Лёнька пыхтел и тянулся из последних сил:
– Не уйдёшь, рыжий! Ещё чуть-чуть – и достану тебя!
Было непросто пролезть в узкую щель под шкафом. И он почти справился. Но тут кто-то потянул его за ногу.
– А ну-ка вылезай! – услышал Лёнька сердитый окрик, но, вместо того чтобы послушно исполнить приказ, только быстрее засучил ногами, стараясь целиком залезть под шкаф.
На это кто-то сердитый, но настойчивый и сильный, поволок Лёньку за ноги. Мальчик понял, что сопротивляться бесполезно и дал себя, как сосиску, извлечь на свет божий, напоследок погрозив в тёмный угол кулаком: «Мы с тобой ещё увидимся, рыжий!»
Сидя на полу, жмурясь и фыркая, Лёнька избавился от паутины, налипшей на нос и ужасно щекотавшей щёки, и поднял глаза. Над ним, укоризненно покачивая головой, возвышалась длинная, как изломанный циркуль, фигура директора школы.
– Так-так, снова ты, – сказал директор, наклоняясь над Лёнькой так, что тому показалось, ещё чуть-чуть – и фигура-циркуль сломается.
Лёнька обречённо вздохнул:
– Ага, я.
А что ещё он мог сказать? Виноват, значит держи ответ.
– Я не спрашиваю, что ты там делаешь, но почему ты не в классе? Звонок на урок прозвенел уже пять минут назад! – директор покачивался на ногах.
Скребя когтями, прижав уши, из-под шкафа вырвался взъерошенный рыжий кот и во все свои кошачьи силы бросился улепётывать.
– Из-за него, – Лёнька проводил кота испепеляющим взглядом и многообещающим кулаком.
– Из-за него? Угу, понимаю, – ничуть не удивился директор.
– Ему всего-то нужно было сделать сальте-мортале, прыгнуть через голову вперед и приземлиться на лапы. Ну что стоит такому котяре? Я ребятам слово дал, что он это сделает. А этот, – Лёнька снова погрозил кулаком в сторону убежавшего кота, – сосиску сожрал, а сам дёру!
– Сосиску, значит, взял, а сам дёру, – усмехнулся директор.
– Ну да, – жалостливо поддакнул Лёнька, – а сосиска, между прочим, вкусная. На завтрак всем давали. Все съели, а я не стал. Коту отдал.
– Эх, Леонид, – горестно вздохнул директор, – не возьмёшься за учёбу, так и будешь всю жизнь котов гонять.
По коридору мягко зашуршали резиновые шины.
«Велик? Кому-то сейчас влетит!» – молнией сверкнуло в голове у Лёньки. Он оглянулся в ожидании, что сейчас покажется незадачливый велосипедист и отвлечёт внимание директора от его скромной персоны.
Улыбка медленно сползла c лица мальчика, уступив месту недоумению и даже испугу. Вместо велосипеда показалась инвалидная коляска. В ней сидела девочка – ничего необычного: школьная форма с белым фартуком, косички баранками с огромными бантами и бездонные синие, как банты, глаза. Ленька поймал на себе её взгляд – любопытный, дерзкий. В коляске девочка смотрелась как-то неестественно, не к лицу она была ей. Ему легче было представить её мчащейся по школьному коридору на самокате или велике, чем вот так, в коляске. «Инвалид? Глупость какая-то. Вон как смотрит! Зачем ей коляска? Сейчас она встанет, рассмеётся и скажет, что пошутила. А директор выдаст ей порцию нравоучений и вызовет родителей в школу. И по заслугам! Это тебе не кота гонять!» – разные мысли клубком завертелись в Лёнькиной голове.
– Марта! – окликнул её директор.
– Извините, я опоздала, – коляска направилась к ним.
– Ничего страшного, – ответил директор, – тебе можно.
– Понятное дело, – пробурчал Лёнька.
– Потому что, Леонид, в голове у неё, – директор постучал своим длинным острым пальцем по Лёнькиному лбу, – гораздо больше знаний, чем у кого-то. Бери пример, Марта – круглая отличница.
– Ещё бы, – морщась, Лёнька потёр лоб, – чего ещё ей делать? Катался бы я на коляске день-деньской, был бы тоже круглым отличником.
– Поменяемся? – девочка резко вскинула голову, в её синих глазах сверкнули молнии. Увидев растерянность на Лёнькином лице, Марта снисходительно усмехнулась. – Хм, если бы да кабы, у тебя на лбу выросли б грибы. Дырку протрёшь! – засмеялась она.
Лёнька отдёрнул руку: «И впрямь, смешно. Тру да тру лоб, как дурак!» – разозлился он на себя и покраснел.
– Проводи Марту в класс, Леонид, – сказал директор, – и больше чтобы я тебя во время уроков в коридоре не видел.
– В какой класс? – хмуро уточнил Лёнька.
– В твой класс!
Лёнька опешил, выпучил глаза на директора.
– Да, – кивнул директор, – вы теперь одноклассники. Марта с сегодняшнего дня будет учиться в вашем классе.
Показалась техничка. Она возила длинной шваброй по полу.
– Тёть Зина, я же говорил уже! – переключился директора на неё. – Никаких животных в школе! Что здесь делает этот рыжий кот?
– Мышей ловит, – пожала плечами техничка, выжимая грязную воду из тряпки в ведро.
– Изловить и посадить в живой уголок! – приказал директор.
– А мышей? С мышами что делать? – удивлённо закатила глаза тёть Зина, продолжая выкручивать тряпку.
– Мышей тоже изловить и посадить! Так, именно так! Всех посадить в живой уголок! – энергично кивнул директор, думая уже совершенно о другом – наверное, о своих педсоветах и районных олимпиадах.
Резко повернулся и, широко расставляя длинные ноги, за что и получил в школе прозвище «циркуль», зашагал по коридору. Уже издалека, обернувшись, он погрозил Леониду острым указательным пальцем.
– Кота за решётку, мышей за решётку, – ворчала тётя Зина, – всех в живой уголок. Так и детишками скоро только в живом уголке любоваться будем.
– Ты вовремя появилась, – промямлил Лёнька, пытаясь сгладить неловкость после «грибов на лбу», – ещё чуть-чуть и вызвали бы мать в школу.
– Что надо сказать? – прищурив глаза, улыбнулась она.
Лёнька, шмыгнул носом:
– Спасибо. Давай помогу, – взялся он за ручки коляски.
– Помогу? – снова выпустив из своих глаз молнии, усмехнулась Марта покровительственно, хотя и смотрела на Лёньку снизу-вверх. – Тебе самому впору помогать, синус Лёнька. Или тебе больше нравится косинус Лёнька?
Толкнула колёса, коляска покатилась. Лёнька догнал, пошёл рядом.
– Ты это, знаешь, – с трудом подыскивая слова, кисло попросил он, – не называй меня синусом. Приклеится – до конца школы синусом буду ходить.
– Так и быть, – легко пошла Марта на мировую, – только и ты не смей со мной обращаться как с инвалидом.
– А я и не… – Лёнька, пожав плечами, замялся, покраснел.
Шёл урок. В коридоре было по-зимнему серо, тускло. Свет во время уроков приглушали. Лёньке казалось, что его щёки и уши заполыхали пламенем в этом утреннем сумраке, а сам он светится, словно пожарная тревожная лампочка.
Домой после школы Лёнька брёл медленно. Так же медленно и, словно нехотя, падал снег. Лёнька задумчиво рассматривал кружащиеся снежинки, выхватывая их по одной взглядом. В такт Лёнькиным мыслям хрустел снег.
Вспомнив своё дурацкое смущение перед Мартой, Лёнька снова почувствовал, как румянец заливает его щёки. «Хорошо, что на улице морозно, – потёр он варежкой лицо, – пусть думают, что это от холода я такой красный». Но прохожие и не сомневались, что от холода, потому что их щёки и носы тоже были красными. Они спешили по своим делам и не обращали внимания ни на Лёньку, ни на падающие снежинки.
Нащупав в варежке тяжёлую, тёплую, сэкономленную на завтраке десятирублёвую монету, Лёнька представил, как опустит её в кошку-копилку, и как она радостно зазвенит, упав на другие монетки, что лежат внутри и ждут своего часа. Он улыбнулся: «За велосипед можно отдать и сотню, нет, – Лёнька представил целую гору румяных пирожков, – тысячу несъеденных пирожков и булочек! Можно даже вообще ничего не есть целый месяц!» – подумал Лёнька, но, почувствовав голодное урчание в животе, решил, что по поводу «целого месяца» он, конечно же, погорячился.
