Пила всё скрежещет, Лилька поворачивается ко мне, она очень бледная, почти как её белая косынка, которая сейчас как-то особенно беспомощно обвивает её лицо, она прислоняется лбом к моему плечу, я зажмуриваюсь, наши руки ещё крепче держат друг друга…
Кто-то коротко возле моего уха взмякивает, беспомощно, словно котёнок - я смотрю через плечо - Люба Путятич, маленькая наша Забава... Она просто тихо плавно сползает, как подломленная, на пол. Маша успевает её подхватить, к нам бросается медсестра, они тихо удаляются, Таня им помогает, и снова нас обдаёт из соседней комнаты нашатырь, и все мы, словно ударенные этим запахом, получаем приказание жить дальше и смотреть. Маша возвращается одна, Забава с Таней больше не приходят.
А у Веры Васильевны в руках - мозг. Такой знакомый, как на муляже. Только муляж сам распадался на две половинки, а этот Вера Васильевна опять рассекает привычно, чтобы показать нам серое и белое вещество, основные питающие сосуды.
О, да, всё так, как вы рассказывали, Вера Васильевна, мы все теперь убеждаемся, что всё так, как вы нам говорите. Всё-всё так. Только чёрные веки больше не откроют глаз. И этот мозг больше не родит ни одной мысли.
Ну, почему, почему так всё? Почему смерть?... Зачем она? Что она?
И что мы может знать об этом в свои девятнадцать лет?
Мы можем только поверить кому-то, кто знает больше нас.
Кто однажды перешагнул через это.
Кто помог перешагнуть другим...
... Занятие закончено. Изъятые внутренние искромсанные органы возвращены на места. Кроме мозга. Почему-то. Надо бы спросить – но мне не хочется спрашивать. Никому не хочется спрашивать, мы все смотрим в пол, когда Вера Васильевна интересуется, какие у нас могут быть вопросы.
Чтобы были вопросы – нужно деловито думать. А нам сейчас нечем думать. Словно это у нас отобрали мозг…
Мы тихо, молча одеваемся и тихо выходим во двор. Пересекаем дорогу и идём к трамвайной остановке. Все молчат. Нас, оказывается, меньше, чем все думали. Нас девять. Люды нет, нашей романтичной поэтессы. И другой Люды - у неё слабое сердце, она с самого начала боялась... А мы выдержали...
- Мы выдержали, - говорит, наконец, Лилька очень тихо, почти шёпотом. - Я думала, я слабачка. Оказывается, нет.
- А ты думаешь, это слабость? - спрашиваю я.
- Да. Я думаю, увидеть смерть вот так - и не сбежать - это сила. Ты знаешь, о чём я там подумала? Я же сначала хорохорилась: ой, подумаешь, я не боюсь крови, я смогу. Но в какой-то момент я поняла: не могу. Я не могу видеть неживое, и кровь тут ни при чём. Всё должно быть живым. Всё должно дышать. Петь, двигаться, смеяться, плакать. А тут ничего. Столько перед глазами НИЧЕГО… И я хотела уйти.
- А почему осталась?
- Я подумала: а вдруг я кому-то помогу. Потом. Вдруг это нужно будет кому-то - рассказать… И я осталась.
- Ну, молодец... - тихо говорю я.
- А ещё я подумала: а как же ты останешься без моей руки. Будешь одна там, брошенная. Нет! Буду стоять. Буду держать твою руку!
Я делаю над собой усилие, чтобы улыбнуться, ну где же моя вечная ирония спасительная? Лилька останавливается, обнимает меня. На глазах у неё слёзы, она шмыгает. Нам сейчас разъезжаться в разные стороны. Девочки окружают нас. Они ещё тоже не вполне отошли.
- Я её видеть больше не могу! - всхлипывает Лилька.
И вдруг как будто этой фразой срывается кран. Все внезапно горячо заговаривают. Как по команде. О наболевшем.
- Какая она ужасная!
- Просто мясник!
- А ты видела, какой у неё рот? Как у вампирши!
- Она такая алчная!!!
- Безжалостная, равнодушная!!!
- Я не пойду больше на анатомию! - заявляет Лилька, шмыгая и сморкаясь. - Я не могу её видеть!
- А как ты экзамен будешь сдавать?
- Напишу заявление в деканат. Пусть меня переводят к мальчишкам, на войну.
- А кому ты там нужна на войне, медсестра недоучившаяся? - говорит рассудительно Маша. - Нет уж, учись до конца, раз взялась. На войну она пойдёт… Мальчишки уже три дисциплины сдали, к твоему сведению, думаешь, там возиться с тобой будут? Лечить не доучилась и стрелять тоже не доучишься?..
- Но я не могу её видеть, я больше не смогу на неё смотреть, у неё руки в крови!..
- И не надо на неё смотреть, она тебе не икона. В книжку будешь смотреть. Больше пользы.
Машка такая разумная… Хорошо, что Машка у нас есть. Она всё поставит на места и всех построит. Она тоже выдержала. Впрочем, в этом никто не сомневался.
Подходит трамвай, увозит девчонок в общагу. А мне домой, идти одной к троллейбусу, смотреть на подтаявший город, на отражение в лужах... Думать, как жить дальше. Какая-то совсем другая жизнь вокруг теперь.
Какая? И как в ней жить?
А жить надо. И анатомию учить, и снова приходить к вам на урок, Вера Васильевна, и снова как-то привыкать на вас смотреть... Как встретиться нам с вами в следующую среду? Как смотреть на вас?
И как принять этот мир, который устроен так и только так? И никак иначе...
Снег медленно тает, я иду по свежим сырым улицам, дышу арбузным запахом, но всё ещё не могу вздохнуть полной грудью, мне всё ещё мерещится запах васильков…
Как там сказала Лилька... Если бы я ушла - кто бы держал тебя за руку? А я-то думала, это я держу её за руку. Чтобы она не боялась...
А я ведь тоже не ушла бы, - внезапно понимаю я. Тоже думала бы: как же её можно бросить без моей руки в такой страшной комнате?
Может быть, в этом и есть смысл жизни, думаю я. Просто держать кого-то за руку и знать, что это нужно. И не уходить, даже если тебе страшно.
Потому что если мы все уйдём - кто же будет держать за руку тебя?
Кажется, да. Наконец-то я додумалась до главного сегодня.
Если кого-то ты держишь за руку - значит, кто-то держит за руку тебя. Кто-то не даёт тебе упасть.
Может быть, за этим нас и привела сегодня судьба в этот мрачный дом? В этот странный, немыслимый день. День первого снега.
-----------------------
Из повести "Розовый снег, фиолетовый дождь".
Сюжет написан по мотивам реальных событий.