Глава 21. На камень камень класть...

 
   Причалив к нашей маленькой гавани, оборудованной Пафнутием скамейкой для ожидающих и небольшим деревянным стапелем для культурного спуска на воду им же сделанного судна, я втянул по нему наверх мокрую затяжелевшую лодку с сидящим внутри Анхором. Тушку красивой птицы я завернул в свою штормовку и незаметно пронёс на территорию усадьбы в сарай-дровяник, где замаскировал  на время полешками.

   Внутри дома духовито витали запахи сготовленного обеда.
 
   - А мы тебя заждались! - сказал Пафнутий, отрываясь от какой-то умной книги, которую читал через лупу. - Обед давно готов, а тебя всё нет и нет...

   - Обедали бы без меня, - отвечал я, бессознательно открывая сейф и вытаскивая ружья.

   - Загорелся? Соблазнился всё-таки!

   - Вроде того... А ты почему через лупу читаешь? Очки потерял?

   - В озере утопил, когда лодку через тростники протаскивал.

   - С носу свалились?

   - Из нагрудного кармана, должно быть... вывалились в горячке. Пришлось немного попыхтеть, покуда вытащил лодчонку из грязи.

   - Так надо другие купить! Есть у тебя рецепт или какая там нужна бумажка?

   - Бумажку новую пора заводить. К окулисту сходить...

   Ружья были в масле, следов ржавчины я не заметил. Стволы тоже чистые - давно не стрелял. Я оставил вертикалку, остальные поставил обратно в сейф.

   Затем снял с полочки нетронутые пачки с разноцветными патронами и стал выбирать из них нужные. Остановился на нулёвке для гусей и пятёрке для уток. На всякий пожарный случай, внутренне посмеиваясь над собой, сунул в карман по паре патронов с пулями и волчьей картечью. Удовлетворённый увиденным и совершённым, закрыл сейф и оставил снаружи только вертикалку.

  - Пошли обедать?!
  - Пошли...

  Вкусный обед принёс успокоение. Хотелось полежать на диване в кабинете и почитать вместе с Пафнутием какую-нибудь хорошую книгу. Но я переборол искушение и отправил себя вместе с собакой на небольшую разведку, пояснив домашним, что молодого пса пора приучать к выстрелам. Мы прошли с ним по берегу до необходимого места, откуда открывался вид на луговину. Джипа, Наташи и прочих молодцов нигде не было видно.

  Я произвёл пару показательных выстрелов по воронам, пока кобель бегал в отдалении. В обоих случаях он прибегал ко мне, интересуясь, что случилось. Я давал ему понюхать пахнущее пороховым дымом ружьё и гладил по голове, приговаривая ласковые слова. Программа минимум была выполнена и мы вернулись домой.

  Во дворе на лужайке сидела Вероника и, не скрываясь, ощипывала гуся из Красной книги. Пафнутий обнаружил его, когда ходил за дровами и благоразумно отдал Веронике, чтобы не дать дичи испортиться.

  Я не стал просвещать простодушных домочадцев о редкости птицы и защищающем её законе. Многознание, как известно, в некоторых случаях умножает скорбь.

  Испечённый и притомлённый в тандыре северный гусь составил нам прекрасный ужин.

  После него стихийно устроились литературные чтения. Темнело рано, возможности смотреть телевизор у нас не было, для рукодельничания тоже не хватало света. Между тем, Пафнутий пристрастился при свете ручного фонарика читать книги из моей библиотеки. Он мучился без очков и мы пришли к нему на помощь.

  Он только начал шукшинский роман "Любавины" и был одержим желанием продолжать чтение дальше. Книга была новая, в зелёном дерматиновом переплёте. Я привёз её из Абакана, где провёл там почти месяц и в свободное время шерстил местные книжные магазины и киоски "Союзпечати".

  Саму книгу мне не удалось прочитать, потому что попутно я набрал там же целую кипу журналов "Сибирский промысел" и не мог от них оторваться.
 