Сняв варежку, Лёнька поднёс монету к глазам и, любуясь, стал представлять, как однажды она превратится в огромное колесо с блестящими спицами и упругими шинами. Монета и впрямь завертелась, засверкала гранями-спицами. Вот только, Лёнька не сразу это понял, это было колесо не велосипеда, а инвалидной коляски.
– Ой, – испуганно остановился Лёнька.
Потревоженная стая голубей, шумно хлопая крыльями, разлеталась во все стороны. Проводив взглядом птиц, Лёнька заметил сидящего на скамейке старика. Тот пристально смотрел на него из-под косматых бровей. Губы прятались в седых усах и бороде – их не было видно, но Лёнька точно понимал, что тот улыбается. Смутившись, Лёнька опустил в ковшик старческой ладони свою монету.
– Садись, Лёнька, – кивнул старик на скамейку.
– Вы меня знаете? – удивился Лёнька и сел.
Старик кивнул на руку мальчика, на которой синей шариковой ручкой было написано «Лёнька».
– А-а-а, – засмеялся Лёнька, – а я подумал, вы того!
– Того? – усмехнулся старик. – Ну, может, ты и прав. Гули, гули! – позвал он голубей и вытряхнул содержимое ладони в снег.
Голуби словно ждали этого, слетелись и, неуклюже переваливаясь, принялись долбить клювами снег. Лёнька поискал глазами свою монету, но не нашёл её на снегу среди хлебных крошек. Недоумевая, он оглянулся на старика, тот смеялся. Всё дело в морщинках, понял мальчик. Они лучиками бегут из уголков глаз и делают лицо смеющимся.
– Всё, что ты отдаёшь от чистого сердца, к тебе же и возвращается, но уже приумноженное.
– Хм, – недоверчиво хмыкнул Лёнька, – ну скажете тоже! Это ж не банк!
– Не банк, – кивнул старик. – Что банк? Банк – ничего! Сегодня есть – завтра нет. Это круче банка, – старик указал пальцем на небо.
Лёнька, прищурившись, задрал голову вслед за стариком.
– Облака?
– Облака, – кивнул старик, пригладив бороду.
– Я ничего не понял, – честно признался Лёнька, – но почему-то верю вам.
– Верь сердцу своему, Лёнька. Оно не обманет. И вот, возьми, – старик пошарил в кармане и что-то протянул мальчику.
Семечко. Малюсенькое, круглое и плоское, как серое конфетти из новогодней хлопушки, лежало в ковшике-ладони.
Лёнька осторожно взял семечко:
– Зачем оно мне?
– Посади его дома в горшок, поливай. А когда появится росток, сорви его и загадай желание. Все обязательно сбудется.
– Правда? – покосился Лёнька на старика.
– Проверено, – улыбнулся тот.
– Разыгрываете, – расплылся Лёнька в улыбке. – Я ж не маленький. Всё понимаю. Волшебных цветов и всяких там заклинаний не бывает!
– Не бывает, – согласился старик, – но бывают поступки и дела, которые сильнее всяких там заклинаний.
– Какие поступки?
– Прежде всего те, которых потом не приходится стыдиться.
– А как же семечко? – раскрыл Лёнька ладонь и разочарованно посмотрел на малюсенькое серое пятнышко. – Как же оно исполнит желание, если волшебства нет?
– Волшебства нет, – старик своими тонкими, почти прозрачными руками сложил Лёнькины пальцы в кулак, спрятав семечко, – а вот чуда никто не отменял.
– Значит оно не волшебное, а чудесное? – догадался Лёнька и, втиснув кулак в варежку, вскочил. – Я побегу, а то оно замёрзнет!
Подлетев к подъезду, он с силой откинул дверь и, только взобравшись на второй этаж, услышал, как она с грохотом захлопнулась: «Рекорд! – довольно отметил он. – На три ступеньки быстрее в этот раз».
Знакомая зелёная рыба из трещинок на стене тоже это заметила и, подмигнув ему, лениво зашевелила плавниками. Лёнька подмигнул в ответ и порадовался за рыбу. Чешуек из отслоившейся краски стало больше, от чего рыба с каждым днём становилась всё красивее. Жаль, не все это видят.
Вот и соседка, баба Маша, всё время вздыхает, глядя на стену, качает головой и жалуется на какой-то жэк: «Безобразие! Стена совсем облезла. А ведь только в прошлом году красили. Куда жэк смотрит!»
«Почему она не видит мою чудесную рыбу? – удивлялся Лёнька. – Вот же она, хвостом шевелит и круглым глазом косит! Наверное, это от старости, – с сожалением поглядывал он на бабу Машу. – Слепая уже. Даже очки не помогают. Не понимает: вот закрасят стену – и рыба исчезнет».
Так, всякий раз встречаясь с соседкой на лестнице, Лёнька вздыхал о своём, глядя на зелёную облезлую стену, а баба Маша о своём.
Лёнька открыл дверь и, не раздеваясь, сразу же помчался на кухню. Мамы дома нет, точнее никого нет. И этот чудесный «никого» всегда чем-то занят и не мешает Лёньке делать то, что ему хочется. Иначе говоря, «никого» очень полезен в доме, даже полезнее, чем телевизор, с ним всегда легко можно договориться обо всём. В свои неполные одиннадцать лет Лёнька привык к самостоятельности. А считать себя главным в доме, хотя бы в те часы, когда бываешь один, – ни с чем несравнимое удовольствие.
Взяв обеими руками горшок с кактусом, Лёнька торжественно изрёк:
– Кактус, мы никогда не были друзьями. Но я тебя всегда уважал за твои длинные иголки, которыми ты не упускал случая уколоть меня. Но я тебя прощаю. Пришёл твой час доказать, что и ты уважаешь меня и можешь быть полезен мне.
Карандашом проковыряв дырочку в земле, Лёнька осторожно опустил в неё семечко. Аккуратно присыпал землёй, полил, отёр пот со лба и тяжело выдохнул, словно засеял целое поле картошки:
– Уф, дело сделано. Будем ждать всходов. А тебе, кактус, особое задание, – назидательно обратился Лёнька к кактусу, – охраняй всеми своими иголками чудо, которое я посадил. И не проговорись никому! – строго приказал он и нахмурился.
Едва уловимая мысль, просто тень от неё, с удвоенной силой начала, как маленький древесный жучок, буравить сознание Лёньки. Он внимательно осмотрел кухню. Всё в порядке. Перевёл взгляд на кактус. «Ах, да! Старик!» – молнией пронеслось в голове. Знакомое лицо. Видимо, поэтому Лёнька так легко ему доверился. Где он мог раньше встречать его? В школе? Нет. В магазине? Нет. Он стал мучительно перебирать в памяти картинки разных мест. «Доктор!» – радостно заключил он. Совсем недавно Лёнька оказался в травмпункте, где ему седой угрюмый доктор вправил вывих лодыжки, который он получил, прыгнув на спор со второго этажа школы. «Нет, не доктор», – ему вспомнились руки того доктора – сильные, даже грубые, с толстыми, как сардельки, пальцами. У старика же руки были белыми, почти прозрачными, с тонкими прожилками. Такими разве вправить вывих?
Размышления его прервала вернувшаяся с работы мама. Услышав поворот ключа в замке, Лёнька пошёл встречать её.
– Ты поел уже? – поцеловав его в лоб, первым делом поинтересовалась мама.
– Не успел, – протянул он руку, чтобы взять сумку.
– Что такое? – перехватила она его ладонь. – Ты руки мыл? Смотри, какая грязная. Да ещё в земле. Откуда она? Сейчас же зима. Ах, да, забыла. Мой поросёнок грязь везде найдёт. Ну-ка марш мыть! И только потом ужинать.
«Если бы не зима, – подумал Лёнька, – сколько бы мыла понадобилось, чтобы отмыть все руки на земле! А так ровно половину мыла надо. Полгода зима. Снег. Возьмёшь в руку – растает и ни следа не оставит. Повезло нам с зимой, – решил Лёнька, – экономнее с ней. Хорошо, что мы не в Африке живём. Так бы все деньги на мыло и потратили».
– Котёнок, принеси мне тапочки, будь другом, – устало попросила мама, когда Лёнька, шумно, чтобы мама слышала, пофыркал в ванной и вернулся на кухню.
Лёнька сердито заметил:
– Котята тапок не носят. Забыла?
