На полке выстроился ряд бутылок, яркие вишневые этикетки, золотые виноградные узоры, и бутылка Вдова Клико, которую Марина слезно выпрашивала у Лили за месяц своего гостеприимства. За целый месяц, который она провела в квартире Марины, наблюдая за потоком мужчин, покидавших спальню после позднего воскресного, пятничного, а иногда и вторничного завтрака, но чаще все же, обходившихся без него.
***
- Можно ли возвращаться к другому мужчине? - спросила я ее. - Какого тебе держать его в неведение? Как любить, когда тебе некогда? Разве нравится тебе так жить, когда тебя всегда ждут другие места и другие люди?
- Почему же нельзя предположить, что в моей душе достаточно места для двоих? - сказала Марина. Я спросила, почему же тогда это ни предательство, и не грех. Она сказала мне, что грех, это когда делаешь людям больно. О вреде лжи нас учат с детства, потому что никто так и не смог научить нас делать это правильно. Мы не умеем скрывать правду, и поэтому делаем кому-то больно, - сказала она мне. Марина продолжала возвращаться к Никите от Родиона, и к Родиону от Никиты, от одного берега к другому, как корабль, который не может найти себе места для причала ни с одной стороны, где и с кем она могла бы чувствовать себя счастливой без необходимости менять себя и подстраиваться под окружающую действительность. Только Родион ждал ее домой к себе, а Никита провожал домой от себя, зная всю неотвратимость этой затеи, которая и ему самому с самого начала нравилась, казалась безвредной и удобной. До того самого момента, пока не появилась боль, которая выросла из обнаружения правды, только не той, которую и не думала скрывать от Никиты Марина, а той, в которой ему самому пришлось себе признаться, вынуть из себя клещами и с тем же трудом засунуть обратно внутрь. Ведь его влечение и жажда, неотвратимая необходимость быть рядом с женщиной, которая сама предложила ему встречи без обязательств, противоречило бы всей философии Марины о любви, и несовершенном грехе, который она себе отказывалась приписывать. Никита молча провожал ее до кабинок паспортного контроля в аэропорту Питера, целовал в руки, шею, ключицы, ждал, пока она сама предложит “им” остаться - в этом терминале, в этом городе, в объятиях друг друга, навсегда.
***
Так ли, думала Лиля, в мире утроено, что к каждому человеку прилагается только один другой человек, и если следовать простой математике, то будет ли оно так на самом деле? А что, если учесть мужчин, которые тоже выбирают себе мужчин, и женщин, которые делят свое счастье с женщиной? Сместится ли эта математика? Измениться ли формула?
Лиля думала о Марине, и о том, что она рассказывала о своей любви “дважды”, и могло ли это принести вред кому-то из ее мужчин. Мог бы Никита строить семью, если бы Марина не дарила ему надежды на свое постоянство, которое начиналось с их встреч в терминале Б, и заканчивалось наутро за полчаса до вызванного в аэропорт такси; или мог бы Родион искать счастье в другом месте, если бы узнал, что Марина способна полюбить другого человека, и его присутствие в ее жизни вовсе не обязательно? Лиля старалась не вставлять свой знаменующий Х в формулу, от которой у нее самой скручивало живот, ведь без соответствующего эксперимента ей вряд ли суждено было найти решение. Она вспоминала о том, как в детстве ей поручали открыть кондитерскую поутру, и она брела по холодному, еще не нагретому песку до деревянного домика, вставляла ключ в замочную скважину и с треском открывала дверь магазина. В школьные годы Родион заглядывал в магазин к Лиле, чтобы помочь ей вскрыть кофейные пакеты и приготовить кофеварку до прихода первых посетителей, а когда Лилина мама занимала место у кассы, они вместе убегали на занятия, прихватив с собой кулек угощений, иногда шоколадных конфет с ореховой начинкой, пастилу, или фруктовые леденцы на палочке, и зефир. С началом студенческих лет Родион стал заходить реже, ссылаясь на большое количество чтения, подработку и новое расписание поездов в город. Пил кофе во время обеда, утыкаясь в книгу, и все меньше замечал Лилю рядом с собой. Наступила зима после первой сессии, и Родион пригласил Лилю на танцы, чтобы отпраздновать сдачу экзаменов. Лиля забыла все обиды, и согласилась.
Наутро в животе Лили порхали бабочки, но после чашки свежего кофе Родион признался ей, что уезжает в Париж, где ему предложили место студента по обмену, и он не хотел покидать родной город, пока не попрощается с Лилей. Именно в то утро, когда она выбежала на улицу в шерстяном пальто поверх его выходной рубашки, ей сразу стало ясно, что никакая умная формула или ребус не смогут ей разъяснить сложную математику простых вещей, о том, почему у людей никогда не бывает так просто, как два плюс два.