(Историческая неправда, которой, впрочем, никогда и не было)
Ледяные декабрьские волны Балтийского моря методично раскачивали старенький пассажирский пароход. Впереди был порт Данциг, позади оставались годы, прожитые в Риге. Вынужденное бегство в фатерланд казалось неизбежным: немцы должны объединиться и жить на своей родине.
Арнольд Штакельберг неохотно прошел в набитый людьми и вещами небольшой салон старой посудины, которая только каким-то чудом держалась на воде.
– Завтра Рождество. Куда и зачем мы бежим?
На этот вопрос не было ответа ни тогда, отвратительным декабрьским днем одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, ни сейчас – одиннадцать месяцев спустя, которые промелькнули одним кошмарным забегом, начавшемся в Данциге, продолжившемся в убогих центрах для вновь прибывших соотечественников и на какое-то время приостановившемся в маленькой съемной комнатушке на окраине Кёльна.
Вчера вечером Арнольд был приглашен на вечеринку в особняк своей троюродной тетки Урсулы фон Штакельберг, которой захотелось поговорить «по душам» со своим дальним родственником, недавно прибывшим в Германию в числе репатриантов. Надо сказать, что Арнольду очень повезло: Урсула, используя свои многочисленные связи, сумела выбить для племянника разрешение на проживание в Кёльне. Так везло далеко не всем вновь обретенным гражданам рейха, так называемым фольксдойче, отношение к которым было более чем настороженным. Большинство репатриантов направлялись в Рейхсгау Вартеланд*, лишь отдельные счастливчики попали на основную территорию Германии, и то только потому, что у них имелись влиятельные родственники.
Вернувшись от Урсулы домой, Арнольд плюхнулся на металлическую койку, долго ворочался, пока не впал в дремотное пограничное состояние между сном и каким-то полубредом: древние кельты, римляне, «колония», преобразовавшаяся в название города Кёльн, существительное «кёльш», под которым понимается либо марка местного пива, либо один из видов диалекта, отличающийся тем, что при разговоре успешно проглатываются конечные буквы и слоги слов, а заодно и пропускается в них буква «р». Непрерывно звучала надоедливая стихотворная строчка «Вершина горы пламенеет над Рейном в закатном огне», строчка повторялась раз за разом и не давала сосредоточиться на чем-то очень важном и нужном.
– Знаю-знаю, эта гора находится где-то в другом месте, но тоже на Рейне, который всё так же стремителен и коварен, как и тысячи лет назад.
Арнольд перевернулся на другой бок, пытаясь избавиться от навязчивого состояния, приподнялся на локтях: в комнате было совсем темно и очень холодно. Вечером не протопил печку, не захотел возиться с розжигом сырых дров. Вот теперь приходится мерзнуть, все-таки уже конец ноября. Конечно, здесь, на западе Германии, теплее, чем в Латвии, но зима – она везде зима. Сравнение с Латвией напомнило о совсем недавнем времени, когда Арнольд Штакельберг жил в Риге в небольшой двухкомнатной квартире на улице Тербатас. Всё у него было хорошо: была работа, подрастал сын, жена Ольга преподавала в гимназии французский язык. Казалось, что так и будет всегда. Но политика уничтожила его маленький уютный мир.
Для Арнольда всё начало рушиться в октябре 1939 года после подписания Пакта о взаимопомощи между СССР и Латвией**. С одной стороны, резко ухудшилось отношение к немцам со стороны латвийских властей, подталкивающих остзейцев к возвращению в фатерланд. Как выразился президент Карлис Ульманис: «Латвия становится более латышской», эти слова чуть позже подтвердил министр иностранных дел: «…в Латвии не существует группы немецкой народности… Немечество в Латвии окончилось на вечные времена».
С другой стороны, немцы из метрополии через своих эмиссаров и газеты призывали к немедленному отъезду на родину. И надо сказать, что их слова были вполне убедительны на фоне ликвидации культурной автономии, закрытия немецких газет и школ, прекращения богослужений на немецком языке.