– Носят, если мама их попросит, – не согласилась она.
Увидев усталое мамино лицо, Лёнька пожалел, что рассердился на ласковое прозвище. Конечно, лучше уж быть «поросёнком немытым» – не так обидно, не по-девчачьи звучит! Но и «котёнка» можно стерпеть, ничего не убудет. Он пошёл искать мамины тапочки, а искать их приходится по всей квартире, потому что у них есть привычка прятаться в самых неожиданных местах.
– Он! – завопил Лёнька, войдя в спальню.
На его крик прибежала испуганная мама:
– Что случилось?
– Мама, это он! – Лёнька показал пальцем на полку. – Я видел его сегодня. Он голубей возле магазина кормил.
– Ты видеть его не мог, сынуля. Наверное, просто похожий на него человек, – мама погладила Лёньку по взъерошенной голове.
– Нет, он! Точь-в-точь, как здесь нарисован, – упёрся Лёнька и хотел для убедительности добавить про монету, что сунул старику в руку, но тогда пришлось бы рассказать и про семечко в горшке с кактусом, а это могло навредить чуду. Он крепко сжал губы, чтобы признание не вырвалось наружу.
Мама, глядя на его, решила, что он обиделся и мягко стала объяснять:
– Это – икона, Лёнька. А изображён на ней святой Николай Мирликийский, Чудотворец. Его ты не мог видеть. Он давно умер.
– А разве святые умирают? – удивился Лёнька и недоверчиво посмотрел на маму.
– Ну как тебе объяснить? – мама поискала ответ сначала на потолке, потом посмотрела внимательно на икону. – Понимаешь, умер он простым человеком, а святым уже стал потом.
Лёнька возразил, по-взрослому рассудительно покачав головой, чем поставил маму в ещё более затруднительное положение:
– Что ты говоришь, мам? Умер, а потом стал. Как же он мог потом стать, если он умер?
– Ух, – тяжело вздохнула она, подыскивая слова, – после того, как он умер, он стал помогать людям, которые ему молились, стал творить чудеса.
– Опять нескладушечки, мам, – назидательно, как школьницу, пожурил её Лёнька, – если святой Николай умер, как же он мог помогать людям да ещё и чудеса творить?
– Ну хорошо! – сдалась мама. – Скажем так, его просто нет сейчас среди нас. Он был давно.
– Это папы нет и не было! Потому и ни одной фотографии его у нас нет! – горячо возразил Лёнька. – А он есть! – пальцем ткнул Лёнька в икону. – Вот же даже портрет его есть!
– Это – икона, сынок, – смущенно поправила его мама.
– Всё равно! Это папу я не видел, а его видел и даже говорил с ним!
Это был запрещённый приём. Лёнька не знал своего отца и даже не знал, как он выглядит. Мама всегда замолкала, когда он заводил разговор на эту тему. Только и слышал от неё: «У тебя нет отца и не было ни одного дня». А потом и вовсе перестал задавать вопросы, решив, что когда вырастет, обязательно разыщет его и спросит, почему он не приходил к нему хотя бы на день рождения или на Новый год, пусть даже спрятавшись в шубу и бороду Деда Мороза, как делают это другие папы.
Теперь каждый вечер, перед тем как лечь спать, и утром, прежде чем почистить зубы, Лёнька, оглядываясь, чтобы мама ничего не заподозрила, украдкой навещал кактус. Было тревожно: а вдруг не взойдёт? Вдруг мало полил накануне или много? Не дует ли от окна? Не холодно ли?
– Это ведь кактус, Лёнька, а не морская капуста! – весело заметила мама, когда однажды под горшком увидела целую лужу воды. – Они в пустыне живут, а ты ему настоящее болото устроил.
Но как Лёнька ни следил, всё равно не уследил – тоненькая зелёная ниточка-росточек появилась неожиданно. Вечером ещё ничего не было – а утром уже вот, хрупкое и тщедушное создание, стоит и подрагивает, норовя переломиться. Лёнька хотел подставить спичку, чтобы росток мог опереться на неё, но побоялся. Росток был совсем как паутинка и мог сломаться даже от лёгкого прикосновения. Лёнька развернул горшок, спрятав от маминых глаз нарождающееся чудо. Убедившись, что кактус надёжно защищает его тайну, довольный Лёнька пошёл в школу.
День удался на славу. Уже на первом уроке математики Лёнька проявил небывалую для него активность и сообразительность и был отмечен заслуженной пятёркой. У него как будто моторчик включился в голове. Вот только раньше он вырабатывал исключительно хулиганские проказы, а теперь несвойственное Лёньке желание тянуть руку, идти к доске, отвечать на вопросы учителя. И самое странное – Лёньке это понравилось.
– Ну, Леонид, ну, Леонид, – покачав головой, несколько раз повторила учительница, – ты меня удивляешь! Тьфу, тьфу, тьфу – как бы не сглазить, – на всякий случай сплюнула она.
– Если честно, – улыбнувшись, взглянула на Лёньку Марта, – я думала, ты только лоб тереть можешь и кошек гонять.
После уроков они задержались в классе дольше всех. Марта неспешно складывала учебники в портфель, Лёнька также аккуратно – свой дневник. Обычно он небрежно кидал его в рюкзак, но теперь совсем другое дело! Пятёрки и четвёрки, проставленные красной ручкой, требовали к себе иного отношения.
– Я что, дурак, по-твоему?
– Не обижайся, – весело попросила Марта, – просто сегодня я за тебя очень порадовалась. И если хочешь, я тебе объясню решение того примера, на котором ты запнулся у доски и получил четвёрку.
– Ну давай, объясни, – неожиданно для себя самого согласился Лёнька и сел за парту.
– Только не сейчас, – ответила Марта, – завтра. Сейчас у меня тренировка.
Лёнька превратился в каменного истукана и совершенно неприлично уставился на Марту. Даже инопланетянин, наверное, не произвёл бы такого впечатления, как то, что он только что услышал от неё.
Выглядел он в этот момент, видимо, настолько глупо и смешно, что Марта, вместо того чтобы рассердиться, рассмеялась:
– Мы же договорились, что ты не синус, я не инвалид.
– И каким… этим, – Лёнька запнулся – у него никак не получалось произнести слово «спорт», потому что это слово никак не вязалось с Мартой, сидящей в инвалидной коляске.
– Стрельбой из пистолета, – невозмутимо ответила Марта, догадавшись, о чём промычал Лёнька.
Тут Лёньку словно молнией шарахнуло, от неожиданности он открыл рот. Он готов был услышать что угодно, и даже принял бы это за чистую монету: перетягивание каната или армрестлинг даже. Но стрельба из пистолета! Чтобы девчонка держала в руках настоящий пистолет! Нет, в это он поверить категорически не мог.
Марта, улыбнувшись, уверенно протянула руку и прикрыла ему рот.
Лёнька очнулся и, хитро прищурившись, недоверчиво покачал головой:
– Настоящий пистолет? Врёшь же!
– Настоящий, – кивнула она, – но пневматический.
– А, пневматический, – расслабленно выдохнул Лёнька. – Это как в тире что ли? Что же ты сразу не сказала. А я то уж подумал.
– Почти как в тире, – невозмутимо согласилась Марта и подозрительно покосилась на Лёньку, – а ты думаешь, что попасть в яблочко легко?
В голосе её пропали смешливые нотки и появилась жёсткость.
– Легче лёгкого! – махнул рукой Лёнька. – Как дважды два! – он выставил вперёд руку с воображаемым пистолетом, закрыв один глаз, прицелился – и громко «выстрелил». – Бах! И в яблочко!
– Ну-ну, – насупилась Марта, но тут её озарила мысль, и она радостно предложила, – пойдём со мной! Покажешь, как это легко!
– Пойдём! Покажу! – загорелся Лёнька. – Вот увидишь! В тире мне нет равных. Я даже призы брал. Мишку плюшевого. Вот!
Тут Лёнька почувствовал, что перебрал чуток. Никакого мишку он, конечно, не выигрывал, но для красного словца что ни выдумаешь! Главное, напугать противника, а потом сбежать.
– Только вот уроки учить ещё на завтра, – озабоченно произнёс Лёнька и почесал затылок, – не успею я сегодня пострелять. Ехать куда-то совсем времени нет. Давай в другой раз?
– Зачем ехать куда-то? Мы здесь постреляем! – возразила Марта.
