Декабрь. Такой же ледяной как тогда, много лет назад. Я стою у окна, вглядываясь в белую мглу, поглотившую город. На прошлой неделе мне исполнилось тридцать три года, возраст Христа, время переоценки собственной жизни. Пресловутый кризис среднего возраста не сильно меня мучает. Так покусывает иногда, подкидывая ночами мысли для размышлений. Чаще всего вспоминается детство и те удивительные события, которые я пережил. Дети часто придумывают волшебные истории, но становясь взрослыми, они или забывают свои фантазии, или считают их глупыми ничего не значащими выдумками, о которых и вспоминать стыдно. А я до сих пор не определился. Иногда мне кажется, что даже мои дети серьёзней и рассудительней меня.
Я стою у окна, охваченный странным состоянием отрешённости и в то же время погружённости в окружающую действительность. Я вижу каждую кружащуюся в потоке снежинку, слышу похрустывание снега под ногами девушки, спешащей домой, чувствую холодное покалывание зимы на своём лице.
Впервые подобное состояние накрыло меня много лет назад. Мне шесть, и я впервые в жизни увидел море. Родители сняли домик на побережье. Когда-то он принадлежал умершему профессору словесности. Я так хорошо запомнил, потому что мне очень понравилось это слово. Сло-вес-ность. Оно мягко перекатывалось на языке, и я ходил словно помешанный, повторяя его про себя.
С погодой нам не повезло. Тем летом на побережье то и дело обрушивались дожди. В подобные дни родители ходили в гости к соседям: сидели на застеклённой террасе, пили вино и смеялись. Их разговоры вызывали скуку, а взрослые шутки - недоумение. У соседской четы детей не было, и мы с сестрой оставались дома. Для моей сестры Тани непогода не стала проблемой. Она всегда умела себя занять. Вот и в тот раз она отыскала в профессорской библиотеке книгу и, забравшись с ногами в плетёное кресло, погрузилась в написанное.
Я же просто не знал, куда себя деть. Сначала слонялся по комнате, разглядывая забавные поделки, выстроившиеся на подоконниках. В конце-концов мне надоело это бессмысленное хождение и я просто уселся на диван, уставясь в длинный стеллаж у противоположной стены. Моё внимание привлекла толстая книга. Название стёрлось от времени, и от этого старый том манил ещё сильнее. Казалось, внутри него можно обнаружить витиеватые письмена и изображения загадочных существ. Он должен был быть похож на фолианты, которые я видел однажды в историческом музее, куда нас с сестрой водил отец. Хотелось встать, подойти и взять желанную книгу. Но я сидел, не шевелясь, потому что считал, что если прикоснусь к ней хоть пальцем, то она исчезнет, превратившись в пыль.
Тогда и пришло это чувство. И я был уже не Генкой Григоряном, а чужим шестилетним мальчишкой. Я обвёл взглядом комнату и обомлел от неожиданной яркости бытия. Дождь на минуту остановился, и в оконном стекле плыл голубой лоскуток неба, прозрачный как органза. Словно прозревший слепой я разглядывал изящный узор тюлевых занавесок, мыльные разводы на плохо вымытых стёклах, старые деревья в саду, их сухую растрескавшуюся кору, каждую извилинку этой коры. Я видел муравьёв, носящихся по стволу, колонию тли, божью коровку с шестью точками на красном округлом тельце.
Словно обретший слух глухой слышал я тихий шелест листьев за окном, голоса на соседней террасе, шуршание мыши в подполе и почти неуловимое потрескивание отстающих от стен обоев. Но самыми удивительными были запахи: извёстка, бумага (всё те же обои), жёсткая обивка дивана, старые книги, деревянный стол и занавески — всё пахло по-своему, неповторимо и чарующе.
Когда я очнулся, всё было скучно и обыденно. Почувствовав, что сижу на диване и у меня по-прежнему есть руки, ноги и голова, я, наконец, решился пересечь комнату и взять с полки книгу. Перелистнул страницы. Оказалось, что это обыкновенный, датированный пятьдесят вторым годом, справочник со множеством таблиц и цифр, понятных лишь специалисту.
Сейчас я снова растворяюсь во вселенной. Вы знали, что среди миллиардов снежинок не найти двух одинаковых? Я вижу каждую из них удивительную в своей уникальности. Слышу их лёгкое потрескивание.
- Пап, ты чего опять завис? - оборачиваюсь. Лика смотрит на меня с осуждением, - прям, как маленький!
Смешно слышать подобное от одиннадцатилетней девочки. Но она у меня такая — материалистка до мозга костей. Презрительно фыркает, когда маленький Марк просит рассказать сказку или когда я придумываю для него разные истории. Помню, как Лика нашла во дворе ключ, красивый, почти игрушечный.
- Это золотой ключик, - сказал я тогда. - Он открывает любые двери.
Дочка засмеялась и спросила:
- Ты правда в это веришь?
- Нет, конечно, - я отчего-то смутился.
- Вот и я не верю, - Лика, обижаясь, поджала нижнюю губу. - Не надо со мной так! Я что маленькая что ли!
Пациенты клиники, где я работаю, любят меня слушать. Может быть, сказки нужны лишь тем, кому пришлось тяжело в жизни? Счастливые люди в них не нуждаются.
Зачем я об этом пишу? Почему бы не писать? Сегодня строчат все, кому не лень – безграмотная школьница с претензией на трагедию и утомлённость жизнью; известная ведущая, едва перешагнувшая двадцатилетний рубеж и уже знающая, чем поделиться с миром. Чем я хуже? Возможно, моя история не перевернёт сознание отдельно взятого человека. Но я всё же надеюсь, что она по меньшей мере вызовет интерес.
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/10/24/1390