Одновременно с началом политической истерии начали трещать по швам семейные отношения. Ольга заявила Арнольду, что ни в какую Германию она ни за что не поедет. Она почему-то считала, что, будучи русской, ей ничего не угрожает. А раз Латвия теперь дружит с Советским Союзом, то и бояться нечего. Если бы Арнольд мог предвидеть, чем для Ольги и их сына закончится *******, то он бы силой заставил жену уехать вместе с ним в Германию. Но год назад, рассорившись с Ольгой, господин Штакельберг поднялся на борт парохода, отправляющегося в Данциг.
Холодная сырая комната, которую Арнольд снимал в небольшом частном доме, стала его единственным пристанищем в этой жизни. Но воспринимать нынешнее положение дел следовало как исключительное везение. Урсула помогла устроиться на приличную работу почти по специальности – мастером в авторемонтную мастерскую. В Риге Арнольд работал в должности инженера-электромеханика. Это была высокооплачиваемая работа, которая обеспечивала, помимо всего прочего, достаточно высокий социальный статус в обществе. Здесь же, в фатерланде, надо было учиться приспосабливаться к весьма специфическим условиям жизни в Германии одна тысяча девятьсот сорокового года.
То, что происходило на его бывшей родине, казалось чем-то нереальным. Если верить германским газетам, в Латвии не было больше ни президента Карлиса Ульманиса, ни прочих министров с их идеями национального государства, ни самого государства, зато была советская власть и депортация потенциальных врагов этой власти в Сибирь. Где теперь Ольга Штакельберг и ребенок? Российское дворянское происхождение и наличие, хоть и беглого, но мужа немца, ничего хорошего для Ольги не предполагало.
На будильнике пять часов утра. Пора вставать и отправляться на работу, опаздывать нельзя. По законам Третьего рейха опоздание на работу считается преступлением, а учитывая статус фольксдойче, наказание может быть весьма суровым.
Рабочий день начался как обычно. Привезли пострадавший в дорожном происшествии Wanderer WW23S с откидным верхом. У автомобиля был разодран весь правый борт. Унтер-офицер, доставивший своего железного друга, пояснил, что повреждения были получены при выезде на набережную Рейна в результате наезда на бетонное ограждение, которое он не заметил в темноте. Унтер чуть не плакал, очень волновался и просил отремонтировать автомобиль как можно быстрее. Как он объяснил, унтерштурмфюрер пообещал отдать его под суд, если к завтрашнему дню машина не будет приведена в идеальный порядок.
Арнольд внимательно осмотрел автомобиль. Ни о каком ремонте деталей кузова не могло быть и речи – только замена и покраска. Естественно, что необходимых комплектующих в мастерской не было, поэтому пришлось идти в контору и обзванивать всех владельцев автомагазинов, а также знакомых и незнакомых автомехаников. Чтобы не терять время, Штакельберг приказал рабочим начать разборку правого борта автомобиля.
Как назло, нужных деталей ни у кого не было, точнее, не было сегодня. Арнольд заказал доставку с завода, но требуемые железяки прибудут только через три дня. После этого автомобиль, конечно, будет отремонтирован, но вряд ли это поможет унтер-офицеру избежать наказания.
Ближе к обеду позвонил знакомый механик из мастерской на улице Ам Грауэн Штайн и сказал, что к нему привезли такой же Wanderer с заклинившим поршнем, и если Арнольд готов немного заплатить, то можно снять нужные детали с ремонтируемого автомобиля, а затем поставить на их место новые узлы, полученные с завода. Все равно переборка и ремонт мотора займут не менее четырех-пяти дней.
Штакельберг согласился на этот вариант. За деталями он отправил небольшой грузовичок. Ехать предстояло на другой берег Рейна, где недалеко от кладбища располагалась нужная автомастерская. Унтер-офицер вызвался съездить и поработать грузчиком, на что Арнольд сразу согласился: лишь бы не видеть перед собой его страдальческую физиономию.
Ремонт автомобиля был окончен только под утро. Больше всего времени ушло на покраску. Сушили краску специальными электрическими нагревателями – большими металлическими щитами с намотанной нихромовой проволокой, по которой пропускали ток.
