Жил отважный капитан-4 Глава 2 Самовидец Сталина
Жил отважный капитан-4 Глава 2 Самовидец Сталина
Бело-голубая повязка вахтенного помощника плохо держалась на рукаве форменной куртки и постоянно стремилась сползти вниз. По распоряжению старшего помощника капитана Рудин нёс матросскую вахту, что казалось ему крайне несправедливым. Согласно приказу Пароходства за каждым командиром закреплялся конкретный подчиненный, воспитанием которого этот командир должен заниматься. Рудину достался пенсионер Диордица, который лишь числился матросом, а на самом деле заведовал судовым продовольствием.
«Если во время ходовой вахты станет докладывать про звёзды, что это, мол, встречные суда, замечаний не делай и не поправляй, иначе он потом о настоящем судне не доложит!»,- наставлял старпом Рудина, - « Слышит плоховато, пользоваться рулевым устройством не умеет. Так что, никаких экспериментов. Если что, зови меня! Я в каюте буду. В крайнем случае подашь сигнал колоколом громкого боя. Усвоил?»
«Усвоил!» Колокол громкого боя – вовсе никакой не колокол, а очень громкий электрический звонок. Термин заимствован из военно-морского словаря. На паруснике «Товарищ» этот «колокол» мог бы заглушить рёв авиационного двигателя! Рудин задрал голову кверху и принялся разглядывать огромных размеров электрический, красного цвета, звонок.
«Чего головой крутишь, когда начальник с тобой разговаривает?»
«На колокол смотрю, Анатолий Михайлович. Какие ходовые вахты? Мы же в порту стоим».
«На ходу времени у меня не будет инструктажи с тобой проводить, а Диордица особого подхода требует.
«Это почему?»
« Личность больно героическая! Вот ты спроси его при случае про Сталина, тогда поймёшь. В общем, некогда мне тут с тобой байки травить. Насчёт вахты всё понял?»
«Всё понял!», - в очередной раз поправил Рудин сползшую на локоть повязку. Рейс ещё не начался, а он уже за этого Диордицу матросскую вахту несёт. Рудин открыл ящик вахтенного и пересчитал количество удостоверений личности. Раз, два, три…. семь! Значит, на судне семь посторонних человек. Все они пришли, конечно же, по делу. А то эти пограничники любят устраивать внезапные проверки. Самый любимый их финт, коронка, можно сказать, это занять на причале невидимую позицию и засечь по секундомеру, как долго отсутствует матрос у трапа. Потом следует предъява, как правило, с последующим наказанием вахтенного помощника. Не матроса!
Пока Рудин размышлял о несправедливостях жизни, к трапу судна подкатил автомобиль «Москвич» с надписью «Продукты» на борту.
Из кабины вышел человек. Он с лёгкостью взлетел по трапу, и, слегка запыхавшись, спросил: «У вас работает такой – Диордица? »
«Вахтенный четвёртый помощник!», представился Рудин, и поинтересовался,- «А вы, извиняюсь, кто будете?»
«Я из тридцать пятого магазина»,- пояснил человек,-«Мне нужно вашему Диордице вот это передать!», он протянул вперёд руку со свёрнутой в трубу газетой «Комсомольская правда»
« Так, давайте, я передам!», - предложил Рудин.
«Ну, нет! Я должен лично ему в глаза посмотреть!»
«Минутку!», попросил Рудин и набрал номер телефона матроса-завпрода.
«Заведующий продовольствием, матрос первого класса Диордица слушает!», - прохрипела трубка.
«Григорий Иванович, подойдите, пожалуйста, к трапу, вас тут из тридцать пятого магазина спрашивают»
«А-а-а! Сейчас!» Похоже, Диордица знал, о чём пойдёт речь. Номер магазина – тридцать пять, вовсе не означал, что на территории порта существуют тридцать четыре других. Этот магазин был единственным поставщиком продуктов, входящих в понятие «дефицит»: чёрная и красная икра, водка «Столичная», болгарские сигареты, печень трески, сервелат поступали на суда загранплавания именно оттуда.