– Здесь? – удивлённо оглянулся Лёнька. – А вдруг директор? А если в него попадём? Тогда вызовом мамы в школу не обойдётся, – засомневался Лёнька и тут же, догадавшись, испуганно взглянул на Марту, – а ты что пистолет с собой носишь?
– А ты как думал! – весело похлопала Марта свой пухлый портфель. – И пулемёт. И десяток гранат. Всё здесь! Так, на всякий случай.
Лёнька понял, что Марта шутит и, шмыгнув носом, нахмурился.
– Да будет тебе обижаться! – рассмеялась она. – Здесь – это значит в тире.
– Тот, что в подвале? – вспомнил Лёнька.
«Так вот почему она каждый раз задерживается в школе!» – сообразил Лёнька, вспомнив, что Марта ни разу не уходила домой вместе со всеми. Ему даже казалось, что родители просто забывают забрать её после уроков.
Подвал встретил их глухой тишиной и густым влажным воздухом. Темноту, прятавшуюся по углам, с трудом разбавлял слабый жёлтый свет одинокой лампочки, горевшей далеко впереди.
– Ты сегодня с группой поддержки? – неожиданно и страшно раздался из темноты голос.
Вспыхнул яркий свет. Если б Лёнька не признал физрука, то непременно бы решил, что это подвальное приведение решило заговорить с ними.
– Можно? – спросила Марта.
Физрук взглянул на Лёньку:
– Одноклассник? – и получив утвердительный кивок от обоих, кивнул в ответ сам. – Можно, – и пошёл развешивать бумажные мишени, насвистывая бодрую мелодию какой-то знакомой Лёньке, наверное, военной песни.
– Я думал, он только в свисток свистеть умеет и мяч пинать, – тихо прошептал Лёнька.
– Он – мастер спорта по стрельбе, – так же тихо ответила Марта и, неодобрительно взглянув на Лёньку, протянула, – а ты «мяч пинать»!
– К барьеру! – весело пригласил физрук Марту и протянул ей пистолет. – А ты не стой под рукой. Место зрителей там, – подтолкнул он в спину Лёньку.
– А можно ему пару раз выстрелить? – Марта жалобно взглянула на тренера.
– Ну ты же знаешь приказ директора школы: чтобы заниматься в спортивной секции, нужна успеваемость по школьным предметам выше четвёрки, – он виновато развёл руками и пристально, как смотрят только врачи и полицейские, посмотрел на Лёньку. – А твой друг по виду настоящий троечник.
– Лёнька, ну-ка покажи дневник! – приказала Марта, да так, что Лёнька и не подумал сопротивляться и судорожно стал копошиться в рюкзаке в поисках дневника. – Вот видите! – победно раскрыла Марта Лёнькин дневник. – Пятёрки! Только одна четвёрка.
– Сегодня, – внимательно пролистал дневник тренер, – вчера и позавчера, а раньше – только тройки.
– Ну так то ж раньше! – в один голос возразили и Марта, и Лёнька.
Пару секунд ещё физрук сомневался, но, не выдержав умоляющего взгляда Марты, согласился:
– Вот если б пару дней назад пришёл – ни за что бы! – категорично замотал головой тренер. – А сегодня имеет право. Да и мишень вряд ли попортит. Пусть начинает первым.
Лёнька, как чайник, прямо-таки закипел внутри от такого предположения. Он, конечно, не мастер спорта, но железных оленей в тире городского парка выбивает на раз! И уток тоже.
«Ну сейчас я вам покажу, кто здесь мастер спорта», – сурово посмотрел Лёнька на мишень.
Если бы он мог передавать на расстояние свои мысли и эмоции, бумажная мишень тотчас бы вспыхнула и сгорела. Но она устояла перед его испепеляющим взглядом. Пуще того – чёрная точка в центре мишени, вокруг которой, как волны от брошенного камня, расходились чёрные круги, просто насмехалась над ним, дрожала, дразнила.
Лёнька не спешил, аккуратно выцеливая эту чёрную точку, но своенравная мишень всё время плясала, стараясь улизнуть от мушки пистолета. «Это я не могу? – сжав зубы, сердил себя Лёнька. – Мой прадед фашистские танки лупил из пушки с первого выстрела, а я пулькой не могу попасть в какую-то бумажку?»
Наконец он нажал на спусковой крючок.
– Молоко, – объявил тренер.
– Пристреляться надо, – буркнул Лёнька.
– Долго не целься, – посоветовала Марта, – рука устаёт и глаз мокнет.
Перед ней лежали две жестяные коробочки. Одна была красивая, лакированная, покрытая яркими узорами. Другая обыкновенная, серая, неприметная. Марта открыла красивую, полюбовалась содержимым и отложила её в сторону. Пульки Лёньке достались из другой коробочки.
– А те что волшебные? – язвительно заметил Лёнька, увидев, что Марта не решилась дать ему пульку из маленькой, расписной, как шкатулка, коробочки.
– Волшебные, – коротко ответила она. – Их мне папа подарил. Я их к соревнованиям берегу.
– Подарит ещё, – зарядив пистолет, небрежно бросил Лёнька в ответ.
– Не подарит, – насупилась Марта и, зарядив свой пистолет, стала зло и методично, как будто мстила кому-то, расстреливать мишень.
Увидев переменившееся настроение Марты, Лёнька не решился переспрашивать, да и некогда было. У него осталось всего несколько выстрелов и нужно было во что бы то ни стало реабилитироваться. Промазать снова он уже не имел права.
Выбив пятёрку и шестёрку, Лёнька готов был сгореть от стыда. Ведь у Марты вся серединка мишени была в дырках от пулек – только десятки и девятки. Вернув пистолет, буркнув что-то нечленораздельное на прощанье, Лёнька, понурив голову, поплёлся домой.
По дороге он снова встретил старика. Тот так же сидел на скамейке и, улыбаясь своим мыслям, крошил хлеб голубям. Лёньке вдруг показалось, что именно старик виноват в его промахах в тире, он да голуби его, так равнодушно подбирающие крошки с утоптанного снега.
Уронив голову на грудь и уставившись себе под ноги, мальчик хотел пройти мимо и даже прибавил шаг. Старики плохо видят, подумал он, удастся пройти незамеченным. Но не удалось. Старик, улыбаясь как старому знакомому, окликнул:
– Леонид, так и пройдёшь мимо? Не присядешь?
– Здрасте! – плюхнулся Лёнька на скамейку.
Голуби, испуганные появлением мальчика, вновь слетелись к ногам старика. Будто не замечая Лёнькиного хмурого настроения, старик посетовал:
– Вот же, птицы, неразумные, казалось бы, ссорятся, толкаются из-за хлебных крошек, а всё равно вместе. Стоит одной подлететь, как за ней остальные слетаются. Не могут друг без друга. Трудно им и невозможно поодиночке-то. Так и люди. Сегодня поссорились, а завтра помирились. И снова им хорошо рядом друг с другом. И даже лучше прежнего. Только расставшись с человеком, научаешься ценить его.
– А цветок ваш совсем не похож на чудесный, – угрюмо пробурчал Лёнька. – Так себе, ниточка зелёная.
– Чудо ведь не от силы тела, а от силы духа, – спокойно, не слыша Лёнькиного раздражения, ответил старик, – ты просто продолжай верить в него!
– А ещё, – заупрямился Лёнька, – мамка сказала, что вас нет! Портрет есть – а вас нет!
– Но вот же я, – старик протянул Лёньке прозрачную тёплую руку, – потрогай, убедись.
Нерешительно коснувшись, Лёнька отдёрнул руку:
– Есть, – согласился он. – А вот папы нет точно, и мама это говорит.
– Ну что в сердцах от обиды не скажешь? – мягко возразил старик. – Ты только верь, что он есть – и всё сложится.
– Но всё равно обидно, – не унимался Лёнька, имея в виду, конечно, не то, что старик и в самом деле настоящий, тёплый, а то, что папа ни разу в жизни его не навестил, и в тире он так позорно много раз промазал, и Марта наверняка теперь будет над ним насмехаться.
– Обида в нас тем горше, чем больше виноваты мы сами. Обида ведь не оттого, что человек плох, а потому что мы неправильно его поняли, не приняли его таким, каким он есть. Вот и мама твоя обижена. И ты. Не будем же мы обижаться на дождь за то, что он мокрый? Мы просто наденем резиновые сапоги и возьмём зонт. Или на мороз, что он щиплет нос? Оденемся теплее – и всё! Мороз не страшен.
– Ну скажете тоже, дождь, мороз! – усмехнулся Лёнька. – То ж природа!
