обломала, как говорится… Ну, впрочем, в этом сам виноват, голубчик! Не нужно было лгать о своих жилищных условиях. И если уж мне суждено утратить невинность в его склепоподобной каморке, то это случится не под вопли одуревших от пьянки сосе…».
Пашаева не успела додумать свою мысль до конца, потому что услышала знакомый женский голос, в котором угадывалось ехидство закоренелой сплетницы:
«Ля-ля-фа-фа!..Да он тебе, Васёк, не откроет. Он лярву каку-то к себе приволок, и щас у них в гнёздышке по-олнейший ы-ынтим…»
Л я р в а… Слово это эхом отдалось в ушах девушки и, сделав непроизвольное глотательное движение, она покраснела до корней волос. Вот, значит как! Во-от, как её теперь величают!... Премиленькое определеньице, ничего не скажешь… Нина была готова от стыда провалиться сквозь пол. Ладонями закрыв лицо, с мольбою в голосе она прошептала:
-Борис Георгиевич, это уж слишком…Я нахожусь у вас в гостях, а о себе слышу та-акое!...Уж если вы хотите продолжение…- она на мгновение запнулась, подыскивая подходящее слово и, руки опустив к подбородку, с иронией горькой закончила, - …продолжение банкета, то сделайте что– нибудь, но только избавьте от оскорблений подобных…
Пашаева не могла видеть глаза Дорохина, но почувствовала, как тот занервничал. С постели встав, он к стулу подошёл и торопливо стал натягивать брюки.
-Сейчас, Ниночка, обождите, сейчас!.. Сейчас я с этими засранцами…- накинув на плечи рубашку и даже, не застёгивая её, он к двери придвинулся и щёлкнул замком, -… с этими засранцами р-разберусь! Ждите. Сейчас!..
Сноп света бросился в комнату и тут же исчез. Дверь за мужчиной мгновенно закрылась. И сразу же послышался взрыв голосов.
«В чём дело, Верка?» - довольно резко начал Дорохин, с трудом удерживая клокотавшую ярость в груди, стараясь осадить её и не пустить дальше. «Мы же договорились, что вы уйдёте?!»
«А у нас сссё без проблем, Боря. Ежели я обещала, то значит – отвалим. Слышь, Васёк, ты зря обувку-то свою посымал. Мы щас к Шурке, на первый. Я там сссё объясню… Так надо, Вася!»
«Кому надо, тот пусть и валит», строптиво отозвался мужской и сильно нетрезвый голос. « А я хочу по ящику телепузиков посмотреть. Я честно отмотал своё и имею право!..»
«Каки теперь телепузики, Васька? Время десятый час. Пора на горшок и бай-бай» (последние слова «баскетболистка» произнесла раздельно и не без иронии).
«Ты щ-щас сама у меня на горшок сядешь, ясно?! И вааще, лучше молчи, когда мужик речь держит!» И тут невидимый нетрезвый Васька, отвратительно и нецензурно выругался.
«Ты не ругайся, дурик», пытался урезонить соседа Дорохин. «А то церемониться с тобой не буду… Дам в рыло – быстро угомонишься!»
«А пошёл бы ты!!..»
С этой минуты Дорохин перестал сдерживать голос, и Пашаева даже вздрогнула, услышав, как лучиновец закричал на соседа: «Перестань лезть в бутылку, Василий! Ты не выдержишь очередного залёта в СИЗО! Уж я то знаю, какие у тебя желудок и почки!..»
«Мои почки – моё личное дело, понял!?.. И вааще, блин, шо за фигня? Шо ты меня изолятором, бляха-муха, стращаешь? Да в изоляторе, ежели хочешь знать, ништяк! У меня там всё схвачено. Я там свой. Свой! Понял?..»
