Вальс-бостон (Виктор Улин) / Проза.ру

            Памяти меня самого –
            тридцатилетнего,
            не растерявшего иллюзий
            и верившего в возможность счастливой жизни

3

Под столом осторожно дрожал густеющий ультрамарин сумерек.
За распахнутым окном тихо переговаривалась пара тополей, кидая нам пригоршни пуха, который невесомо кружился по комнате, призрачным инеем ложился в углах. Люда с ногами сидела на диване и коленки ее хитро поглядывали на меня из-под зеленого платья.
Мы болтали взахлеб, словно старались отсрочить момент, ради которого и тянулся весь день – но взгляд мой то и дело соскальзывал на эти коленки, выпукло белеющие перед глазами.
Я много раз их трогал, помогая партнерше делать растяжку или указывая точный шаг в новом элементе – но тогда было иначе. Теперь же само прикосновение к Людиному телу казалось смертельно запретным, и в то же время манящим до невозможности…
Пионы стояли в соседней комнате, и в открытую дверь притекал их тонкий, острый запах. Запах счастья: ненадежно зыбкого, готового вот-вот угаснуть и обвалиться темными хлопьями лепестков, пересыпанными золотом не видных до поры тычинок - но все-таки огромного и неотвратимо зовущего к себе.
У двери чернело пианино, поблескивая старинной бронзой подсвечников.
Надтреснутый звон рояля, тополь под окном – вальс-бостон, летний сон, саксофон… Как давно то было!
- Спой что-нибудь, - попросил я, глядя, как части Людиного тела отражаются смутными пятнами в лакированном боку инструмента.
- Не умею, - она вздохнула. – Мама когда-то играла, а теперь просто ко мне сюда перетащили, потому что больше места нигде нет… Кофе сварить? Вместо?
Я молча кивнул.
Люда одернула платье на белых ногах и вышла, взметнув за собой вихрь тополиной поземки.
Глядя на раскладной диван, наверняка еще хранящий ее тепло, я напряженно прислушивался к звукам за стеной – и чувствовал, как тело мое начинает тихонько ныть, взбудораженное предвкушением события.
Маленькая комната, оклеенная уютными обоями, вдруг наполнилась странным светом – вроде бы солнечным и в то же время каким-то ненастоящим.
Я огляделся и увидел за окном белоснежное кучевое облако. Лохмато-пухлое, словно клок ваты, оно висело высоко-высоко в темнеющей небесной голубизне. Так высоко, что спрятавшееся между крышами солнце еще дотягивалось до его боков. Людина комната смотрела на восток, но облако, ловя и отражая бьющие с запада лучи, щедро бросало их в окно. И от этого неправильного, льющегося не с той стороны вечернего света душа моя дрожала уже вовсе не пойми от чего.
А тополя шумели, точно предупреждая меня о чем-то в какой-то только им известной тревоге.
Высунувшись из окна, я увидел, что на самом деле дерево одно, но над самой землей оно раздвоилось и потекло вверх уже парой стволов. Я запрокинул голову – блестя тугой корой, одинаково ровные и гладкие, эти стволы уходили к самой крыше и только там терялись в зеленом сумраке листвы.
Ни дать - ни взять пара женских ног, уходящих под сень зеленого платья, - подумал я. - Если глядеть на них снизу вверх, лежа на полу…
Все мысли об одном, - съязвил кто-то посторонний, наблюдающий меня бесстрастным взором.
Но я не стал к нему прислушиваться.
-…Тополь красивый, да?
Я обернулся – Люда втолкнула в комнату маленький колесный столик, на котором дымились кофейные чашки, сверкала узорчатая сине-белая сахарница, темнела плоская коробка с шоколадными конфетами.
- Это я его посадила, - она улыбнулась.
- Ты?! Не может быть.
Слова о том, что Люда посадила такое огромное дерево, показалось мне выходящим за пределы реальности.
- Да, я. Тринадцать лет назад, когда мы только сюда переехали… - Люда вздохнула. – Пришла с демонстрации, воткнула тоненький прутик со слипшимися листочками. Точнее, короткий сучок с двумя ветками вилочкой. А теперь вымахал выше дома, даже не верится, как годы летят. И какие мы уже…
Она запнулась, подбирая нужное слово.
- Не юные…
- Нет, - я махнул рукой. – С нами все в порядке. А с тобой и вообще… Просто тополь – самое быстрорастущее из всех деревьев. Это я тебе как несостоявшийся биолог говорю.
-…Мне тогда было девять лет… Учительница сказала: «Надо делать добрые дела. Пусть каждый посадит дерево перед своим домом.» Раз тополь вырос – значит, хоть одно доброе дело в жизни я сделала…
- Да, сделала.
Мне ни с того, ни с сего стало грустно и даже желание поскорее овладеть Людой приутихло.
- А вот я… Ни одного дерева не посадил, ни одного человека не сделал счастливым. И к тому же…
- А кем твоя… бывшая жена работает? – невпопад спросила Люда.
- Парикмахершей, я тебе сто раз говорил.
Действительно, тему моей прежней семейной жизни мы затрагивали уже не раз. И то, что Люда переспросила насчет Тамариной профессии, сказало мне, насколько она занята какими-то своими, глубокими и неведомыми мыслями.
- Парикмахершей, значит… А у меня муж пограничник. Лейтенант, или что-то в этом роде, - она непонятно усмехнулась. – Шпионов ловит в Белоруссии. И я должна буду туда уехать. Осенью, как закончу дела в институте. Все здесь бросить придется. Город, дом, папу с мамой. Тополь этот – тоже…
Я молча пожал плечами.
Что-то неуловимо мешающее повисло в воздухе между нами, стоило Люде упомянуть мужа.
Что-то дрогнуло в сомкнутом строю фраз, какая-то преграда встала на пути ускоряющегося спуска.
Наверное, лучше всего на моем месте было бы встать и уйти – но я слишком долго двигался к этому вечеру и не мог бросить все в тот момент, когда желаемое уже находилось на расстоянии протянутой руки.
И, должно быть, стоило просто сделать паузу и пережить это внезапное, возникшее ниоткуда и ведущее в никуда ощущение. Переждать, пережить – и двинуться дальше.
Поэтому я стал пить кофе - маленькими глотками, чтобы подольше не ставить чашку на стол и не встречаться глазами с Людой
Она, видимо, ощущала нечто сходное, поскольку тоже взяла свой кофе и в полном молчании принялась за него.
Мы молчали долго.
Вечернее облако медленно угасло, тополь почернел, а небо налилось отходящей синевой.