  Фрагментарно я был знаком с содержанием книги, ещё в детстве наткнувшись на публикацию в "Сибирских огнях". Но мне не повезло, потому что попался номер с продолжением, в котором Егор ударом сапога в грудь убивает добрую жену Марию. Это мне не понравилось и я надолго отставил роман на потом.

  Не знаю, когда бы я вернулся к нему, если бы не Пафнутий. Мы устроились компанейски, по-семейному, в кабинете-библиотеке, устроив из него литературный салон.
 
  Я улёгся на пол, расстелив под себя толстый и мягкий спальник, Пётр Фёдорович - на диван, а Вероника устроилась в уютное кресло с раскрытой книгой в руках и читала вслух, освещая страницы ручным фонариком.

  Читаемое было близко нашему нынешнему быту. Примерно как и я, Егор отдыхал на кровати, сильно, уставший от корчевания пней, а Мария сидела у керосиновой лампы и шила детские штаны и рубашки. А когда приходящий отец Егора по-хозяйски осматривал усадьбу и давал надлежащие советы о том, что надо бы, дескать, заменить раскачавшийся столбик в пригоне и отказывался от угощения, потому что дома наелся лапши с гусятиной - всё это в большей или меньшей степени перекликалось с нашей текущей жизнью.

  Как хорошо написано, думал я, и как хорошо читает моя Вероника! Только вот немного портила удовольствие ожидаемая смерть Марии. Я-то про неё знал, а Пафнутий с Вероникой нет. Переживал я больше за них, потому что восприятие ими книги очень сильно напоминало моё детское.

  Однако мне на этот раз повезло. Несмотря на закручивающийся сюжет, ровный  приятный голос Вероники меня убаюкал и я заснул. Проснулся, когда она закончила читать, видимо, по причине позднего времени, и явно умышленно задела меня ногой, чтобы разбудить.

  - Как там Мария? - первым делом спросил я, протирая глаза.

  - Убили... Совместными усилиями, - загадочно ответила Вероника грустным голосом. Такая её трактовка свидетельствовала о более глубоком понимании творения Шукшина, в то время как я в своё время скакал по верхам, фиксируя внимание только на внешней событийности.

  - Ты здесь остаёшься или как? - с сердитыми нотками спросила она, будто я тоже был причастен к смерти Марии.

  - Или как! Пётр Фёдорович, наверное, храпит.

  - Ещё как храплю, - охотно подтвердил Пафнутий. - Ступайте к себе и не ругайтесь.

  - Мы и не ругаемся. С чего ты взял?

  - Ну и молодцы. Ступайте с богом. Завтра рано вставать. Андрей должен приехать.

  - Андрей? А зачем?

  - Уголь привезёт с Белово.

  - Да?! Это хорошо!.. Это очень хорошо...

  Я свернул спальный мешок и отнёс его в кладовку. Затем выскочил в одних трусах во двор, и, окунувшись в тёмную зябкость осенней ночи, пробежал к нашему ручейку.

  Умывшись студёной водицей и полюбовавшись на холодные звёзды, бодро-ликующий вернулся в дом, к тёплой Веронике...

  Приехавший на следующее утро Андрей показался измученным и похудевшим. Относительно, конечно, - по сравнению с прежним гладким видом и брызжущим фонтаном жизнерадостности.

  - Стоит ли себя так гробить, дружище? - посочувствовал я ему, подавая руку. - Поди всю ночь ехал на своей тарахтелке с Кузбасса... будил спящие просёлочные деревни!

  - Просёлочные деревни? Это что-то вроде масла масляного. Думай, что говоришь, - ответил он с лёгким раздражением уставшего человека.

  - Ну ты же понял, что я имею ввиду?! - похлопал я его по запылённому плечу, желая взбодрить. - Ты сейчас выглядишь как боец, вышедший в одиночку из окружения.

  - А что делать? Надо крутиться, пока есть возможность заработать, - он попытался улыбнуться, но от усталости только скривился. - Зато зимой буду лежать на печи, да есть калачи.