«Вот она неприкрашенная правда жизни, - горько размышляла Пашаева, вдыхая запах подтянутого к подбородку одеяла. – Наконец-то. Мне давно … давно, следовало узнать её изнанку… Я могла бы не пойти сегодня к Дорохину, но не уклонилась, пришла. И вот я здесь, в этой комнате, под несвежим, грубым одеялом, потому что так было предначертано мне изначально… Эта комната, эта кровать и нетрезвые люди за стенкой, ждали меня долгие годы, и вот теперь мы все вместе здесь встретились, они - со мной, а я - с ними… Моё тихое, безмятежное существование закончилось. Пришло время расплаты за всё. За мою длительную слепоту, за незнание жизни, за творожные блинчики, что так кушать любила, за пристрастие к чтению, за безрассудность мечтаний, за гордыню, за мстительность, короче, - за всё!.. Расплата за двадцать пять лет тихого праздника, который закончился в тот самый момент, когда худосочная Верка за дверью ядовито съехидничала: «… а он л я р в у каку-то к себе приволок». Всё!.. Всё это было мне судьбой предначертано изначально…»
У девушки возникло ощущение, что она начала мёрзнуть изнутри. Села на кровать, закутавшись в одеяло. То ли от нервного напряжения, то ли действительно от холода, но у неё застучали зубы, и она несколько раз подняла и опустила плечи, невольно прислушиваясь к голосам за дверью.
Веркин сожитель подробно и длинно, не утаивая ни одной мелкой детали, не жалея огня и красок, описывал своей стихийной аудитории все превратности недавнего пребывания в изоляторе. Речь его изобиловала крепкими выражениями, заимствованными из лексики лагерных языкотворцев.
«И т о д а я сказал этой жабе в погонах, - ты можешь оттрахать меня, как Буш-младший оттрахал Ирак, но на своих дружбанов Васька Ветошкин стучать не ста-а-анет…»
«Ну, хватит, Вась, в натуре, хватит! Давай спустимся к Шурке и там сссё дорасскажешь».
«Отстань, жопа с ушами! Дай челвэку душу излить. Я вот Борьке хочу с-ссё рассказать. Он чувак клёвый! И т о д а я сказал этой жабе в погонах…»
Нине же захотелось вскочить с кровати и закричать во весь голос: «Люди двадцать первого века не должны жить в таких скотских условиях!.. Каждый человек имеет право на тишину, на свежий воздух и жизненное пространство, в котором ему не захочется затыкать уши, чтобы не слышать ругань б л и ж н е- г о за перегородкой. Перестаньте же ссориться, л ю д и ! Прекратите кричать и ругаться!!..».
Но что она могла в этой ситуации сделать? Она не в силах была помочь Дорохину выпутаться из склоки, в которую его сама же невольно толкнула. Приходилось только терпеть и ждать. Терпеть и ждать. Ведь всё это должно было когда – нибудь кончиться?
Вдруг девушка услышала, как там, за дверью, случился шум. И вслед послышались приглушенные возгласы.
«Ну, хватит фордыбачить, Васька, уходим!», с заметным придыханием внушала сожителю «баскетболистка».
«И чтобы до утра!.. Никто из вас!.. Ни-ни!!..», вклинивались в общий шум раздраженные возгласы Дорохина.
«Да ёлы-палы! Ну, куда же вы меня… выталки-ва-е-те-е?..», в бормотании Ветошкина пьяное недовольство угадывалось. «Обуться да-ай-те хошь!..»
И снова приглушённые голоса, возня какая-то, хлопок дверью и непривычная тишина. Неужто ушли?
Через полминуты в комнату вернулся Дорохин и не спрашивая одобрения у девушки, включил лампу настольную.
Нина сидела на кровати, кутаясь в одеяло и, испытующе на мужчину смотрела. Свет от лампы золотистыми бликами сиял в её бронзово – каштановых волосах и мягко освещал неподвижное, немного настороженное лицо.
Лучиновец молча прошёл к холодильнику. Достав из него початую бутылку спиртного и один апельсин, вернулся к столу. Тяжело на стул опустился. Апельсин порезал ножом на колечки и уложил их на тарелку с сыром. Потом, обернувшись, посмотрел на Пашаеву. Посмотрел так, когда всем всё понятно уже без слов и никаких тайн друг от друга не осталось.
Нина отметила, что его лицо, обычно игравшее лукавыми и незлобными ухмылками, теперь было уставшим. Очень уставшим. В мужчине ничего не осталось от прежнего ловеласа, которым он ещё казался полчаса назад. Сейчас Дорохин, по-видимому, выглядел именно тем, кем был на самом деле – одиноким, больным и уставшим от превратностей жизни человеком. Лучиновец попытался изобразить снисходительную усмешку, но лицевые мускулы уже не до конца повиновались ему и уголки губ предательски дёргались.
