В телефильме «Троцкий» Георгия Ивановича всколыхнул эпизод, в котором тюремный надзиратель Троцкий (Гармаш), принудил Льва Бронштейна(Хабенский) сыграть с ним партию в шахматы и при этом успевал поучать соперника, важно изрекая: "Управлять людьми можно единственно страхом. Страх лежит в основе любого порядка. Лучше избить одного незаслуженно на глазах всех, нежели потом избивать каждого кто потеряет страх и устроит хаос. Но этого одного нужно уделывать исключительно достоверно и словом, и делом, и чтоб видели, чувствовали, переживали.
И он сразу вспомнил, что подобным приёмом пользовалась на практике новая учительница русского языка и литературы, появившаяся в их школе. Наводя порядок, добиваясь в классе на уроках мёртвой тишины, она не воевала со всем классом, а случайно отметив ученика, который ей чем-то не понравился, подвергала его показательные разносам с целью устрашения других. Учительница была самой обычной внешности с кудряшками на голове, кофточка, юбка, туфельки, но вся из себя какая-то дёрганая, нервная, вспыльчивая. Инстинкт преследования у неё всегда был узконаправлен на кого-то одного и был скорее не привнесённый извне, а врождённым.
Намечался первый её урок в пятом «Б» классе. А тут «на ловца и зверь бежит», жертва сама по коридору в класс летит. Учительницу обгоняет, к началу урока торопится стриженый под ноль, уши оттопыренные, с облупленным после лета носом, пацан Жорка. Этакий внешне мальчиш-плохиш, которого отчитывай за что угодно, не промахнёшься. Да, Жорка был пацаном подвижным, живым, но тем не менее вполне управляемым и совсем не хулиганистым, да к тому же ещё и учился без троек, на 4 и 5. Но учительница уже назначила пацана "агнцом на заклание" и сама себя заставила невзлюбить его. Так сказать, повесила ярлык, а это, как правило, лишает ученика всяких перспектив в учёбе и, часто, вообще будущего в жизни.
Сразу же на первом уроке учительница подняла парнишку из-за парты и отчитала, повышая голос: «Разбегались! Чуть ведь меня не сбил. У меня тетрадей полные руки, журнал, только задень слегка и я бы всё на грязный пол рассыпала». Жорка был уверен, что ну никак не мог бы её толкнуть, поэтому сначала что-то мямлил в своё оправдание. Но, когда понял, что его объяснения ещё больше распаляют учительницу, просто стоял и молчал. Учительница же, и закончив отчитывать, не оставляла парнишку в покое, а продолжала внимательно следить за ним.
Стоило ему оглянуться на уроке, или не дай бог пошептаться с соседкой по парте
– сразу следовал окрик, –такой-то встань!– и опять начиналось: «Срываешь урок, невозможно работать. Не даёшь вести предмет.» И так далее в том же духе. Учительница выставляла Жорку к доске перед классом и грозила высшими школьными карами, говорила, что больше не пустит в класс на свои занятия, поведёт к директору, что вызовёт родителей в школу, но ничего такого не делала. То есть, действительно, нагоняла страху на других учеников. «Ишь стоит, набычился." Набычатся, а потом стульями кидаются. Ничего, не таких обламывали, ты у меня ещё или слезами умоешься или в спецшколе для малолетних будешь обучаться,– всё больше расходилась учительница.– Грамотеи, двух слов в предложение связать не могут, а всё бы им носиться, задрав головы, да на уроках разговаривать, вертеться и не слушать».
Кто это стульями-то кидается?- соображал Жорка. Нет, конечно, мог бы и он ответить учительнице грубостью, так чтобы она заткнула наконец «свой фонтан» и стулом тоже мог бы. Но Жорка знал, что так нельзя с учительницей, а других способов остановить её издевательства он не видел.
После таких разносов пацан чувствовал себя изгоем, униженным ни за что ни про что, несправедливо и ему было нехорошо после этих словесных экзекуций. Это понижало его статус в глазах окружающих. Самые замухрышки-пацаны начинали ему дерзить, а девочки, которые ему нравились, скользили по нему равнодушным взглядом. Да, тишины и порядка на уроках учительница тогда добилась, слышно было, как муха пролетает. Но это была мёртвая, не творческая тишина, замешанная на страхе, не способствующая усвоению предмета и любви к словесности. А для Жорки в школе наступили вообще трудные времена, это его избиение длилось уже месяц. Вскоре учительница дала задание написать сочинение на тему «Как я провёл лето».
Жорка выбрал для сочинения самые запоминающиеся события лета. Писалось ему легко и естественно, как дышалось, потому что "на свежака" он не был ограничен никакими рамками правил, просто не знал их, ни на кого не оглядывался, ни к кому не прислушивался, как ему казалось. Хотя, читая книжки хороших писателей, он воспитал в себе какой-никакой вкус к хорошему языку, научился правильно писать и писал искренне, что подкупало.
