Игрушки свои помню плохо, да и было их всего ничего, в основном - мячи и скакалки. А книги, особенно зрительно, помню во множестве: от мизерных, с ладошку величиной и тощеньких в четыре листочка "книжек-малышек", до надменных, тяжеловесных старинных, в броне тиснёных кожаных переплётов.
Несметное число журналов: от самых первых детских "Чижа", "Ежа" и "Мурзилки", позже "Костра" и "Пионера", толстых (ещё довоенных) в неизменно синевато-голубых обложках "Нового мира" или в подчёркнуто белых - "Октября", до неподъёмных подшивок "Нивы" и "Родины" или, к примеру, никому теперь не известного альманаха "Тридцать дней". Целые залежи поджарых "Работниц" и "Крестьянок", тоже глубоко довоенного происхождения, в глянцевом моноцвете - одна в глухом синем, другая в коричневом; где их теперь можно увидеть? Из тридцатых же годов, в обложке с завивающимися уголками, невзрачный с виду, но с содержанием, захватывающим дух, "Вокруг света". "Смехач", исключительно щедрый на иллюстрации и потому пошедший на оклейку стен в лесной избушке - там их интересно было рассматривать на досуге.
Но главное - книги! Удивительным образом сохранилось (бессовестное "заимствование" книг и тогда не было редкостью) некоторое количество унаследованных старинных, но основной массив создавался, когда росли в семье и учились пятеро детей, включая мою маму.
Лермонтов, Пушкин, Гоголь, Чехов, Грибоедов, Лев Толстой, Горький, Зощенко, Диккенс, Вальтер Скотт, Майн Рид, Жюль Верн, Даниель Дефо, Джонатан Свифт, Распэ, Альфонс Додэ, Фламмарион, Ильф и Петров ("Одноэтажная Америка") - я не перечислила и половины всего богатства, стоявшего на точёных высоких этажерках и в низком шкафчике в комнатах, а также частично сосланного на просторную, высокую подловку старинного дома.
Единственный ребёнок среди бесконечно занятых взрослых, на целые дни предоставленная сама себе, я научилась чтению задолго до школы, не помню когда и как. И было это счастливым спасением от одиночества. Взрослые, возрадовавшись такому удобному для них увлечению и сами ему не чуждые, усиленно его стимулировали, постоянно пополняя библиотеку: Чарушин, Бианки, Пришвин, Станюкович, Житков, Бажов, Катаев, Кассиль, Ларри Ян, Марк Твен, Русские народные сказки, Древнегреческие мифы, Перельман, Ферсман, Александр Волков, Фраерман, Каверин. О Чуковском, Маршаке, Агнии Барто, Ершове и говорить излишне, их тексты я знала наизусть и охотно читала десятками подряд на разнообразных детских праздниках. Аудитория меня совсем не пугала, напротив - была в радость, а восторги взрослых удивляли: это же так просто и легко!
Посещающие бабушку старые её подружки в очередной раз взглянув на меня, с головой ушедшую в чтение, спрашивали, понизив голос, сочувственно, как о больной: "Всё читает?" "Чи-и-тает " - признавалась бабушка. "С ума ведь сойдёт!" - оправдывали своё беспокойство жалостливые старушки.
Но бог меня миловал. Прочитанное, хоть и по-разному, но в целом благополучно усваивалось и навсегда оседало в бездонных хранилищах памяти. К сожалению, в доме не было ни одной энциклопедии. Иногда, встретив незнакомое мне слово, я спрашивала о нём бабушку. "А ты читай дальше и поймёшь" - это было всё, чем она могла мне помочь. Желание получить ответ было жгучим, приходилось неустанно развивать дотошность и сообразительность в чтении - качества, оказавшиеся в последующие годы бесценными.
(Давний набросок)