* * *

- Темно становится… - наконец сказала Люда, первой разорвав тишину.
Которая сгустилась вокруг нас с уже ощутимой плотностью.
- Тем-но… - с непонятным облегчением отозвался я.
- Свечку. Надо. Зажечь, - раздельно проговорила она.
И, не вставая с дивана, потянулась к темной громаде пианино.
Полы зеленого платья разошлись, оголив ее бедро.
Я вспомнил жирную ногу Любаши, свисающую из-под синего халата – и мне на миг стало противно.
Но лишь на миг.
А еще через миг я сидел рядом с Людой на диване.
Свеча, кое-как укрепленная на блюдце, горела ровным оранжевым пламенем.
Люда смотрела на меня с испуганным ожиданием, и в пепле глаз ее перебегали золотые искорки огня.
Я протянул руку и осторожно – пока лишь для пробы! – тронул ее волосы.
Она вздрогнула, потом запрокинула лицо и обреченно опустила ресницы. Угасший было запах «Диора» всколыхнулся волной, давая разрешение на все.
Я рывком обнял ее и поцеловал отчаянно - сразу в губы, дохнувшие кофейным теплом.
Потом отпустил Людино плечо и положил ладонь на ее теплое круглое колено.
Потом рука моя скользнула выше, пальцы ткнулись в прохладную пуговичку платья. Я дернул ее, пытаясь расстегнуть – пуговица завязла в петле, не желая поддаваться…
Диван лязгнул всеми пружинами, пламя свечи метнулось в сторону, раскидав по стенам угловатые обрывки темноты.
- …Не надо, Юр… - влажно продышала Люда. – Не надо… Пусти… Я сама… Сама… Я сейчас…
Она дернулась, выталкиваясь из-под меня.
Я сполз с дивана, подавляя раздражение минутной задержкой.
- Юр, выйди… пожалуйста, - голос ее срывался. – Я… тут… в общем…

* * *

Соседняя комната дрожала, до краев заполненная тихой темнотой.
Пионы казались просто угольными и аромат их, сладостный и тревожный, разлился еще сильнее, затопил собою весь этот бархатный мрак. Из растворенной двери балкона ползла ночная сырость. Раздутая ветром, точно светлый парус, беззвучно полоскалась тюлевая штора.
Ну и денек, – думал я, погрузившись лбом в ее массу.
Упругую и живую, как девичья грудь.
Утро, фрак, танго, Викстан – вечер, ночь, Люда…
Я вспомнил секунду разочарования, и мне стало смешно.
Люда тихо копошилась за стеной, явно разбирая постель.
Я мучительно и сладостно потянулся.