Сердце Нины от сострадания сжалось. Вспышка жалости в холодный декабрьский день…
-Вечер не задался, а, Борис Георгиевич? – мягко спросила Пашаева и сочувственно ему улыбнулась своей зимней, невесёлой улыбкой.
-Я должен извиниться перед вами, Нина, за своих…э-э…с о к а м е р н и- к о в, - медленно выговаривая слова, произнёс Дорохин и в его надломленном голосе прозвучала усталость, - но соседей, как и Родину – не выбирают! Что досталось, тем и довольствуешься. Вот и мне приходиться мириться со своими шумными… аборигенами. Хотя удовольствия от общения с этими существами, должен сказать, н и к а к о г о!...
И чтобы положить конец неприятному разговору, Дорохин набулькал себе в бокал из бутылки. Выпив, поднёс к носу кружок апельсина и с шумом вдохнул в себя бодрящий аромат южного фрукта. Затем, надорвав на кружочке кожицу, пожевал мякоть плода.
Какое-то время оба молчали. И слышно было, как на втором этаже усталыми голосами бранились двое: мужчина и женщина. Она будто корила его за что-то, а он лениво матерился в ответ. С другой стороны, из соседней квартиры, негромко протренькало разбитое пианино, донёсся заливистый детский смех.
«О, Господи! И как он живёт здесь?» - подумала Нина, сочувственным взглядом смотря на Дорохина. «И почему мне так жаль теперь его? От того, что он одинок, как и я? Иль от того - что мы оба, в ожиданиях своих обманулись?..»
А Дорохин продолжал сидеть у стола и молча крутил ручку настройки приёмника у магнитолы. Голоса дикторов сменяли друг друга, но все как один звучали бойко и гладко. Если такой голосок попросит взаймы, то ему отдашь всё до последней копеечки.
Нина снова улеглась на кровать. На бок легла, одеялом прикрывшись. Она немного приподнялась и, положив голову на согнутую руку, продолжала смотреть на фигуру Дорохина.
-Вам налить «Кальвадоса»? – поинтересовался лучиновец, не поворачивая головы и продолжая крутить ручку настройки.
-Нет. Сегодня с меня достаточно.
-Тогда с вашего разрешения я закурю.
Он оставил в покое ручку настройки и отключил магнитолу. Достал из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, помятую пачку, извлёк из неё сигарету. Небрежно сунув её себе в рот, щёлкнул зажигалкой. В слабом, неверном свете вспыхнувшего огня, волосы его показались Нине совсем седыми, а на лицо глубокими складками легли резкие тени. Мужчина встал и отошёл к холодильнику, на крышке которого находилась пепельница. С удовольствием затянувшись, он облокотился на крышку холодильного аппарата.
-Вы, верно, осуждаете старого пердуна за то, что затащил вас к себе и захотел сделать любовницей? – спросил Дорохин деревянным голосом.
Вопрос мужчины покоробил Нину и показался ей слишком вульгарным. Она не вещь, чтобы з а т а с к и в а т ь её к себе в жилище. А «старый пердун», так и вообще, прозвучало гадко. Поэтому, притворно зевнув, она оставила без внимания приглашение к неприятному разговору.
-Так осуждаете или нет? – не унимался Дорохин. От выпитого, он покраснел, под нижней губой поблёскивали капельки пота.
Нина неподвижно продолжала лежать на кровати: резкая граница тени и света, падавшего от лампы, проходила по стене и потолку над её головой. Она решила, что не имеет смысла дальше отмалчиваться. Следовало приглушить очевидную раздражённость мужчины.
-Видите ли, Борис Георгиевич, - мягким и сочувственным голосом, начала Пашаева, - слово «старый» …а-а… как бы помягче выразиться … старый человек с дисфункциями кишечника… это определение по отношению к вам, мне кажется, преувеличенным… Вы в полном расцвете лет. У вас есть работа, вы пользуетесь уважением в коллективе, у вас растёт сын и к тому же…
-Ну да, ещё скажите, что у меня всё впереди, - сухим, нетерпеливым тоном перебил её Дорохин. – Что мне не восемьдесят, не семьдесят и даже не шестьдесят пять. И что, вообще, мне давно пора записаться в тимуровцы. Или тимуровцы теперь ни в чести? Тогда кто там – бойскауты, что ли? Опять не угадал?