  - Отдохни у нас. Баньку истопим. Приедешь домой свежим и чистеньким, как молодой огурчик!

  - Нет. Пусть видят, как трудовая копейка достаётся. А то слушают всякие сплетни.

  - Ну хотя бы перекуси - у нас гусик вчерашний остался. Ты такого, наверное, ещё не ел! Он к нам с Таймыра залетел...

  - Нет. Спасибо. Не стоит сейчас расслабляться. Да и ты тоже... не рассупонивайся! Стены давай утолщай, иначе привезённый мною уголь махом улетит в трубу... в буквальном и переносном смысле... Давай, начинай, пока зима не прищучила. В Сибири это скоро! Песок я тебе навёз. Видел?

  - Видел... Только это не песок, а супесь. Там половина глины.

  - Дарённому коню в зубы не смотрят. Это я тебе безвозмездно - из альтруистических соображений.

  - Спасибо. Только из твоих альтруистических соображений внутренняя стенка потом отслоится и развалится.

  - Не отслоится. Она же не будет мокнуть и размываться дождём. В южных районах дома целиком из глины делали и делают. И ничего, стоят.

  - Там дома строят вперемешку с соломой и навозом. Я же не буду изнутри дом навозом отделывать - вонять будет.

  - Вонять не будет. Впрочем, навоз и не нужен. Уложи сначала пенобетон на глиняный раствор, а потом оштукатурь цементным или известковым раствором и всё будет прекрасно.

  - Тогда уж комбинированным - цеменно-известковым, - стал соглашаться я под напором продвинутого товарища. - Раствор будет пластичнее и крепость хорошая.

  -  Вот видишь! Ты сам лучше меня всё понимаешь, а прикидываешься слабоумным...

  Я рассчитался с Андреем за уголь и он уехал. Позавтракав, мы засучили рукава и принялись за дело. Самой трудоёмкой операцией оказалось приготовление раствора. Мне то и дело приходилось отвлекаться от укладки блоков и подключаться к приготовлению жёлтого липкого месива.

  Постепенно Вероника наловчилась, и они с Пафнутием придумали разделение труда.
  Пафнутий готовил полуфабрикат, наливая воду в один из акарёнков и, засыпая туда супесь с глиной, достигая необходимых пропорций и размешивая в грубую наполовину. Затем то же самое делал в другом акарёнке.

  Вероника, следуя за ним, доводила процесс приготовления растворной смеси до конца, тщательно перелопачивая  глиняную массу до однородной пластичной субстанции. Нужда в моём подключении отпала.

  Я полностью отдался более квалифицированному труду, но как ни старался, стена получалась неровная, сплошь из выпуклостей и впадин. Сказывалась  бэушность материала, наполовину избитого и переломанного.

   В конце концов, я плюнул на своё первоначальное стремление выкладывать по возможности ровно, решив, что проще будет стесать неровности острым топором, а впадины замазать цементным раствором. Работа пошла веселее. Мои подсобники тоже почувствовали кураж и подгоняли меня скорым и без задержек поставляемым раствором.

   Для поддержания заданного темпа заметно не хватало музыки. У магнитолы сели батарейки. Тогда я стал декламировать стихи:

          - Есть жажда творчества,
            Уменье созидать,
            На камень камень класть,
            Вести леса строений.
            Не спать ночей, по суткам голодать,
            Вставать до звёзд и падать на колени.
            Остаться нищим и глухим навек,
            Идти с собой, с своей эпохой вровень
            И воду пить из тех целебных рек,
            К которым прикоснулся сам Бетховен.
            Брать в руки гипс, склоняться на подрамник,
            Весь мир вместить в дыхание одно,
            Одним мазком весь этот лес и камни
            Живыми положить на полотно.
            Не дописав,
            Оставить кисти сыну,
            Так передать цвета своей земли,
            Чтоб век спустя всё так же мяли глину
            И лучшего придумать не смогли...