* * *

-…Юр!
Люда возникла у косяка, невыносимо белея ногами под темным растрепьем платья.
- Я сейчас, только под душ слазаю…
Ее шаги метнулись по коридору, потом вздохнула дверь ванной, стукнула защелка и раздалось бормотанье пущенной воды.
Все, - мысленно сказал себе я, глядя в черный дверной проем. – Моя. Через пять ли минут, через десять – неважно, все равно мо-я!
Задутая свеча наполнила темноту острым привкусом горячего парафина.
Разложенный диван светился во мраке своим нутром – обманчиво нежным, словно пасть бегемота.
Давненько мне такой кунштюк не выпадал, - я невольно усмехнулся. – Давненько я не пропадал из дома на всю ночь…
Подумав об этом, я сообразил, что братец мог ринуться на мои розыски, несмотря на ночь, и мне стоило ему позвонить.
Выскользнув в прихожую, я нащупал на стене выключатель, дал свет, мгновенно ослепнув от вспышки, но успев зафиксировать, где сверкнул красный бок телефона, потом нашел холодную трубку. Оглянулся в сторону угольно черного коридора – душ монотонно шипел из-за окантованной световым шнурком двери.
Я вслепую накрутил номер; брат взял сразу, точно сидел и ждал моего звонка.
- Олежек, - выдал я тихенькой скороговоркой. – Ты меня не теряй, мы тут… В общем, после концерта решили на рыбалку… На дачу. С сослуживцами.
Помолчал, я зачем-то добавил:
- На резиновой лодке. Так что до завтра меня не жди!
- В политуре не утони, тан-цор, - сухо отозвался брат и первым дал отбой.
Вернувшись в комнату, я встал у открытого окна.
Люда все еще плескалась в ванной.
Ну что она там возится, или никак не может решиться? – я почувствовал внезапное раздражение. - Лучше бы сразу отказалась, чем так… Взрослый человек, прекрасно понимает, к чему все идет. Или… или вспомнила о муже?
Что-то царапнуло меня в мыслях.
Муж. Пограничник. Лейтенант.
Интересно, какой он?
Взглянуть бы… Зачем? Надо, точно надо…
Я рассмотрел над диваном тускло поблескивающую висюльку бра, дернул шнур и осмотрелся в поисках фотографий.
Зеленые стены с бледным и тонким золотым узором были пустыми, если не считать пришпиленного над столом кооперативного портрета Высоцкого с размашистым кооперативным же автографом.
Над столом? Около стола… на столе, вот где надо искать!
Под толстым стеклом теснились открытки и фотоснимки.
Кошечки и собачки, три портрета Люды: лет пятнадцати в аккуратной коричневой школьной форме, потом нарядная и с высоко взбитой прической, потом почти голая в тесноватом купальнике… Еще несколько ногастых неестественно красивых девок - судя по всему, с упаковок от импортных колготок…
И больше ничего не было.
Правда, в углу стола громоздилась куча косметики. Я сдвинул тяжелую коробку, дохнувшую знакомым французским ароматом, и наконец увидел то, что искал.
На самом краю под стеклом пряталась свадебная фотография.
Люда – великолепная, вся из прозрачных белых кружев, осыпанная нежно-розовыми жасминами, желанная и манящая холодным пеплом глаз.
И лейтенант. Парень в ядовито-зеленой парадной форме с желто-полосатым ремнем, напомнившим Викстановы подтяжки. Лоб его не отличался высотой, нос был приплюснут над рыжими усами - такому было не грех наставить рога.
Я погасил свет и снова вышел в соседнюю комнату.

*******************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.

Полный текст можно приобрести у автора –

обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru

*********************
АННОТАЦИЯ

Карьера мастера спорта, профессионального танцора – человека умного и тонко чувствующего – была оборвана нелепой автокатастрофой. Жизнь его покатилась по замкнутому кругу, не даря ни радости в настоящем, ни перспективы в будущем. Страдая в своих метаниях, герой время от времени пытается подняться к чему-то или к кому-то, способному наполнить смыслом его существование. Правда, остается неясным, не окажется ли очередная его попытка очередной неудачей.

******************************************

            1987 г.

© Виктор Улин 1987 г.
© Виктор Улин 2009 г. - фотография
© Виктор Улин 2023 г. – дизайн обложки.

http://ridero.ru/books/vals-boston_1/

230 стр.

Аудиокнига (5 ч. 39 мин.) доступна напрямую от меня.