Сочинение получилось насыщенное событиями. В нем он рассказал, как купались и ловили на удочку рыбу на речке. Как он впервые со старшими ребятами выплывал поглядеть вблизи на белый пассажирский пароход, который с песнями Валерия Ободзинского и танцующими парочками на палубе появлялся внезапно из-за Дедова острова, как явление из какой-то другой, более яркой жизни. И как усатый боцман с парохода сначала погрозил Жорке пальцем, видимо, за опасное приближение к пароходу, а потом достал из кармана огромное яблоко, показал жестом – лови. А Жорка, эх, не поймал. Но яблоки, оказывается, не тонут! Потом у костра все пацаны куснули яблоко по разу.
Написал, как родители этим летом брали Жорку на сенокос. Отец сделал для него маленькую косу «пятёрку» и он сразу же научился косить и очень гордился и радовался этому. За сенокос у него окрепли бицепсы на руках и обозначились на животе кубики брюшного пресса. Чем Жорка, хвастался перед другими пацанами.
Написал про звон комаров, про росу и утреннюю свежесть, про полуденный сенокосный зной и радость от смётанного к вечеру стожка.
Больше всего места в сочинении Жорка уделил описанию, как они с ребятами ходили вечерами на поляну, где были сделаны самодельные ворота и играли в футбол. Делились на две команды примерно равные по силами и до темноты гоняли мяч. Как некоторые пацаны надевали на ударную ногу ботинок, чтоб сила удара по мячу была больше и он дальше и быстрее летел, а другая нога, при этм оставалась в тапочке, чтоб легче бежалось. Так и ходили весь день в разнотипной обутке– игра-то могла начаться в любой момент.
После написания сочинение какое-то необъяснимое чувство радости будоражило пацана, он испытывал душевный подъём, как от хорошо сделанного дела, как от выигрыша в тот же футбол на поляне. Где-то он потом прочитал умные мысли о радости творчества. Но это,– думал он,– для взрослых, знаменитых писателей. А ему просто хотелось снова сесть за стол, взять тетрадь, ручку и снова писать, писать и видеть появление на бумаге знакомых слов с каким-то новым смыслом, который им задавал он.
Сдав сочинение на проверку, Жорка с беспокойством думал, что ждёт его на следующем уроке. Он не хотел, не мог больше терпеть унижения, стоять столбом и молчать. Он готовился ответить учительнице на несправедливые придирки. Да он ей всё выскажет, выскажет громко, чётко, не мямля, так, что она сама застынет с раскрытым ртом. Он был готов дать бой. А там будь что будет, пусть ведёт к директору, пусть спецшкола, пусть ремень. Но плясать под её дудку – не дождётся.
Начался урок. Учительница сразу подошла к Жоркиной парте. Жорка подумал, что она берёт его за шиворот для того, чтобы вытащить к доске и нервно передёрнул плечами, желая сбросить её руку. А учительница поправляла ему галстук… И, видя взбрыкивания его, как норовистого бычка, от её прикосновения, вдруг погладила Жорку по голове, успокаивая, и он от неожиданности втянул голову в плечи и съёжился,– удивляясь отсутствию ругани и придирок. Пацан замер в ожидании.
.
Учительница стала зачитывать лучшее сочинение. Это ж его сочинения она зачитывала перед классом, подробно разбирала и, не находя недостатков, говорила только о достоинствах! Жорка растерялся. В нём ещё кипел бунт, на который способен маленький человечек, протестующий против своего нынешнего положения –изгой. Но учительница опередив его, сама исправила свою ошибку, переведя Жорку из униженных в разряд уважаемых, которые никогда не подвергались репрессиям. Случай небывалый. И кому теперь что доказывать? Всё утряслось и разрешилось само собой без "бросания стульев". "Ведь я же знал, что не мешаю и не срываю уроков,– стоял на своём Жорка,– я же доказывал, а всем наплевать. Главное, всем лишь бы их не трогали."
Жорка был в смятении и не владел собой. Свежие ещё обиды вспомнились и разом все вместе заболели тясячью иголок в сердце и выжали сквозь сжатые губы у паренька что-то похожее на тихий скулёж побитой маленькой собачки. Девчонки, соседки по партам, его успокаивали: «Не реви – ведь не ругают же. Не реви, а то и я тоже заплачу.» Девочкам не трудно было представить Жоркино горе, которого делали изгоем в назидание другим прямо у них на глазах!
А – за что? За что?,– только и смог прошептать Жорка в ответ им и заплакал беззвучно, но горько и безутешно, подперев голову ладонями рук и за ними скрывая слёзы и вздрагивающие плечи...
Это были слёзы разрядки от того нервного напряжения, в котором он находился последние дни. Вот уже месяц его регулярно выводили, как на расстрел, перед классом, позорили, ругали и грозили жестокими карами. Такое не всякий взрослый выдержит. Жорка, не зная как противостоять этому, терпел. Но всё-таки он ещё был маленьким мальчиком и охотно отдавался сейчас облегчающим душу слезам и, как дети, плакал эмоционально, но недолго. После того как стали захныкивать за компанию с ним девчонки, у доски раздался глухой стук. Это учительница, метнувшись успокаивать девочек, запнулась и шумно упала на пол. Мало ей! Плач у всех мгновенно прекратился. Все бросились к ней.