К утру автомобиль стоял под навесом и сиял отполированным кузовом. Ровно в шесть часов унтер позвонил своему командиру и доложил, что автомобиль отремонтирован. К удивлению Арнольда, унтерштурмфюрер выразил желание лично прибыть в мастерскую, чтобы принять работу и расплатиться.
Минут через двадцать во двор автомастерской въехал полицейский автомобиль, из которого вышел молодой человек в очень дорогом костюме. Судя по тому, что унтер-офицер застыл в ********* приветствии с **********, Арнольд догадался, что перед ним ********* офицер – владелец отремонтированной машины.
На вид молодому человеку можно было дать не более тридцати лет. Волевое красивое лицо в сочетании со спортивной фигурой вполне могли бы принадлежать киноактеру, привыкшему играть супергероев.
– Доброе утро, господа! Кто отвечает за ремонт автомобиля?
– Здравствуйте, за ремонт отвечаю я – мастер Арнольд Штакельберг. Надеюсь, что унтерштурмфюрер останется доволен качеством работ.
Вместо ответа офицер задал вопрос:
– Почему вы говорите с прибалтийским акцентом?
– Я репатриант из Риги.
– Понятно. Покажите автомобиль.
После осмотра машины офицер потребовал предоставить ему счет с указанием стоимости деталей и ремонта. Получив документ, расплатился с точностью до пфеннига, не забыв взять расписку в получении денег.
– Благодарю вас, господин Штакельберг, за проделанную работу. Кстати говоря, кем вы работали в Латвии?
– Я был инженером-электромехаником, работал на предприятии по обслуживанию генераторов для электростанций.
– Какое учебное заведение вы оканчивали? Что-нибудь в Риге?
– Нет, господин унтерштурмфюрер, я оканчивал Берлинскую высшую техническую школу.
– Ясно. И попрошу вас господин Штакельберг, обращаясь ко мне в дальнейшем, использовать применительно к моему имени Магнус фон Платен титул барон, разумеется, если наша следующая встреча когда-либо состоится. Всего хорошего, до свидания.
Наступивший декабрь был наполнен предрождественскими ярмарками и обычной для этого месяца суетой. Пришлось нанести обязательный визит Урсуле фон Штакельберг, подарить ей плетеную корзинку с шоколадными конфетами и фигуркой ангела, которого предполагалось разместить на праздничной елке.
После Нового года жизнь, которая только-только вошла в привычную колею, была нарушена самым непредсказуемым образом. Утром, как только Арнольд вышел на улицу, чтобы в темноте, практически ощупью, добраться до работы, он внезапно был освещен фарами припаркованного автомобиля. Когда вышедшей с пассажирского места человек в военной форме подошел ближе, стало понятно, что это полицейский.
– Господин Штакельберг, доброе утро. У меня приказ доставить вас к нам в управление.
Арнольд прекрасно понимал, что спрашивать у полицейского о причинах задержания не имеет никакого смысла. Во-первых, не ответит, а во-вторых, вряд ли что-либо знает, он просто выполняет приказ.
За несколько минут, проведенных в полицейской машине,Арнольд успел мысленно перебрать все причины, по которым его могли везти в управление. Единственным возможным поводом для привода в полицию ему казалось наличие русской жены.
Но не еврейка же! В конце концов, он ничего плохого не совершил и не стоит волноваться. Скоро всё выяснится.
В управлении, несмотря на ранний час, было множество народа. Арнольда провели по коридору вглубь здания. Здесь было тихо, около кабинета стояли стулья. Сопровождающий полицейский попросил присесть и подождать.
– Господин унтерштурмфюрер скоро вас вызовет.
Действительно, буквально через две минуты из кабинета вышла девушка в ******* форме.
– Заходите, пожалуйста, вас ждут.
* Reichsgau Wartheland (нем.) – имперский округ. Административная единица Третьего рейха на вновь присоединённых территориях (с 1939 по 1945 г.).
** Пакт о взаимопомощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Латвийской Республикой от 5 октября 1939 г.
Перейти к Главе 2. http://www.proza.ru/2017/10/20/560