– А вот кошка тебя царапнет или укусит, – предположил старик, – ты ведь её не выгонишь из дома за это? Ты только ласково пожуришь её, а потом накормишь и погладишь. А ведь человек куда больше, чем кошка!
Лёнька представил себе рыжего школьного кота ростом с директора и засмеялся. А представив, что они с котом поменялись местами, и теперь он, Лёнька, забивается под шкаф, а кот пытается его поймать, рассмеялся ещё громче.
Старик улыбнулся:
– Больше – значит больше, чем кошка или собака, заслуживает нашего терпения и прощения.
– Я подумаю, – серьёзно сказал Лёнька и встал, спугнув голубей, – а как вас звать?
– Все зовут меня дед Николай, – ответил старик.
Лёньку как током шарахнуло: «Ну вот! Всё сходится. Как же мама удивится!»
Дома он места себе не находил от нетерпения скорее увидеть маму. Всё ходил из угла в угол, прислушиваясь. Вот послышались шаги на лестнице, где-то хлопнула дверь, лифт прожужжал. Вытряхнув школьный рюкзак и перебирая учебники, увлёкшись, сам не заметил, как сделал домашнее задание.
Услышав металлическое звяканье ключа в замочной скважине, Лёнька, схватил дневник, побежал на кухню и аккуратно положил его на кухонный стол, словно забыл его там невзначай. Там мама непременно его заметит, когда станет выкладывать продукты из сумки и, как обычно тяжело вздохнув, станет его перелистывать, ожидая увидеть Лёнькины неуспехи. И Лёнька уже предвкушал увидеть её оторопь и недоумение, когда она наткнётся на сегодняшние его пятёрки. А он при этом спокойно и как само собою разумеющееся кивнёт небрежно: да ничего особенного, мол, пустяки.
– Лёнька! Ты дома? – услышал он и, не торопясь, вышел из кухни навстречу маме. – Возьми вот сумки, помоги.
Мама необычно долго раздевалась, мыла руки в ванной. Был бы Лёнька свечкой, он бы уже, наверное, сгорел от нетерпения – так ему хотелось скорее выложить перед мамой свои новости. Вот только не придумал он, с какой начать – с дневника или деда Николая.
Наконец мама вошла на кухню и, устало сев за стол, выдохнула:
– Сейчас чуть передохну и приготовлю ужин.
Дневник на столе оставался незамеченным.
Лёнька нарочито небрежно взял его и демонстративно медленно направился из кухни, бросив через плечо:
– Забыл положить в рюкзак.
– Э, нет, постой! – оживившись, остановила его мама. – Дай-ка его сюда. Полюбуюсь твоими достижениями.
– А я твоими, – полез Лёнька в сумку с продуктами, ожидая увидеть там что-нибудь вкусненькое.
Мама всегда говорила: твои достижения – оценки в дневнике, мои достижения – это продукты в сумке, чтобы ты не был голодным и холодным.
– Ого! – воскликнула мама.
Усталость её как рукой сняло.
– Сегодня ты меня своими достижениями оставил далеко позади.
Не найдя сумке ничего вкусненького – мороженая курица, картошка и майонез в счёт не идут, – Лёнька согласился:
– Да, сегодня я вырвался вперёд. Но если бы ты купила мороженое, то наверняка бы мы сровнялись. Но ты его не купила, – удручённо вздохнул Лёнька.
– Я исправлюсь, сын, – пообещала мама, поцеловав его, – ты только не останавливайся на этом.
– Поверю, – серьёзно ответил он, подняв указательный палец в точности так, как делал это директор-циркуль. – А знаешь ещё что? – решил он окончательно сразить её своими новостями.
Мама, настороженно взглянув на него, жалобно попросила:
– Такой хороший день, не расстраивай меня, Лёнька.
– Это тебя обрадует ещё больше! – расплылся он в улыбке. – Святой Николай есть! Я с ним сегодня снова разговаривал.
Мама, болезненно вздохнув, опустилась на стул и тяжело потёрла лоб рукой, как будто у неё сильно болела голова.
– Знаю о ком ты говоришь. Я видела этого дедушку. Он живёт в соседнем доме, в первом подъезде. Святой Николай, конечно же, есть! Я не спорю. Но он, конечно же, не может жить в той старой пятиэтажке. Думаю, что этот старик просто очень на него похож.
Лёнька нахмурился:
– Ты сама говорила, что Святой Николай ходит и помогает людям! Ну значит он к кому-то пришёл в этот дом, кому помощь нужна!
Мама притянула к себе Лёньку, обняла:
– Наверное, ты прав, сын. К кому-то пришёл – а мимо нас прошёл. Хорошо бы, ещё к нам заглянул.
– А разве нам с тобою плохо? – удивился Лёнька и утвердительно замотал головой. – У нас с тобой всё хорошо! Всё есть – не голодные, не холодные! Что нам ещё надо? Велик бы мне ещё – и совсем счастливо заживём.
Мама засмеялась и потрепала Лёньку по голове:
– И снова ты прав, сын! Всё-то у нас есть.
Вечер, пропитанный духом печённых в духовке сырных булочек, любимых Лёнькой, удался на славу.
На следующее утро он, как обычно, незаметно пробрался на кухню и, заглянув в кактусовый горшок, чуть не выдал себя громким радостным воплем: из тонюсенькой ниточки росточек превратился в малюсенькое пушистое деревце с игольчатыми мягкими листиками.
В школу Лёнька шёл с некоторой тревогой. Вдруг как Марта начнёт шутить над ним за вчерашнее? Даже если и смолчит, достаточно будет ей всего лишь раз иронично взглянуть на него, как только она может смотреть, – и всё, считай день насмарку!
На удивление Марта не вспоминала вчерашний день. И Лёнька успокоился было совсем, пока не понял, что уроки заканчиваются, а учителя его ещё ни разу не вызвали к доске и не задали ни одного вопроса.
«Так и день пройдёт даром», – подумал он и на перемене подошёл к учителю сам. – Что же такое происходит? Если я сижу на Камчатке, то есть на последней парте, то значит меня как будто бы и нет? И спрашивать меня не надо?
– Ты хочешь выйти к доске? – учитель изумлённо приподнял очки – он явно не ожидал от Лёньки такой решительности. – Ну изволь, Леонид. Только уговор – не обижаться! Поставлю ту оценку, которую ты действительно заслужишь.
Это был урок математики. Лёнька ёрзал на стуле, опасаясь, как бы учитель не забыл про него. Увидев на доске примеры, решение которых накануне он вызубрил и знал уже как свои пять пальцев, Лёнька понял: его час пробил! К доске вызывались завсегдашние отличники, но учитель выполнил обещание.
– Леонид, к доске.
По классу прокатился смешок. Конечно, многие ожидали развлечения – вот он будет кряхтеть, делая вид, что вспоминает формулу, или напряжённо вглядываться в окно, будто на облаках написана подсказка, а потом умоляюще рыскать взглядом по классу, может, кто шепнёт. Другие просто радовались за себя, ведь они могли быть на его месте. Но через некоторое время класс затих в робком удивлении – на доске после знака «равно» появился правильный ответ.
Это был последний урок. Класс после звонка быстро опустел. Лёнька не торопился. Марта тоже задержалась.
– Марта, – неуклюже начал Лёнька, – тебя проводить в тир?
Неожиданно лицо её раскрасила улыбка:
– А я думала, ты уже не решишься там показаться. Молодец! Пойдём.
Оказавшись снова в полутьме подвала, Лёнька ощутил себя совсем по-другому. Темнота, селящаяся по углам, уже не казалась враждебной, а густая тишина, отзывающаяся глухим коротким эхом шагов, вдруг стала такой уютной.
– Пропуск! – нарушил тишину грозный оклик учителя физкультуры.
Лёнька протянул дневник.
– Проходи, – уже мягче прозвучал голос физрука, – ты, я вижу, всерьёз взялся за дело. Марта, скоро у тебя появится сильный соперник.
Марта рассмеялась:
– Я буду только рада, а то соревноваться самой с собой уже надоело.
В этот раз тренер, как принято было называть учителя физкультуры здесь, в тире, вдали от уроков по расписанию и спортивного зала, сам показывал Лёньке, как нужно держать пистолет, как затаивать дыхание и в какой момент нажимать на курок. Марта только косилась на Лёньку, наводя свой пистолет на мишень, и быстро гасила улыбку, когда он замечал её взгляд.