Глаза у Жорки ещё не просохли от слёз, а к нему на переменке уже подходили пацаны его класса, хлопали по плечу, что-то говорили про футбол на поляне, про разные ботинки, а стайка девочек бросала на него заинтересованные взгляды. И, главное, никто не упрекнул его рёвой–коровой. Все посчитали его слёзы уместными. Раздав всем тетради с сочинениями, Жоркину тетрадь с сочинением учительница оставила пока себе.
Так Жорке удалось сломать навязанный стереотип, преодолеть предубеждение учителя к ученику. А это, ох, как непросто. Постулаты отношений с преподавателями ученика были заложены и соблюдались им. но со стулом на учительницу "нет так нельзя". И в учительнице что-то человеческое всегда остаётся. Жорка сумел сыграть на этом клочке человеческого, сумел убедить учительницу, задеть в ней самой человеческое даже несмотря на её стремление сломать пацана, сделать ему больно. Неужели это его сочинение так на неё подействовало?
А может всё проще и учительница сама, "пораскинув мозгой", поняла, что ей выгоднее не гнобить, а использовать этого способного ученика, чтобы свой "шерсти клок с этого поиметь." Учительница возила сочинения пацана на роновские МО /методические объединения/ по литературе, видимо, стараясь кого-то убедить, что при правильной методике результаты обучения сельских школьников бывают не хуже, чем у городских. После этого её назначили руководителем МО с прибавкой 10% оклада.
И учителям тоже не просто в школе, особенно сейчас. Нынче повсеместно наблюдаем, как втаптывается в землю авторитет учителя всякими "мыжматерями", сажающими своё чадо буквально им на голову. Дети в принципе устроены так, что детский коллектив педагог должен держать в рамках без особого напряжения. Но если детвора перехватит инициативу у педагога, и устроит своё самоуправление, начинается нечто. Тогда урок проходит и заканчивается как в известном выпуске Ералаша 84 про итальянскую школу. "А рогатку, Гверрески, мне, на стол"! Страх, внушаемый педагогом как дисциплинирующий, ничто по сравнению с тем кошмаром, который насаждают сами детишки в своей среде.
Конечно, к детям надо относиться избирательно, не стричь их под одну гребёнку. Но по-моему, педагогики без насилия не бывает. Макаренко прав! Тут главное чётко знать грань между страхом и строгостью, хотя не всегда она различима, увы. И нагнав страху,почувствовав всесилие своё и безнаказанность учителя могут не заметить как скатываются к глумлению.
Учительница исправила свою ошибку, но история эта оставила след в
душе мальчика на всю жизнь! К cожалению, это не уходит бесследно! Хотя учительница и хотела бы похоронить всё что было тогда и поэтому ни разу даже намёком не вспомнила те события, как будто их и не было. Зато у Жорки они висели в памяти, и как вериги мешали двигаться вперёд, развиваться. Он хотел объяснений что же это было, но так и не дождался.
Он и дальше писал сочинения, старался, конечно, но выходило как по обязанности без вдохновения, интереса и куража. Творческое начало с такими булыжниками в памяти молчало, находилось в застое.
Разное понимание мотивов и результатов того расстрельного периода в жизни Жорки не способствовали сближению и лучшему пониманию ученика и учителя любимого предмета. На этом фоне у Жорки шло затухание интереса к литературе, к писательству, а в дальнейшем даже к чтению книг.
После школы у Георгия Ивановича были другие увлечения, обязанности и заботы, другие радости заполняли его уже взрослую жизнь, в которой графоманству не нашлось места. Но с годами одни заботы исчезали, какие-то радости приедались и не могли насытить жизнь уже пенсионера Георгия Ивановича полностью. Ему всё чаще вспоминалось то чувство удовлетворения, почти счастья после написания сочинения в детстве. Он помнил это ощущение, пронёс его сквозь все житейские неурядицы. Сейчас, желая поймать, как наркоман, эту дозу радости творчества, он пробует что-то написать, ведь были же за это время публикации в технических журналах, призовые места, лауреатство. Хотя это и не совсем то, но много и общего. Он понимает, что много пропустил и поздно начал, он многого не может, не умеет, не набил руку, а время упущено. Мастерства не хватает. Пишется очень трудно. По нескольку десятков раз Георгий Иванович переписывает переделывает тексты, желая их улучшить пытается добиться выразительности, понятности. Бывает,что правки текста окончательно его губят произведение. Жорка вообще-то сожалеет о том, что столько пропустил и раньше не пытался перенести, зафиксировать на бумаге свои мысли. Но главное сейчас всё-таки то, что он пишется ещё, Тянет Жорку испытать вновь и вновь приливы счастья, радости от верно найденного слова, удачно сложившегося в голове сюжета.
Число слов 2085
Автор - Кутьин Ю.А.