-Борис Георгиевич, не ёрничайте. Я просто хотела сказать, что в пятьдесят семь финишную ленточку рвать ещё рано. Вспомните хотя бы примеры из жизни великих… Иван Бунин – прожил 83 года, Агата Кристи – долгие 85 лет, Жорж Сименон – 86 лет, Илья Репин, тоже 86! Да что там Репин!.. Американский натуропат Поль Брэгг – прожил долгую и удивительную жизнь!.. – тут Нина приподнялась на локте и взволнованно продолжала.
- Брэгг был фанатиком здорового образа жизни. В возрасте 75-ти лет, он отправился в Долину смерти в Калифорнии, одно из мест с наиболее жарким климатом на Земле. В июле и в августе в этой Долине жара к полудню достигает 54 градусов. Сухой жар буквально расплавляет человека. Так вот, Поль Брэгг, находясь в состоянии добровольного голода, пересёк Долину смерти за 10,5 часов! Завершив переход, он переночевал в палатке, а наутро проделал, обратный маршрут и опять без всякой пищи… Брэгга не стало в декабре 1976 года. Но в свои 95 , он умер не от старости… Лишь трагическая случайность оборвала жизнь этого великого человека!.. Если бы не гигантская флоридская волна, которая накрыла его, когда он на доске в океане катался, то он бы прожил ещё более долгую жизнь…
Пашаева взволнованно посмотрела в глаза Дорохину, - поглядела так пристально, что лучиновец даже курить перестал и, затушив сигарету, окурок опустил в пепельницу.
-Так что, Борис Георгиевич, не надо отчаиваться по поводу возраста и временных неудач. Иногда всё складывается так плохо, хоть вешайся, а глядь – завтра жизнь вновь круто переменилась. И опять солнышко над головой засияло, и опять защебетали пташки. Так помогите жизни своей начаться заново: бросьте пить, курить, займитесь каким-нибудь спортом, и увидите сами, что всё изменится к лучшему!.. Да-а, и ещё вот что… не забудьте выбросить свои мужские журналы…
Дорохин предпочёл пропустить шпильку девушки мимо ушей, и только с шумом втянул в себя воздух. Пять-шесть секунд он стоял неподвижно, потом негромко и невозмутимо спросил:
-Так, может быть, поможешь мне начать эту самую… новую жизнь?..
Почувствовав подоплёку его вопроса, Нина легла на спину и подтянула одеяло к горлу. Какая-то чувствительная точка, присущая утончённым натурам, дрогнула у неё между бровями и, немножко помешкав, она в тон мужчине ответила:
-Т-ты же видишь? Я никуда не ушла…
Это первое «ты» вышло у неё как-то неловко, неубедительно и она решила впредь его не повторять, понимая, что не может вырваться из плена условностей. В конце концов, Дорохин был её намного старше, и ей не стоило подобным обращением к нему себя насиловать.
Мужчина, чуть слышно, ступая ногами, одетыми в шлёпанцы, к кровати приблизился. Склонился над Ниной и на мгновенье залюбовался её красивым, чуть бледным лицом, мягко освещаемым светом лампы. Затем, присев на край кровати, Дорохин высвободил руку девушки из-под одеяла и принялся целовать её в районе запястья, потом всё выше – до самого локтя. Губами, обласкав одну руку девушки, нисколько не мешкая, принялся за другую.
«Какой дешёвый, примитивный приёмчик, - от стыдливости жмурясь, думала Нина. - Но как безотказно он действует на … на женщин…»
Казалось, миновала целая вечность, прежде чем Дорохин оставил её руки в покое. Потом, коснувшись ладонью девичьего лица, чуть хрипловато сказал:
-Как хорошо, что ты сегодня со мной. Я рад, что в этот вечер мы вместе.
С постели встав, он сбросил с себя одежду на пол, и на кровать опустившись, придвинулся к девушке.
Из-под одеяла, высвободив руку, Нина коснулась его ноги:
-Что же мёрзните? Идите сюда…
Поколебавшись мгновение, Дорохин кряхтя под одеяло забрался, и тут же приник всем своим телом к соложнице. Ноздрями уловив аромат её кожи, и чувствуя как на него набегает огненная волна, он суетливо принялся ласкать тело девушки.