В ожидании завпрода, человек по-видимому нервничал, выстукивая пальцами дробь на деревянном планшире у трапа. Наконец дверь, ведущая в надстройку, распахнулась, и через комингс шагнул собственной персоной завпрод. На нём была тёмно-синяя форменная куртка с внушительной разноцветной планкой наград, на голове – берет, какие обычно носят вохровцы («во»- вооружённая; «охр»-охрана сокр.)
« На! Держи, старый хрыч! Чтоб ты подавился!», - торжественно вручил человек газету Григорию Ивановичу.
К удивлению Рудина, завпрод на «хрыча» нисколько не обиделся.
«Пойду взвешу», - с удовлетворением произнёс Диордица,- «Триста пятьдесят четыре грамма колбасы недодали! Пришлось начальнику Пароходства звонить, жаловаться» Он развернул газету и понюхал колбасу: «Свежая!»
Так состоялось первое производственное знакомство Рудина с уникальнейшей личностью, героем войны - Диордицей Григорием Ивановичем.
После обеда у Рудина появился настоящий вахтенный матрос, а сам он с боцманом закрывал трюмы, осматривал помещения, суетился в преддверии предстоящего отхода.
«Николай Максимов» отошёл от причала в двадцать один час пятьдесят две минуты. В обязанности Рудина входило ведение судового журнала, и нужно было фиксировать в нём всё, до мельчайших подробностей.
Когда судно прошло ворота порта, и лоцман покинул борт, все: и капитан Куликов Владимир Алексеевич, и старпом, и старший рулевой покинули мостик, пожелав Рудину спокойной вахты. Остался лишь Григорий Иванович, который, вооружившись биноклем, самоотверженно выполнял обязанности вперёдсмотрящего. В какой-то момент времени Рудин поддался охватившей его панике и совершенно потерял ориентировку: Где небо? Где море? Одна чернота вокруг! Жужжит, удерживая судно на курсе авторулевой. Точка местоположения неизвестна… Нужно срочно взять точку. Когда поворот? Рудин метнулся к карте. Минут пять в его распоряжении было. А как поворачивать? Ведь Диордица не способен, а старший рулевой ушёл. Вызвать старпома? Скажут: «Не справился! Слабак!» Так! Прежде всего нужно успокоиться. Потом попробовать визуально найти линию горизонта. Ночью определить дистанцию до источника света практически невозможно – ночь скрадывает расстояние. Согласно предварительной прокладке на карте, поворот судна на курс в пятьдесят четыре градуса должен произойти на траверсе приёмного траверсе буя. Есть ли справа суда? Нет. Рудин устремился к локатору и тут на его чёрном экране чётко обозначились световые тире и точка. Это был буй! Рудин покрутил ручку дальномера, измерил дистанцию, пеленг. Бубня цифры себе под нос, он нанёс их на карту и получил точку местонахождения судна. Поставив карандашом возле неё время, прикинул пеленг и дистанцию поворота на новый курс и вернулся к локатору. Спасительные тире и точка всё ещё присутствовали на экране. Судно быстро приближалось к повороту.
«Триста пятьдесят шесть, четыре, два градуса…. Пора!»
Рудин переключил авторулевой на ручной режим и положил руль десять градусов вправо. Судя по звёздам, нос судна стал быстро валиться вправо.
«Вижу справа два судна, они пересекают курс!», - бодро доложил Диордица о перемещающихся двух звёздах.
«Спасибо, Григорий Иванович!», - отозвался Рудин, положил руль прямо, спустя некоторое время – пять влево. Одержал судно, лёг на новый курс и включил авторулевой. Затем определил по локатору новое местоположение, нанёс на карту. Три кабельтова правее курса, видно, рано начал поворот. Но это ничего, дело поправимое. Теперь, когда Рудин окончательно пришёл в себя, он увидел и линию горизонта, и огни стоящих на якорях судов, и звёзды. Рудин вышел на крыло, вдохнул полной грудью свежий ветер, оглянулся назад и увидел слева по корме спасительный буй: Длинная тире, и затем короткая точка. Впереди чисто, теперь можно заполнить судовой журнал.