Но сколько ни старался тренер, сколько ни хмурился Лёнька – пульки все равно не хотели попадать в самый центр мишени – чёрный кружок, как его называют, «яблочко». Лёнька было уже отчаялся и готовился убежать, сгорая от стыда, но Марта остановила его, показав сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем: мол, молодец, так держать!
Прошла, наверное, неделя. Лёнька упорно продолжал зарабатывать на уроках своё право бывать в тире. И постепенно из безнадёжных «зимовщиков», как называли тех, кто отсиживался весь учебный год на последних партах, прячась от учителей и пережидая таким образом в классе холодное календарное время от лета минувшего до лета очередного, перешёл в разряд так называемых «непотерянных для общества людей».
«Потерянные» же люди, товарищи, с которыми он гонял мяч или играл в снежки в школьном дворе, заметили потерю бойца в своих рядах и ревниво следили за переменами, происходящим с их недавним неразлучным другом.
– Лёнька! – как-то после уроков окликнули они его. – Пойдём с нами. На футбольном поле каток залили.
– Не могу, – отозвался Лёнька, – дела.
– Знаем мы твои дела, – неодобрительное услышал он в ответ.
Компания обидно засмеялась, посыпались реплики одна другой противнее:
– К инвалидке привязался – друзей забыл.
– Жених и невеста прям!
Лёнька остановился как вкопанный. Обернулся. Зыркнул глазами на своих обидчиков и, скинув рюкзак и сжав кулаки, пошёл на них. Если бы «циркуль», директор школы, заметивший нарождавшуюся бузу, не задержал свой чеканный шаг возле них, проходя мимо, то драки не миновать было.
Разошедшиеся в разные стороны пути-дорожки с прежними товарищами не огорчали Лёньку – он был увлечён новыми для него ощущениями человека, вдруг оказавшегося в неожиданном для него мире и заполучившего в своё распоряжение неведанные до сих пор силы и знания.
Это не могло не радовать, вот только то самое заветное «яблочко» никак не поддавалось Лёньке. Нет, периодически он иногда, конечно, попадал «в яблочко», но чаще его выстрелы ложились рядом. «Нужна стабильность, – говорил тренер, – каждый выстрел на соревновании должен быть только в десятку!»
О том, что впереди соревнование среди школьников, тренер сообщил как бы между делом, но это известие поразило Лёньку в самое сердце. Соревнование! Какое будоражащее душу слово, беспокойное, захватывающее. Оно заставляет лететь к облакам и тут же кидает вниз, когда, как стрела, тебя настигает мысль, что в чём-то ты не дотягиваешь, где-то тебе ещё шагать и шагать, догонять и догонять.
И надо же было такому случиться? Однажды, после уроков, когда все бегут стремглав так, что, кажется, задержись они здесь на минуту, их всех в наказание оставят на вторую смену, Лёнька заметил под партой ту самую красивую Мартину коробочку с волшебными пульками. Марта же, сложив в портфель учебники, тетради, не заметив пропажи, как ни в чём не бывало направила свою коляску из класса.
«Жених и невеста! Инвалидка!» – вдруг чёрной вороньей стаей пронеслись в голове у Лёньки слова его прежних товарищей. Поколебавшись, он резко нагнулся, поднял коробку и судорожно стал заталкивать её в карман. Она не лезла, сопротивлялась, но всё же была спрятана от чужих глаз.
«Только проверю, насколько они волшебные, эти пульки, – огненными каплями пульсировала мысль у него в висках, – проверю и верну! Пару выстрелов – это ничего. Там много пулек. Она и не заметит», – убеждал он себя.
В этот раз дорогу домой он выбрал самую длинную. Ему не хотелось встречаться с дедом Николаем. И объяснить себе, почему он этого не хочет, он не мог. Просто ноги не вели туда, где тот кормил своих голубей.
Следующее Лёнькино утро было хмуро и печально. Проснулся он от звона кастрюль и сковород на кухне. Мама что-то готовила перед тем, как уйти на работу. Прошлёпав босыми ногами к подоконнику, где стоял кактус, Лёнька оцепенел от ужаса – в горшке, где вчера ещё с кактусом соседствовало его чудесное растение, успевшее за это время вырасти в приличное размашистое деревце с мягкими и душистыми листьями-иголками, теперь было пусто. Кактус стоял как всегда невозмутимо и величественно, не замечая трагедии, что произошла рядом с ним.
– А-а-а! – завопил Лёнька. – Где оно?
– Кто? Что? – испугалась мама, обернувшись на крик и чуть не выронив на себя кипящую кастрюлю.
– Дерево! Цветок! Здесь было оно! – показывая пальцем, сбивчиво начал требовать объяснения Лёнька.
– Уф! – облегчённо выдохнула мама. – А я-то думала, что случилось! Это ж бы укроп, Лёнька. Я ещё удивилась, как он появился в горшке с кактусом. Я не знала, что ты его вырастил.
– Укроп?! – уже тише и недоверчиво переспросил Лёнька. – Ну и пусть укроп! Это был чудесный укроп! Зачем ты его вырвала? И что ты с ним сделала?
– Суп, – кротко ответила мама, не до конца ещё придя в себя от Лёнькиного взрыва эмоций.
– Суп? – затихая, посмотрел на неё Лёнька глазами полными слёз. – Просто суп?
«Суп. Суп. Суп», – преследовало Лёньку весь день в школе. И как специально, словно в издевку, на обед в школьной столовой тоже был суп с укропом. Лёнька не притронулся к нему. Он возненавидел все супы на свете. А с ними, кажется, и всех поваров, которые их готовят.
Но не он один отказался обедать. Марта даже не поехала в столовую. Поникшая, она отстранённо сидела рядом с Лёнькой за одной партой, но при этом мыслями была далеко-далеко отсюда. Блеск в её глазах погас, из синих они вдруг стали серыми, как асфальт в мокрую ненастную погоду.
– Ты чего сегодня такой? – спросила она Лёньку.
– Какой? – переспросил он.
– Да такой. Никакой, – ответила она.
– А ты почему такая?
– Ты не ответил.
– Да, – отмахнулся Лёнька, – всё из-за укропа.
– Укропа? – немного оживилась Марта. – Наверное, он того стоит, если ты такой из-за него.
– А ты почему такая?
– Какая?
– Ну такая, – попытался подобрать слова Лёнька, – застывшая. Как свечка. Горела-горела, а потом – раз, ветер подул, ты погасла и застыла.
Марта отвернулась, стараясь справиться со слезами.
– Коробочку с пульками потеряла, – с усилием выдавила она из себя.
– И это всё из-за пулек? – пожал плечами Лёнька. – У тебя их столько! Ну разве что они волшебные.
– Волшебные! Волшебные! Да при чём тут это! – воскликнула Марта – в голосе её послышались слёзы. – Папа мне их подарил в тот день, когда всё это случилось! – она сильно ударила по подлокотникам своего кресла.
– А разве ты… это, – Лёнька не мог найти нужные слова, – ну, с тобой это недавно случилось?
– Ты угадал! Недавно! Два года назад. Мы с папой ехали из магазина в тот день. Он купил мне эту коробочку с пульками и сказал: «Это моему будущему чемпиону!» А тут грузовик. Папа умер. А я вот…
– Вот это да, – только и всего, что мог сказать Лёнька, – но у тебя хоть был папа, а у меня не было его вовсе. Хотя это, наверное, плохое для тебя утешение.
– Не было? – вытерла глаза Марта и посмотрела на Лёньку. – Зато он у тебя не умирал. Радуйся. Где-то он есть, живой.
Класс опустел. Все разошлись, и они остались одни. Обоим идти никуда не хотелось. За окном подвывал и бил в стекло жёсткими ледяными снежинками холодный декабрь. Приближался новый год.
– Я верю, что он есть, – согласился Лёнька, – я даже дал себе обещание, что найду его, когда вырасту. А как же ты? Ты так и останешься…
– Инвалидом, хочешь спросить? – горько рассмеялась Марта. – Надеюсь, что нет. Можно сделать операцию, но она стоит больших денег. Мама уже продала всё, что могла. Друзья папины помогли тоже, но всё равно немного не хватает. После Рождества назначили операцию, но если денег не насобираем, то перенесут на год. А чем дальше, тем сложнее будет её делать, сказали доктора. А тут ещё соревнования, и папины пульки пропали. Вот же я дурында рассеянная! Знаешь, я ведь себе загадала, что если выиграю на соревнованиях, то и операцию сделают, и ходить буду.