Нина притихла. Прикосновения к ней чужих многоопытных рук были нескромными и нетерпеливыми: они то скользили по её животу, то проникали между бёдер, обещая ещё не изведанное блаженство, а то просовывались под её ягодицы и пальцами мяли полную жизненных соков плоть. И Нине, казалось, невероятным, что кому-то может доставлять удовольствие прикасаться к ней подобным образом. Её сентиментальная и пылкая душа пребывала в неописуемом хаосе.
Дорохин же, продолжая её тело ласкать, жарко и косноязычно гудел ей то в ухо, то в щёку: «…Бу-бу-бу… сок*овище моё… ненагля-ад-ное… бу-бу-бу… а-асточка моя быст*ок*ылая-а…» (власть над словами куда-то ушла!)
Нина прикрыла утомлённо глаза, ожидая логического завершения любовной прелюдии. И сразу же в темноту провалилась. Она могла бы пропасть в этой бездне, исчезнуть, если бы не бормотание лучиновца. А тот, в это время, мял её упругие груди, словно хотел запомнить, какие они на ощупь, и продолжал бормотать, чуть осипшим, похотливым голосом… голосом, который будто бы шёл не из горла, а из живота: «… а-адость моя несконча-а-емая… бу-бу-бу…»
«Моим первым мужчиной будет ч р е в о в е щ а т е л ь», - невольно усмехнувшись, подумала девушка.
Вдруг слух Пашаевой уловил звук отпираемого замка. В прихожей послышались шаги. Дорохин словно обо что-то споткнулся и Нина, воспользовавшись этой заминкой, высвободилась из его объятий.
В дверь дорохинской комнаты кулаком постучали. И следом послышался голос Ветошкина: «Слышь, Борис? Дай флакон! Трубы горят, а у Шурки только пивасик. А вечер без водки – шо п а ч п о р т без фотки! Сам знаешь. Дай флакон!»
«Да уймись ты, голова картонная! Не откроет он те-е, не откроет!», тщетно пыталась успокоить упрямого сожителя «баскетболистка». «Баба у него там, слышь? Не ломись ты. Не откроет он…»
Голоса вернувшихся в квартиру соседей, так внезапно ворвались в сознание Дорохина, что тот, вдруг резко повернулся в кровати и высвободившись из-под одеяла, сел на постели.
Нина перехватила его потерянный взгляд. Мужчина словно возвращался издалёка и не помнил, долго ли он в комнате отсутствовал. Безысходное чувство упущенного удовольствия пронизывало всё его существо. Вдруг он сморщился, словно получил удар ниже пояса или у него внезапно разболелся живот.
С добрые четверть минуты, едва сдерживаясь, Нина смотрела на страдающего Дорохина, потом, не выдержав, рассмеялась, глухим надломленным смехом: «Ч-часть вторая … х-ха-ха… ситкома любовного…ха-ха… и снова про… ха-ха-ха… провал!..»
-Тс-ссс! – тихим шепотом, девушку оборвал Дорохин, жестом давая понять, чтобы она не выражала свои эмоции бурно.
-Простите, не бу … не буду… - только и смогла изречь на это Пашаева.
А за дверью, обострённое обоняние Ветошкина, видимо, уловило слабый запах цитрусовых, доносившийся из соседской комнаты. Это окончательно вывело его из себя и взорвало.
-Вы там апельцы-ы-ыны жрррёте, сношаетесь, как потные грррызуны, а тут… т-ттрубы горят, залить нечем! Открывай, Борька! Ё-ка-лэ-мэ-нэ! – заорал Ветошкин фальцетом, не имевшим ничего общего с его обыкновенным голосом.
И ручку комнатной двери с обратной стороны с силой задёргали.
Голову повернув в сторону шумевшего дебошира, поднявшись с постели и постепенно накаляясь, лучиновец зловеще спросил:
-Я понял, Вась, - ты хочешь выпить. Но только я-то тут причём? – Сказав, Дорохин поднял с пола трусы и неторопливо их надел.
-А притом, м-мать тттвою, притом! Мы хазу тебе на цельную ночь отдали, а ты – сделал морду топориком и ничего-с! Ни башлей, тебе Вася, ни других благодарностей…
-Вер, ты слышишь меня? – спросил Дорохин, одевая брюки и не попадая от возмущения в штанину. – Ты поставь своему дураку башню на место, объясни ему – сколько я заплатил!?..
«Объясняла, Боренька, объясняла!», с кривляньем в голосе отвечала «баскетболистка». «Да только м а л а энтово за цельную ночь, говорит Вася, ма-а-ала!!..»
«Молчи, креветка, я тут главный!», вызверившись, рявкнул Ветошкин, и плечом ударил в закрытую дверь.
Нина почувствовала, что лучиновца начинают раздражать возрастающие претензии соседей, и попробовала успокоить мужчину:
-Борис Георгиевич, не надо связываться с ними. Отдайте им остатки «Кальвадоса», и пусть отстанут. – Пашаева кивком указала на стол, где рыбьим блеском отливали бутылки. – А мы с вами, уж как-нибудь в другой раз… а?..
Подняв с пола брошенную рубашку, лучиновец её накинул на тело и стал застёгивать на нижние пуговицы.
А в это время, переполненный мрачной энергией изолятора Ветошкин, отчаянно бился в закрытую дверь.
«М-мать твою в святые праздники!..» …бум!.. (разбегаясь от прихожей и ударяя в дверь плечом, кричал Ветошкин), «… через райские врата!..»…бум!.. «…сквозь ментовский мордобой!..»… бум!.. «…с духовым оркестром!..»…бум!.. «…по самое горлышко!..»… бум-бум!.. бух!..
Закончив одеваться, Дорохин помял ладонями своё лицо, потом сцепил пальцы с пальцами и нервно ими хрустнул. Видно было, что он и сам опасался того, что теперь собирался сделать. Не оглянувшись на Нину, лучиновец молча к двери придвинулся и щёлкнул замком.
Полоса света, ворвавшись в комнату, высветила часть прилегающего к ней помещения и маленького человечка с цыплячьей грудью, одетого в брюки и пёстрый свитер.
Ничего особенного Нина в нём не заметила: испитое, худое лицо с выпирающими, злобными скулами, лоб низкий, глаза водянистые и зловещая ухмылка скелета. Он, видимо, дверь комнаты готовился проверить на прочность в очередной раз.
Несколько долгих, томительных секунд Дорохин смотрел на опешившего дебошира, потом, вдруг быстрым движением руки схватил соседа за ворот свитера и, подтянув к себе, с каким-то весёлым бешенством, прошипел:
-Ну вот, гадёныш-шш, наконец-то свиделись! Щас буду ноги тебе из задницы выдирать!
«Баскетболистка», бросившись к мужчинам, отшатнулась внезапно. Мрачное облако пронеслось по её лицу, и она сделала руками движение, будто бы от чего-то открещивалась. Вид у неё был совершенно испуганный. Ей, видавшей в жизни своей много чего неприглядного, порой даже криминального, вдруг стало страшно животным страхом перед напряжением исходившей от лица Дорохина ненависти.
Но тут вдруг дверь сама собой прикрылась, и Нина в комнате осталась одна. Она подумала, что у Дорохина теперь наверняка возникнут проблемы, и стала прислушиваться к доносившимся голосам. А там за дверью какой-то шум раздавался, очень похожий на потасовку. И было слышно, как на придушенный шёпот перешёл Дорохин и, с одышкой борясь, явно, с помощью кулаков, поучал Ветошкина. Если бы Нина могла видеть сквозь стены, то она обнаружила бы, что лучиновцу приходиться иметь дело с дикой кошкой.
Как бы Дорохин не захватывал Ветошкина, тот ухитрялся достать его, нанося удары руками, коленями, и при этом еще царапался и лягался.
«Мужики! Мужики! – захлёбывалась Верка, кружась возле дерущихся и не решаясь приблизиться. – Кончайте бузу! Кончайте! Конча-ай-те!.. Ты насос и он насос… расце-лу-уй-те-ся-а в засос!» Наконец, «баскетболистке» удалось ухватиться за руку Ветошкина и она попыталась её удержать. Но тот, извернувшись, другой рукой ударил её в подбородок. Верка ойкнула и отскочила, исторгнув при этом ругательство грязное.
Но ничего этого видеть Пашаева не могла. Она в оцепенении лежала в постели и слушала звуки, доносившиеся из-за двери, приходя в тихий ужас от приглушённой возни и вскриков.