А палубой ниже, в затемнённом салоне командного состава, следили за происходящим маневром капитан, старпом и третий помощник.
«Ну что, старший лейтенант, иди принимай вахту!», - скомандовал третьему помощнику Виктору Николаевичу Беринскому капитан, - будем считать, что четвёртый штурманец с задачей справился. Третьему помощнику довелось отслужить три года на военном флоте после окончания Одесского высшего инженерного морского училища , поэтому иногда, в шутку, к нему обращались согласно его званию. Шутка была тёплой, обиды не вызывала и даже несколько приподнимала авторитет третьего в глазах других.
Потянулись морские будни. На судне за одинаковый с сухопутным промежуток времени происходит гораздо больше событий. Эдакая теория относительности наоборот. Рудин отстоял с Диордицей одну вахту, потом другую, третью… Григорий Иванович первым затронул тему своего боевого прошлого.
«Ходят тут, ничего не делают, байдаки бьють!», - проворчал он однажды, оторвавшись от окуляров бинокля.
«Кто, Григорий Иванович?», - спросил Рудин.
«Доктор и замполит! Нет, чтобы им артелку передать, или наоборот!»
«Что наоборот, Григорий Иванович?»,- заподозрил неладное Рудин.
«Ну, чтобы меня замполитом поставить. Ведь мне стоит только захотеть!»
« Насколько мне известно, для этого нужно Высшую партийную школу закончить», - возразил Рудин.
«Мне не нужно. Я подполковник в отставке, с правом ношения мундира. Стоит мне только Лёне пожаловаться, завтра же замполитом буду. Просить не люблю»
«Это какому Лёне, а, Григорий Иванович?»
«Брежневу Лёне! Я его на Малой земле из воды за волосы вытащил. У него вот такая шевелюра была»,- и Диордица показал какая шевелюра была у Брежнева,- «Я, если хочешь знать, с самим Сталиным целых полтора часа разговаривал!»
«Расскажите, Григорий Иванович!», - попросил Рудин. Дважды упрашивать Диордицу не пришлось. Судя по той готовности, с какой старик пустился в воспоминания, рассказывал он эту свою историю, наверное, уже не в первый раз.
«Дело было на Брянском фронте, в окружении. Из всей роты нас всего пять человек осталось. Кроме меня, других командиров было много. Капитаны там, майоры ходять, понимаешь, байдаки бьють! Ну, я их всех собрал, построил. Спрашиваю: « Учителя немецкого языка есть?» Нашлось четыре человека. Я приказал всем найти немецкое обмундирование и переодеться, а этих четверых переодел в офицерские мундиры..»
«Григорий Иванович, а вы тогда в каком звании были?»,- спросил Рудин.
«Я? Старшина!»
«И они вас слушались?»
« А куда им деваться? Вот, значит, я их всех переодел, построил, и начали мы с учителями-офицерами выполнение немецких команд репетировать. Ну, а потом, прямо через занятые немцами деревни всем строем из окружения и вышли. Немцы нам даже честь отдавали. Ну и мы: «Равнение на-право! Хаб-ахт! (Habacht! – Смирно! Нем.)» Григорий Иванович вытянулся по стойке «Смирно!» и сделал «Равнение направо»: «Так и вышли прямо к нашим!»
«И сколько человек вы из окружения вывели?»
« Две тысячи! Мне за это сразу старшего лейтенанта присвоили и орденом Красного знамени наградили»
«Это вы тогда со Сталиным встречались?»
«Нет. Меня тогда на Кавказ послали командиром разведроты. А со Сталиным я позже встречался, зимой»
«Расскажите, Григорий Иванович!»
«Ну, что рассказывать? Воюю я на Северном Кавказе, вдруг вызывает меня командир полка и говорит: «Собирайся, Диордица, в Москву полетишь. Самолёт за тобой прислали», - охотно продолжил Григорий Иванович,-« Я – бегом в землянку. Вещмешок собираю, а сам думаю, что, может быть, послышалось? В Москву! Нет, не послышалось. В Москве меня генерал встретил, фамилии не знаю. Посадили в чёрный лимузин и доставили прямой наводкой в Кремль. Ни удостоверения не спросили, ни, даже, фамилии. В Кремле повели какими-то коридорами, этажами, уж не упомню сколько их было: сердце-то – не на месте! Завели в буфет. Небольшой, столиков пять-шесть. Предложили раздеться»
Рудин внимательно слушал рассказчика, не перебивая, хотя и очень хотелось. Уточнить, к примеру, кто провёл, кто предложил раздеться? Генерал, что ли? Григорий Иванович вошёл в раж, начал менять голос, подражая, очевидно, речам участников тех событий.
«Да! Вышел из-за шторы другой генерал, предложил сесть за столик, сам сел рядом. Мне потом, когда орден вручали, сказали, что это Поскрёбышев был. Подошла барышня в белом фартуке, поставила передо мной бутылку коньяка, бутылку шампанского, плитку шоколада и коробку папирос «Герцеговина Флор» на стол положила.
«Угощайся, старлей, не стесняйся!», говорит генерал,- «Сейчас с тобой товарищ Ворошилов беседовать будет. Ну, я – ни жив, ни мёртв, папироску прикурил, пальцы ходором ходят. Стал генерал расспрашивать про боевые действия, про окружение. Потом посмотрел на часы, встал, стул под стол задвинул: «Пошли!»,-говорит,- «Пора!». Я тоже встал, зашли мы за штору, а там - другой кабинет, проходной, с двумя дверями. Одна дверь массивная, резная, другая – попроще.
«Ожидай!», говорит генерал, а сам в парадную дверь и вышел. Я осмотрелся, гляжу, под вешалкой – щётка обувная и банка с гуталином.
«Было- не была!», - думаю. К вешалке подошёл, сапоги до блеска начистил и руки в умывальнике вымыть успел. Даром, рядом полотенце висело. Вытираю руки, а сам думаю:»А ну, как грязные следы на белом полотне останутся?» Но ничего, прошло. Стою, стало быть, дале дожидаюсь. А когда ждать уже перестал, дверь открывается, и входит ко мне сам Ворошилов Климент Ефремович! Я негромко так : «Товарищ маршал!» Но он мне на плечо руку положил: «Проходи!»,-говорит, и малую дверь открывает, а за ней – кабинет с небольшим квадратным столом и двумя стульями - « Садись! Григорий Иванович!» Сели мы, и начал он меня по второму кругу про службу расспрашивать. Всё более про выход из окружения, да про настроения на фронтах. Потом на часы посмотрел и резко так, неожиданно говорит: «Сейчас с вами будет беседовать товарищ Сталин. Вы к нему так и обращайтесь «Товарищ Сталин» Я - будто во сне! Вышли мы из кабинетика, резную дверь передо мной сам Ворошилов открывает… Гляжу - красная дорожка и длинный стол, буквой «П», зелёным сукном покрытый. А за тем столом восседают… Мама моя! Все те, чьи портреты мы на навыкли видеть. А во главе – сам Сталин! Тут я про все инструкции позабыл, строевым шагом, да по красной дорожке, да в начищенных сапогах:
«Товарищ Сталин! Гвардии старший лейтенант Диордица по вашему приказанию прибыл!»
Сталин поднялся, протянул мне руку: «Садысь!»,- говорит»
Тут Григорий Иванович принялся неумело имитировать грузинский акцент Сталина. Лучше бы он этого не делал, но из песни слов не выкинешь, Рудин не стал мешать рассказчику.
«Я сел»,- продолжил Диордица, - но только он на меня глянул, тут же вскочил. «Прошу прощения товарищ Сталин! Не могу я сидеть в присутствии…»
«Ладно, стой!», сказал он и начал меня про службу расспрашивать, про окружение. «Значит, говоришь, были в окружении и капитаны, и майоры, а ты – старшина, ими командовал?»
«Виноват, товарищ Сталин, командовал!»
«Мы готовим крупное наступление под Москвой. Нужно в тылу у немцев высадиться и организовать плацдарм, для высадки корпуса. Справишься?»
«Так точно, справлюсь, товарищ Сталин!»
«Ну, а сколько тебе нужно людей? Сколько времени на подготовку?»
Тут я из нагрудного кармана гимнастёрки блокнот и карандаш достал, подсчитал…»
Было очевидно, что рассказчик лукавит! Демонстрирует, так сказать, свою учёность.
«Двести человек команды и две недели на подготовку, товарищ Сталин!»
«Ну вот!», - Сталин поднялся, упёрся двумя руками в стол и тяжёлым таким взглядом посмотрел на военачальников,- « А мои генералы говорят, нужно два месяца! А зачем же тебе целых две недели, старший лейтенант?»
« Ну, чтобы хоть по разу с парашютом прыгнуть»,- говору.
«Слышали?!», - грозно так спросил он. А все только глаза попрятали!»
Тут Диордица прервал свой рассказ, поднёс к глазам бинокль и доложил: «Слева по курсу судно, идёт напересечку!»
«Спасибо, Григорий Иванович!»,- кивнул я головой. Голубоватую, сверкающую звезду утреннюю, звезду вечернюю – Венеру было хорошо видно и без бинокля,- «Ну, а дальше-то что?»
Но старик, видно, предался воспоминаниям на подсознательном уровне и вновь переживал с ним происшедшее.
«Дальше – ничего особенного. Высадились мы, я развернули плацдарм, а генерал, который корпусом должен был командовать, в самый последний момент лететь отказался. Забоялся! А поскольку план был известен только нам с ним, то пришлось мне корпус принимать и командовать им целых три часа, пока другого генерала не нашли. Полковники бегали, как мальчишки, ко мне, старшему лейтенанту на доклад. За это вот меня и наградили полководческим орденом Суворова третьей степени. Я, конечно, мог бы Лёню попросить, чтоб он мне Героя Советского Союза дал и замполитом назначил, но не хочу его лишний раз беспокоить: государственной важности человек»
На этом Григорий Иванович воспоминания закончил.
На следующий вечер, после вахты, дверь в каюту Рудина неожиданно распахнулась. На пороге стоял сам капитан.
«Интересно, чем это мой подчинённый в свободное от вахты время занимается?»
«Вот, заполняю технические формуляры для навигационных приборов»
Капитан взглянул на высящуюся стопку канцелярских папок и вскинул брови. Рудин не обманул его.
«А ну-ка пойдём проверим, что делает твой вахтенный матрос!», - улыбнулся капитан. Они прошли ярко освещённым коридором до каюты заведующего продовольствием – Диордицы. Капитан поднёс указательный палец к губам, призывая соблюдать тишину, и резко распахнул дверь. Рудину представилась следующая картина: Григорий Иванович сидел за столом и что-то переписывал из книги в толстую тетрадь. На носу у него восседали очки в мощной роговой оправе, а на лбу громоздились ещё одни, поизящней.
«Ага! Гриорий Иванович! Списываешь, значит?»
«Нет, Владимир Алексеевич, просто у мэнэ тэж так було, ось: «Звякнула кружка» А вот: «Упав котелок»,- оправдывался Диордица.
«Мемуары пишет!», - пояснил Рудину капитан.
«Так, цэ ж я нэ сам. Прыслалы до мэнэ от рэдакции журналыста. Я буду розповидаты, а вин запысуваты. Тут, я й подумав: «Так цэ ж трэба гонорара дэлиты! Краще, я – сам!»
Рудин взял одну из лежащих на столе книг, открыл на первой попавшейся странице и прочёл:
«Взвилась в воздух сигнальная зелёная ракета. Враг трепетал: в атаку шли гвардейцы Диордицы»
«Ничего себе!»,- подумал Рудин, а вслух произнёс: «Григорий Иванович, можно я эту книжку почитаю?»
«А чего ж нельзя? Можно»,- ответил Диордица. Рудин поблагодарил его и вышел вслед за капитаном в коридор.
«Восемь лет я его за собой таскаю. Мы познакомились, когда я ещё вторым штурманом работал. Старик довольно прижимист, зато с отчётами – никаких проблем»,- прокомментировал свой визит капитан..
В том, что с отчётами у Диордицы нет никаких проблем, Рудин смог убедиться спустя три месяца, когда старпом передал ему из рук в руки несколько исписанных мелким почерком листов и попросил придержать бумаги у себя до прихода в Ильичёвск.
«Капитан две недели держал, я уже неделю держу, дольше – не могу», сообщил он с видом заговорщика,- « Это – продовольственный отчёт Диордицы. Когда прочтёшь, причину поймёшь сам. Всё! Я скажу ему, что отдал тебе в печать»
На первом листе отчёта значились три адреса: Начальнику Пароходства, Первому секретарю Одесского областного комитета Коммунистической партии и Прокурору Одесской области. Только этот факт уже отметал все, возникшие было у Рудина вопросы.
Далее, без знаков препинания и заглавных букв, в чудовищных, с литературной точки зрения, формах излагалась вся подноготная снабженцев Пароходства.
«получили 140 банок тушонки и что же оказалося оказалося что на пяти только бумашка от тушонки а в банках кабачковая икра капуста тухлая вся сметана хранилась в морозильной камере вся пропала…», и, примерно в таком же духе, на четырёх листах! До Ильичёвска оставалось три дня. Два из них прошли гладко, и Диордица ничем о своих проблемах не напоминал. На третий же день он вцепился в Рудина мёртвой хваткой: всё бросай и срочно печатай ему отчёт. Да… было от чего дрожать врагу!
«Значит так, Григорий Иванович! Капитан запретил мне перепечатывать частные документы»
« Какие такие частные? Никакие не частные», - наседал Диордица.
«Вот здесь»,- Рудин ткнул пальцем в свободное место,- «старший помощник капитана должен написать: « Четвёртому помощнику. Отпечатать в трёх экземплярах»
К счастью, в это самое время в конце коридора промелькнула фигура старшего помощника, и Диордица, выхватив из рук Рудина бумаги, с воплем: «Анатолий Мыхалыч!» ринулся за ним вдогонку. Ну, а потом был приход в порт, встречи с близкими, разнообразные хлопоты, и дело как-то само собой замялось. Диордица вёл себя вполне адекватно, за саботаж не обиделся и ничем о себе не напоминал. Лишь однажды пожаловался, что во время приборки подсобного помещения сорвал поясницу – бочку из угла в угол переставлял. Как позже выяснилось, эта самая бочка, полная солёных огурцов, весила около 120 килограммов.
А в День Победы – 9 Мая 1976 года на мостик ворвался запыхавшийся радист с торжествующим возгласом: «Правительственная радиограмма!»
Капитан взял у него бланк, пробежал текст глазами, а затем громко, с усмешкой произнёс: «Во! Дед даёт: Дорогой Гриша, поздравляю тебя с Днём Победы!» Дальше перечислялись пожелания, и в конце радиограммы: « Крепко целую, твой Лёня Брежнев!», - тут капитан взглянул на радиста и рявкнул: «А ну, быстро мне Григория Ивановича на мостик! Ходют тут, байдаки бьють!» Он хорошо изучил репертуар гвардии подполковника Диордицы за девять лет совместной работы.