Вьюга за окном разошлась не на шутку – она всё яростнее, настойчивее колотила и билась остекленевшими снежинками в стекло. Казалось, ворвись она внутрь и, как в сказке о Снежной Королеве, снежинки осколками вонзятся в сердца, остудят их, превратят в лёд. А вот день таял, поддаваясь натиску зимнего вечера. Становилось сумеречно и прохладно. Даже здесь, в классе это было заметно. Марта и Лёнька поёживались, зябко поднимая плечи.
– Пора, – сказала Марта и толкнула коляску к выходу, – мама вот-вот подъедет. Мне нужно быть уже внизу.
– Постой, – остановил её Лёнька, – я вот, за разговорами забыл тебе отдать. Вчера нашёл.
Он протянул Марте покрытую узорами и лаком блестящую коробочку с пульками.
– Можешь пересчитать, – поспешил он заверить её, – все пульки на месте.
Но Марта и не думала считать. Она широко раскрытыми глазами смотрела на протянутую ей коробочку и боялась взять. Она не могла ответить ему – дыханье перехватило.
– Ну бери же, бери! – Лёнька положил коробочку ей на колени.
В этот раз он бежал домой, подпрыгивая, прямиком, мимо магазина и скамейки, где обычно сидел дед Николай. Он не боялся встретиться с ним. Ему было легко и весело на душе. Омрачало лишь воспоминание из разговора с Мартой о предстоящей ей операции и нехватке денег. Но он верил, раз заветная коробочка с пульками у неё в руках, значит она победит на соревновании и будет ходить.
– Дед Коль, здрасте! – с разбегу приземлился Лёнька на скамейку рядом со стариком. – А что вы делаете здесь в такую погоду?
Старик был припорошен снегом. Белая борода и такие же длинные волосы из-под шапки продолжали виться снегом по его жёлтому полушубку. И казалось, он весь седой с головы до ног. Выглядел он настоящим дедом Морозом, отчего Лёньке сделалось ещё веселее.
– Да вот, голубей кормлю. Кто ж их ещё покормит? – ответил старик.
Голуби, невзирая на снегопад, всё так же суетливо толкались у его ног. Припудренные снегом, как ёлочные новогодние игрушки, они даже не улетели при появлении Лёньки – наверное, уже привыкли к нему.
– А ты правильно всё делаешь, – заметив Лёнькино воодушевление, улыбнулся старик.
– Что правильно? – в ответ широко улыбнулся Лёнька. – Откуда вам знать, правильно или нет?
– Видно, что правильно. Когда глаза так светятся – значит душа радуется. А душа радуется только тогда, когда человек правильно поступает, по душе, по совести.
– А вот у меня беда, – пожаловался Лёнька и поведал старику историю с укропом, который угодил в суп.
– Кхм, – крякнул старик в бороду, улыбаясь, – разве ж это беда? Знать, чудо нашло, кому оно нужнее будет.
– А как же я? – растерялся Лёнька. – Мне ж чудо тоже нужно.
– Есть решение, – успокоил старик и сунул руку в карман. – Держи.
Лёнька раскрыл ладонь, и старик высыпал ему в целую горсть таких же семян.
– Всем хватит? – улыбнулся он.
– Теперь всем, – довольно отозвался Лёнька.
Убегая, Лёнька махал рукой. Старик, скрываемый метелью, продолжая кормить голубей, отвечал ему тем же.
Дома Лёнька первым делом достал с полки свою глиняную кошку, исправно служившую ему копилкой для будущего велосипеда. Расписанная зелено-красным орнаментом из цветов и листьев красавица привычно проглотила жёлтую десятирублёвую монету. Лёнька потряс её. Она отозвалась звоном и приятным шуршанием – ведь внутри были не только монеты, но и бумажные деньги.
«Сколько там? На одно колесо? На два?» – мечтательно закатил глаза к потолку Лёнька. И тут же его воображение закрутило перед ним блестящими никелированными спицами. Лёнька поморщился: «Что-то не так в этих колёсах. Ах, вон оно что! Это вовсе не колесо велосипеда! Это колесо Мартиной инвалидной коляски». Лёнька уселся на кровать в обнимку с кошкой и призадумался.
Затем решительно встал, поднял копилку над головой и, помедлив, собираясь духом, бухнул её об пол. Вокруг разлетелись осколки глины вперемежку с монетами и банкнотами, то есть бумажными деньгами. Лёнька аккуратно в целлофановый пакет выбрал из осколков всё нужное, а остальное смёл веником под кровать, решив разобраться с этим потом. Конечно, он мог отнести всё это в мусорное ведро, но осколки привлекли бы внимание ма мы, пришлось бы держать ответ. А к этому сегодня он был не готов. «И вообще о таких делах не кричат. Их стараются хранить в тайне, иначе толку от них мало!» – отряхивая колени, твёрдо решил он никому не говорить о том, что сейчас произошло.
Вечером Лёнька с мамой чаёвничали на кухне. Мама принесла его любимые пирожные, эклеры с заварным кремом, и Лёнька с удовольствием уплетал их.
– Ты на меня не обижаешься больше за укроп?
Не отрываясь от эклера, Лёнька замотал головой:
– Не-а, значит, тебе нужнее было. Это ведь не просто укроп, как ты подумала. Это чудесный цветок. От слова «чудо». Если что-то очень-очень хочется, но только очень-очень хорошее, – многозначительно заметил Лёнька, выставив указательный палец, как делал это директор-циркуль, когда хотел сказать что-то важное. – Нужно посадить семечко, дождаться, когда оно прорастет, и уже тогда, снова подумав о своём желании, сорвать растение. И всё, что очень-очень хотелось, непременно исполнится, – сказав это, он положил на стол перед мамой семена. – Это тебе от моего Святого Николая. Можешь сажать. У тебя же остались ещё желания? – обеспокоенно заглянул он ей в глаза.
Мама, молча кивнув, улыбнулась:
– А давай сейчас же и посадим!
Кактусу снова пришлось потесниться. Но на этот раз задвигать его в угол не пришлось, потому что прятать чудесные семена уже не было нужды.
Весь следующий день Лёнька маялся и не знал, как закончить дело, ради которого он пожертвовал кошкой-копилкой. И только после уроков, отстрелявшись в тире и заслужив от тренера одобрительное: «Толк из тебя будет, парень!» – решился. Может быть, помог полумрак подвала, который приглушил яркий блеск Мартиных глаз.
– Вот, – Лёнька протянул Марте целлофановый пакет.
Пакет тяжело звякнул монетами.
– Что это? – изумлённо глядя на Лёньку, держа пакет на вытянутых руках, спросила Марта.
– Это тебе, – хрипло сказал Лёнька.
В горле вдруг пересохло и стало трудно говорить.
– Не тебе, то есть, а врачам, которые тебя лечить будут. Сама понимаешь, я не могу им лично передать. Вот через тебя только.
– Ты их украл? – испуганно прошептала Марта.
– Не, – замотал головой Лёнька, – это – велосипед. Ну, как это сказать-то? – от волнения Лёнька забыл нужные слова. – Это мои деньги. Я собирал их на велосипед. Но тут я вдруг понял, что ходить – это гораздо лучше, чем ездить. И я хочу, чтобы ты ходила.
– Лёнька, – дрожащим голосом ответила Марта, – я не могу взять. Велосипед – твоя мечта. Как можно расставаться со своей мечтой?
– Я так решил! – твёрдо отчеканил Лёнька. – И потом, какие мои годы? Накоплю ещё.
– Спасибо, – тихо прошептала Марта.
– И ещё, – Лёнька погрозил пальцем, – никому ни слова.
– Я только маме, – умоляюще пожала плечами Марта, – она должна знать.
– Ну маме можно, – сурово сдвинув брови, разрешил Лёнька.
Возвращаясь домой, Лёнька мурлыкал под нос песенку о дружбе из мультфильма, которую пел не то поросёнок, не то медвежонок, и не переставал восхищаться всем, что видел вокруг: хрустящий, как сладкие вафли, снег, пахнущий бензином автобус, замороженные на ветках красные гроздья рябины… У него было прекрасное настроение. Он удивлённо поймал себя на мысли, что отдавать гораздо приятнее, чем копить или тратить на себя. Вот сколько времени он копил? Года два трепетно опускал монетки в щелочку кошки-копилки. Но такого удовлетворения, как сегодня, в душе ни разу не испытал.