Как и следовало ожидать, в её душе вновь произошла перемена. Тревожные мысли, как мутные струйки быстро просачивались в её сознание, вызывая в нём неприятные чувства и всё больше, больше омрачая его.
Девушкой овладела усталость и сознание нелепости своего визита к Дорохину. Она почувствовала себя обманутой девчонкой, ей стало холодно и грустно… Грустно от того - что её затея отомстить Кобышеву, так постыдно и нелепо провалилась. И ведь она догадывалась с самого начала, что всё это ничем хорошим не кончится, и всё же решилась пойти в гости к Дорохину, в запальчивости приняв опрометчивое решение.
И Нина вдруг почувствовала колючую стыдливую неловкость, что-то враждебное против своего невезучего ухажёра.
«А ведь ещё час назад этот человек мне казался всесильным, способным разрешить любую проблему. А тут… скандальную ситуацию у себя в доме уладить не может!..»
Нарастающее раздражение к Дорохину, разрушившему её мстительные ожидания, сменилось презрением к самой себе за то, что вообще допускала мысль о возможности отношений интимных, там, где мог надуться только мыльный пузырь.
«Чёрт знает что, - со стыдом размышляла девушка, - разбежалась, примчалась, прикатила, приехала… навстречу…. и сама не знаю с чем?.. А всё здесь оказалось чужое и вымороченное… Вот так-то, глупая. Урок извлекай!»
И Ниной овладело тягостное ощущение, что ситуация, в которой она оказалась, крайне для неё оскорбительна. Что, собственно говоря, она в этой комнате делает?.. Лежит и ждёт, когда Дорохин с соседями разберётся (в какой уж раз!), а потом и её ублажит по полной программе…
Да-а, положеньице!.. Впору закадровый хохот включать. Возможно, когда-нибудь, воспоминания об этом вечере и смогут вызвать у неё улыбку, но только не теперь… не теперь. Всё, хватит! Пора убираться отсюда.
Она порывисто отбросила одеяло в сторону, замерла на мгновение, сидя на постели, потом быстро встала и пересекла комнату по диагонали, сияя белизной обнажённого тела. Остановившись у кресла, одеваться стала.
А в это время в узкой прихожей, Дорохин пытался «разрулить» ситуацию, стараясь кулаками вразумить виновника беспокойства. Некоторые из ударов были удачными, но большая часть приходилась мимо, потому что подвижный сосед приплясывал вокруг него, словно пустая пластиковая бутылка на волнах. У Дорохина мокрой от пота стала рубашка. Лицо украшали ссадины и кровоподтёки. И ему уж давно хотелось с потасовкой покончить, потому что он сам безмерно устал. Наконец, левой рукой лучиновцу удалось прижать увёртливую голову Ветошкина к своей груди, а правым кулаком нанести ему сокрушительный удар в челюсть. Василий хрюкнул, закатил глаза и сполз на пол.
Шатаясь как пьяный, борясь с отдышкой, Дорохин забросил безвольное тело на диван в прихожей, и, оставив его на попечение причитающей Верки, сам, на ватных ногах прошёл в свою комнату.
Бросив беглый взгляд на одевавшуюся Пашаеву, лучиновец сухо поинтересовался:
-Уходишь?
-Я вам признательна, Борис Георгиевич, за содержательный вечер, - отвечала девушка, поспешно застёгивая пуговицы блузки, - но мне кажется … теперь нам лучше расстаться.
-Что ж, возможно, так будет лучше. – Дорохин подошёл к столу и опустился на стул. - Через двадцать минут … к остановке …подъедет автобус. Поспеши.
Пашаева уже одевала джемпер. Она повернулась к окну. Лицо её находилось в тени и не попадало в круг света, отбрасываемого белой лампой, которая по-прежнему горела на столе у стены. Девушка слышала, как за её спиной мужчина наливал в бокал «Кальвадос». Руки его дрожали, потому что горлышко бутылки несколько раз звякнуло о стекло бокала.
-Что-то случилось? – Нина уже одела джемпер и оглаживала его руками.
-М-ммерзавцы … – коротко ответил Дорохин.
-Вы о соседях? – выпрямила спину и на миг замерла Нина. Её кольнуло недоброе предчувствие. Она повернулась к мужчине лицом.
Бледен он был и глаза были уставшими. Живой огонёк в них погас. Они теперь казались мутными и пустыми. Дорохин судорожно набрав в лёгкие воздух, чуть дрогнувшим голосом произнёс:
-О них… о м-мерзавцах. Но главного я, кажется, успокоил. Надолго.
Лучиновец опрокинул содержимое своего бокала одним махом и снова потянулся к бутылке, но потом передумал. Только стиснул ладонями лицо, и будто стирая с него что-то, провёл сверху вниз.
А за стенкой громкими и жалобными воплями разразилась «баскетболистка»: «А-а-аткрой свои моргалочки ясные, Ва-асенька!...Слышь, голова картонная, моргалки открой, не дури!...»
-Мне действительно теперь лучше уйти, Борис Георгиевич, - подтвердила свои намерения девушка, медленно подходя к Дорохину. – А то приедет неотложка или милиция… мне это ни к чему. Сами понимаете.
-Да, да, конечно, - Дорохин посмотрел на неё из-под полуопущенных век, а впечатление осталось такое, будто он Пашаеву и не увидел – взгляд, словно сквозь тело её прошёл, словно сквозь воздух.
«О, Господи!..», - только и подумала Нина. Он сидел перед нею уставший, беспомощный, если не сказать деморализованный, и напоминал покинутого всеми сиротку. Да и лицо, к тому же, было подпорчено. Хаотичные царапины и кровоподтёки на физиономии не то чтобы полностью изменили внешность, но придали его лицу какие-то фальшивые черты, не соответствовавшие прежнему облику.
Нина растрогалась: мужчина ей казался очень несчастным. «Да-а уж… сегодня бедолаге досталось», - подумала девушка. Она кротко посмотрела на Дорохина и негромко сказала:
-Мне жаль, Борис Георгиевич, но я представляла себе всё иначе. Может быть слишком возвышенно, но иначе. Сожалею, что всё произошло именно так…
Она хотела ещё что-то добавить, но голос ей отказал. Возможно, даже и не отказал, но в голове царил такой хаос, что больше слов для него не нашлось. Вместо этого подошла к нему совсем близко, наклонилась и поцеловала в макушку, целомудренно и сострадательно … но не любовно.
Затем поспешно переместилась к вешалке: шубу надела, шапку взяла, потом сапоги. Дорохин не вставал и смотрел перед собой невидящими глазами, сохраняя на лице отсутствующее выражение. И лишь когда Пашаева взяла в руки сумочку, мужчина что-то сказал немым движением губ, но Нина угадала прошелестевшую фразу: «Если не уедешь – возвращайся…»
Уже взявшись за ручку двери, девушка обернулась и с натянутым оптимизмом сказала:
-Всё образуется, Борис Георгиевич! Обязательно образуется. До свидания.
Когда Пашаева вышла из комнаты, то в прихожей увидела «баскетболистку», старавшуюся привести сожителя в чувство. Она трясла дебошира за плечи. Голова Василия моталась из стороны в сторону, будто держалась на скрытых пружинах. Но последний не возмущался, и даже, кажется, не замечал, что с ним проделывали, хотя его оба глаза были открытыми.
«Вставай блин, Васюха-а, ну вставай же, подъё-о-ом!..»
Увидев Нину, женщина на неё зашипела и в непристойных выражениях предложила девушке убраться – побыстрее и дальше.
Краска стыда бросилась Пашаевой в лицо, но она промолчала, и торопливо открыв входную дверь, выскочила из негостеприимного обиталища..
На площадке третьего этажа у окна, двое разнополых подростков в куртках с опущенными капюшонами, общались друг с другом. На полу возле их ног, стояла двухлитровая пластиковая бутылка с пивом. Передав девочке раскуренную сигарету, парнишка с полудебильной ухмылкой, что-то декламировал из уличной лирики.
«Я стою на асфальте в новых лыжах обутый,
Но то ли лыжи не едут, то ли я жизанутый…»
Устремившись по лестнице вниз, Нина застучала по ней каблуками сапог, а ей в спину неслись незамысловатые стихи тинейджера:
«Э-эх, ширнуться бы дозой, чтобы в глюках умчаться!
Чтоб на летнем асфальте – не облажаться!..»