Утром я встал рано, еще затемно и решил размяться перед завтраком. Заглянул в чулан и нашел там все необходимое. Лопату, ломик, замашной такой ломик. Вышел на крыльцо. На улице дышалось легко, чувствовалось приближение оттепели. Ночью выпал снег и лег плотным тяжелым одеялом. Я начал со двора и за четверть часа пробил дорожку к улице. Мне показалось этого мало, и я продолжил. Стал чистить тротуар. В охотку. Чем не работа? Здесь так. Увидел работу, становись и делай, если по душе. Устал - отдохни, никто над тобой не стоит.
Во двор вышла соседка с лопатой. Я вызвался помочь, негоже женщине с лопатой возиться.
- А что сама-то, где муж?
- А муж уже на работе.
Я ей подсобил, она меня завтраком накормила. Блинов на стол поставила с маслом. Я люблю с маслом.
- Буду тебя подкармливать, пока женщина какая к тебе не пристанет. Не все время, не надейся, но с голоду не дам помереть.
- А долго тут приходится женщину ждать?
- Это как повезет. Иногда неделю, а иногда и месяц. А ты чем решил заниматься? Определился уже?
- Да, вот,- ответил я. – Снег расчищать буду. Можно?
- Чего ж нельзя. Доброе дело.
- Ну вот, до весны снега хватит, а там и определюсь.
Но до весны ждать не пришлось. Недели через две-три подошла ко мне старушка, худенькая такая, ветром сдувает, но приятная в общении. Постояла, понаблюдала, как я работаю, а потом заговорила:
- Говорят, почерк у тебя хороший.
У них здесь так. Нашел себе занятие, становись и работай. А за тобой наблюдают. И если ты человек стоящий, тебя обязательно оценят и обязательно что-нибудь предложат. Обязательно дадут тебе возможность себя реализовать. Весь беспорядок в других городах от того, что люди занимают чужие места.
А почерк у меня действительно хороший. Я бывало на лекциях главные мысли записывал, больше ничего не писал, только главные мысли. Красиво записывал, с заглавными расписными буквами, которые причудливо переплетались в виде корней или веток лозы. У меня конспекты были на загляденье. Это у нас наследственное. Дед мой знатным писарем был. За указы, его рукой писанные, все музеи мира меж собой воюют.
- Неплохой почерк, да, неплохой, - ответил я, вытирая пот со лба.
- Пора тебя к делу пристроить. Ты вот что, завтра с утра приходи в библиотеку, знаешь, где у нас библиотека? Ну вот, найдешь там меня. Посмотрим, что из тебя получится.
Заинтриговала меня бабка, потерял я покой. Все не мог понять, к какому такому делу она меня пристроить хочет. Хотел у соседки спросить, да в дом к ней заходить неловко, а на улицу она не вышла.
Библиотека в городе каменная, добротная. По ступенькам поднимаешься, так и хочется шапку снять. Храм как-никак. В помещении, которое я попал, трудилось десятка два людей разного возраста. Их можно было принять за программистов, корпеющих над своими мудреными кодами, если бы не ряды дубовых столов, если бы не высокие сводчатые потолки с которых свисали потемневшие от времени медные канделябры, если бы не витражи окон, если бы не потертые полы из терракотовой плитки, если бы не чернильные приборы на столах, если бы не фолианты и свитки старинных книг перед ними. Если бы не гусиные перья в руках. Если бы не тишина, в которой мои шаги звучали непозволительно громко. Я не мог оторвать глаз от представшего предо мной зрелища. Парни и девушки, мужчины и женщины, в джинсах, кофтах, свитерах с поразительным старанием выводили на бумаге старинные литеры.
Кто-то тронул меня за локоть.
- Пришел. Хорошо. Тебе пока не сюда.
Вчерашняя старушка, в длинном простом сером платье увлекла меня за собой. Мы прошли в комнату больше напоминающую монашескую келью.
- Садись.
Она указала мне на небольшой деревянный столик, еще сохранивший следы черной краски, когда–то его покрывавшей. На нем стояла чернильница на пять цветов: черный, красный, синий, желтый и зеленый, рядом с чернильницей лежали остро отточенные гусиные перья. Я присел на старинный деревянный стул с высокой спинкой и стал ждать.
- Ну, вот начнем с этого, - она положила передо мной плотный лист бумаги и раскрытую посредине книгу старого издания, по страницам которой причудливым узором разбегалась замысловатая вязь букв и картинок.
- Это же Пушкин,- промолвил я.
- Пушкин, Пушкин, - с улыбкой ответила старушка, обнажив свои пожелтевшие от времени, но на удивление здоровые зубы. - Попробуй скопировать эту страницу. Вот здесь просто скопируй, а здесь пофантазируй. Сделай по-своему, но чтобы сохранить стиль. Сможешь?
- Попробуем, - ответил я, а у самого в голове уже рождались образы и формы, люблю я это дело.
Старушка удалилась, а я стал старательно выводить:
- Руку левую потешить, сарацина в поле спешить…
Время пролетело незаметно, страница удалась на славу. Я остался доволен своей работой, и старушка, видимо, тоже. Она одобрительно покивала головой:
- Ну, пока поработай тут, набей руку, а там, глядишь, и в основной зал переведем.
- Это можно, - ответил я. - Только вот гусиным пером неудобно больно, может лучше…
- Нельзя, - она не дала мне закончить. – Кощунство это.
- Что кощунство?
- Историю ручкой переписывать кощунство. Мы здесь, сынок, историю заново переписываем… Тем и живем.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2017/10/25/1842