Первым делом, войдя в дом, он проверил свой огород – не показались ли зелёные ниточки-ростки. Убедительно и строго наказал кактусу не обижать своих маленьких соседей, когда они появятся на свет, а помогать им расти и охранять от вредителей. Какие вредители могут быть здесь, дома, в горшке, Лёнька представления не имел и предупредил так, для порядка.
– Чем порадуешь? – спросила мама за ужином.
– Выбил восьмёрки, пару девяток и даже в яблочко попал, – похвастал Лёнька.
– Это хорошо, – одобрила мама, – в яблочко – это просто замечательно. А что в дневнике? Яблочко есть?
Лёнька нарочито нахмурился и сердито пробурчал, внимательно наблюдая за маминой реакций:
– Не, яблочко не получилось. Только пятёрку выбил, – и, увидев, как на мамином лице выражение тревоги сменилось облегчением и радостью, рассмеялся, поняв, что шутка удалась.
Забренчал мамин телефон. Она встала из-за стола и, ответив, долго слушала, кивала, соглашаясь с кем-то, при этом внимательно смотрела на Лёньку. Потом и вовсе ушла в другую комнату. Весь вечер Лёньку терзали догадки, что звонок был как-то связан с ним, но мама ничего не говорила, а только иногда, странно улыбаясь, посматривала на него, как будто бы увидела в нём только сейчас что-то такое, что раньше не замечала.
У Лёньки сердце зашлось и пустилось вскачь, как дикий мустанг, когда мама взяла веник и подошла к его кровати. Лёнька даже подумать не успел о тех тяжёлых последствиях, которые его ожидают, когда мама извлечёт осколки копилки.
Выметая мусор, мама тихо как ни в чём ни бывало сказала:
– Это твои деньги. И ты вправе был сам решать, как их тратить. И признаюсь, мне нравится, как ты ими распорядился. Только скрывать от мамы не нужно было. Неужели ты сомневаешься, что я бы тебе разрешила так поступить?
– Эх, Марта, – печально вздохнул Лёнька.
– Марта правильно поступила, что сказала маме. И мама её вправе была позвонить мне. Так что не переживай, Лёнька. Всё хорошо. Будем молиться, чтобы и у Марты всё было хорошо.
До нового года оставалось совсем немного. И старый год как будто торопился – дни не просто побежали, они полетели один за другим. Приближались соревнования среди школьников по стрельбе, и Марта с Лёнькой после уроков, как на работу, обязательно шли в тир, готовились принять в них участие. Победить, конечно, должна была Марта. Лёнька же просто рассчитывал не ударить в грязь лицом.
В какой-то день, придя в школу, Лёнька с беспокойством обнаружил, что Марта пропустила первый урок, затем второй, третий и – вообще не пришла. После уроков, когда надо было спускаться в тир, Лёнька уже не находил себе места. Он словно потерялся, заблудился, как слепой, упустивший руку своего провожатого.
– Леонид, к директору! – встряхнули его слова учительницы. – Бегом, бегом, – поторопила она его, – тебя ждут!
Мысли в его голове закрутились быстрее пропеллера вентилятора: «Что я натворил? Опять маму в школу? Где же это я мог проштрафиться?» С такими печальными выводами и не менее печальным видом он вошёл в кабинет директора. Циркуль, он же директор, грозно восседал в кресле за своим огромным и страшным директорским столом. Лёнька не сразу заметил, что в кабинете есть ещё один человек, тренер.
«Всё понятно, – решил Лёнька, – конец моей спортивной карьере! А жаль. Только-только начало получаться».
– Здесь за тебя хлопотать пришли, Леонид, – зашевелил усами циркуль. – Признаюсь, удивлён, но удивлён приятно. Готов был бы согласиться на просьбу твоего тренера.
Сердце Лёньки учащённо забилось в радостном предчувствии.
– Но тут вот поступила информация странная и настораживающая, – таинственным голосом сообщил циркуль. – Не знаю, как и реагировать, если это окажется правдой.
Теперь Лёнькино сердце застыло, сжавшись в холодный ледяной комочек, и нырнуло в пятки.
А директор продолжал вкрадчиво вещать:
– Говорят, что ты своим одноклассникам какие-то семена странные раздаёшь. Что за семена? Кто тебе их дал? – повысив голос, директор поднялся во весь свой циркульный рост и навис над своим страшным столом.
– Святой Николай дал, – тихо произнёс Лёнька.
– Кто? – воскликнул директор.
Глаза его выкатились из орбит. И если бы не стёкла очков, которые их удержали, то наверняка бы директор мог остаться без них.
– Это, наверное, кличка такая у главного, – шёпотом подсказал тренер.
Лёнька одеревеневшими ногами, прилагая невероятные усилия, приблизился к столу и, запустив руку в карман, протянул сжатый кулак директору.
– А! – торжественно и зловеще воскликнул тот. – Так они у тебя с собой! Ну покажи, покажи!
Лёнька высыпал на стол всё, что у него осталось, после того как он по справедливости распределил между своими одноклассниками.
– Что это? – недоумевая, глядел директор на кучку семян. – Укроп?
Подскочил тренер и носом ткнулся в улику, понюхал.
– Укроп, – подтвердил он.
– Уф, – вытирая пот со лба, сложился циркуль пополам, опускаясь в кресло, – ну, слава Богу! Обошлось. Что ж ты с нами делаешь? – укоризненно и уже совсем не страшно покачал головой директор и жалобно пожаловался тренеру. – Ведь, чуть инфаркт не хватил! Зачем тебе укроп?
– Вот и вы не знаете, хотя и директор школы, – посетовал Лёнька. – Никто не знает. А я знаю. Есть у вас желание? Только обязательно хорошее! – предупредил Лёнька.
Директор, вздохнув тяжело, кивнул:
– И не одно. И все хорошие. Проверку из департамента пройти. Олимпиаду по физике провести. И в отпуск, в деревню!
– Ага, – заговорщицки кивнул Лёнька и горячо зашептал, облокотившись на стол, – так вот, посадите семена, а когда ростки вылезут, сорвите их. И желания обязательно исполнятся! – заверил Лёнька. – Проверено на личном опыте.
– Так и сделаю, – легко согласился директор и кивнул тренеру, – берите! Он в вашем распоряжении.
Тренер положил руки Лёньке на плечи:
– На тебя возлагается большая ответственность! – торжественно изрёк он. – К сожалению, мы остались без спортсмена на соревнованиях по стрельбе. Марту неожиданно вызвали на операцию. И кроме тебя больше некому отстаивать честь школы.
– Ты согласен, Леонид? – спросил директор.
– А я могу отказаться? – нерешительно произнёс Лёнька.
– Нет, дружище! – решительно ответил тренер и похлопал его по плечу.
– Ну тогда согласен! – обречённо кивнул мальчик. – Что ещё я могу сказать?
Тренер, протянув руку, разжал пальцы – на ладони его лежала расписная лаковая коробочка с пульками.
– Вот, Марта просила тебе передать.
– Ох, – только и смог сказать Лёнька, вдруг осознав, какая ответственность легла на него.
Неделя прошла в усиленных тренировках. Сколько свинца выпустил Лёнька по мишеням! Сколько этих самых бумажных мишеней изрешетил! Даже отличник по математике не сосчитал бы ни за что на свете. И вот наступил тот самый день!
Непривычная для Лёньки обстановка спортивных соревнований, как киношная картинка, крутилась перед глазами. Пусть даже это и не была олимпиада, но всё было очень торжественно и строго. Когда отстрелялись его соперники, Лёнька даже забыл, зачем он здесь. И если бы не тренер, то наверняка бы пропустил свою очередь.
Мишень вдруг показалась ему чересчур маленькой и слишком уж далекой, а пистолет тяжёлым и неудобным. Всё было совсем не так, как в школьном тире, где всё было просто и понятно. Лёньку начала охватывать паника. Ещё бы немного и он, наверное, поразил бы всех, выпустив положенные пульки в белый свет, как в копеечку. Но открыв Мартину коробочку, он вдруг услышал её голос: «Эти пульки мне папа подарил в последний день. Он сказал: «Это моему чемпиону». И уверенность стала наполнять его сверху донизу, с макушки до самых пяток.
«Это, Марта, и за твоего папу, и за моего!» – мысленно дал он клятву, уверенно заряжая пистолет.
Он начал стрелять. Первый выстрел. Второй. Потом он сбился и только слышал позади себя уверенный ободряющий шёпот.
Шептала Марта:
– Молодец! Так. Не останавливайся. Всё правильно. У тебя всё получается. И последний.
– