Дети есть дети, непоседливые, любопытные, шаловливые, мастера всяких проделок. Весь детдом гудел, веселился в первоапрельский день. Шутки начинались с утра. Толик Егошин проснулся перед горном, решил прогуляться и встретил Марию Степановну, которая поднималась по лестнице террасы, спешила на работу. На воспитательнице увидел новое пальто, тут же сообразил:
- Здравствуйте, Мария Степановна! У вас на спине всё пальто обрызгано грязью.
- Откуда грязь?
- Не знаю, не знаю. Может, машину встретили, она Вас обрызгала.
Мария Степановна поспешила в воспитательскую. Толик украдкой за ней, спрятался за дверью и давай подслушивать.
- Галина Емельяновна, посмотри-ка, есть на спине грязь? От¬куда она у меня? Пальто-то новое, мама вчера в Фокине купила, - снимая с себя пальто, рассказывает Мария Степановна.
- Нет никакой грязи. Гляди: всё чисто. Как дошла-то. На дорогах воды много?
- Утром чуть подморозило. В сапогах же я,- переодеваясь в белый халат, продолжает говорить Мария Степановна.
По коридору бежит Женя Ермошин. За дверью воспитательской видит своего друга.
- Толик, ты что здесь торчишь? Иди в комнату. Ты что, подслушиваешь?
Мария Степановна, услышав детские голоса, раскрыла дверь - перед ней стоит Женя, худощавый, но очень симпатичный, конопатый парень.
- Здравствуйте! С праздником вас, Мария Степановна, Гали¬на Емельяновна. Что, вы уходите?
- Женя, с каким праздником ты нас поздравил?
- Не знаете? Сегодня первое апреля.
- Ой, точно. Толик успел раньше тебя поздравить нас.
Через минуту Женя - перед Яшкой-конюхом:
- Яшка, твою лошадь угнали. Беги в конюшню, там её нет. Конюшня пустая. Не веришь? Иди!
Брешешь.
- Иди, Иди! На чем теперь поедешь за хлебом в Ронгу? Весь детдом оставишь без хлеба? Я только что от Марии Степановны. К ней пришла тётя Даша и сказала, что хлеба детям хватит только на обед. А что на ужин? Голодать будем?
Яшка соскочил с постели, одевается, а брюк не находит. Женя нашёл их под столом, поднял и протянул Яше.
- Брюки по крайней мере должны висеть на спинке стула, если нет шифоньера, а его у тебя нет.
Яшка выбежал во двор, вспомнил, что сегодня первое апреля. «Слава Богу, всё в порядке, лошадь на месте, надо всё-таки сходить в столовую, может, и правда - нет хлеба,» - сообразил он.
Действительно, иногда хлеб кончался, особенно в весенние дни. Недели две назад ужин был без хлеба, тётя Даша кормила жидкой манной кашей. Тогда Яша за хлебом уехал рано утром. В детдоме его ждали весь день. И обед, и ужин без хлеба. Яшки всё не было, приехал только ночью: ронгинскую дорогу разлило - не проедешь, вместо восьми километров Яша проехал целых двадцать. Тётя Даша понимала, что дороги нет, в оврагах вода. Не¬смотря на то что поздно, тётя Даша хлеб, посыпанный сахарным песком, разносила по комнатам.
После завтрака Нина Соколова, Зоя Гребнева и я отправились в поселковый магазин. Продавец Владимир, полный, тучный, всегда красный, искоса, недовольно поглядывает на нас. Хотел выгнать, но постеснялся женщин-покупателей. Мы смело подходим к прилавку.
- Дядя Володя, Вас вызывает Мария Александровна.
- Меня? Почему?
- Не знаем. Она передала, чтобы Вы прямо сейчас пришли к ней, - сказали мы, повернулись и тихонько вышли.
Ждать пришлось недолго. Смотрим: дядя Володя шагает по площади к детдому. Мы спрятались за террасой. Через минут пять появились обманутые взрослые, мы слышали:
- Вы опишите этих девочек.
- Они у вас все одинаковые, даже на одно лицо. Невысокие, - показывает рукой наш рост, я их в магазине видел не раз. Зачем приходят? Денег-то у них нет.
- Не пускайте, выгоняйте.
- Выгоняю, всё равно идут. Мальчики-то курят?
- Курят. Боремся. Дарья Ефимовна ремнём к туалету бегает, когда оттуда дым валит...
- В туалете курят? - интересуется продавец, тут же из карма¬на достал сигареты и закурил, - сигареты-то где берут?
- У вас покупают.
- Я детям такой товар не отпускаю, - оправдывается дядя Володя. - Вы, Мария Александровна, найдите этих девочек, накажи¬те, чтобы неповадно было другим. В магазине покупатели были.
Нина не выдержала:
- Первый апрель, никому не верь.
- Вот они! Вот они!- кричит мужчина.
- Где? - повернувшись к террасе, спрашивает Мария Александровна.
- Бегут, убежали!
За глубоким оврагом, прямо перед лесным массивом раскинулось гороховое поле. В июле горох поспевал, мы, как саранча, налетали на него. Рвали сладкий, сочный горох, ели, набивали карманы, мешочки. Прятали под матрасом, подушкой. Весь двор наполнялся пустыми стручками от гороха.
В кустах орешника из веток, сена, соломы построили шалаш. Не всегда замечал нас сторож, но если увидит, то держись: достанет самодельное ружьё, заряжённое горохом, выстрелит. И я была под его дулом, мягким местом почувствовала сильную боль. Мы не сдавались, продолжали совершать набеги на горох.
После ужина в тёплый июльский вечер Гасим вышел на тер¬расу с баяном, затянул украинскую «Реве да стогне Днепр широкий». Прибежала тётя Даша, девчонки и мальчишки подхватили
песню, затянули её, и она разнеслась по всей деревне. К террасе подходили и подходили женщины, мужчины, дети, слушали затаив дыхание. Пели из оперы Верстовского «Аскольдова могила»:
И зачем мы, сиротинушки, родились на белый свет?
Учителями нашими в пении были Вова Софроницкий, пластинки к старому патефону. Слушали Шаляпина, музыку Чайковского, Рахманинова. Кто-то эти пластинки передал детскому дому. Никто не смел нам мешать в пении, слушании музыки. Но на этот раз пение прервал полевой бригадир колхоза, прискакал на коне, привязал к молодой цветущей липе у калитки. От липы распространялся медовый аромат. Бригадир, весь в напряжении, не идёт, а бежит к террасе, кричит:
- Где директор?
- У себя, - спокойно ответила тётя Даша.
Лёшка Лежнин, никогда не участвующий в художественной самодеятельности, прыгнул на коня и верхом поскакал по площади к правлению колхоза, привязал его у подъезда у всех на виду. Правление колхоза находилось в единственном в посёлке двухэтажном здании из красного кирпича. Колхоз терял доход, я сейчас понимаю. А тогда?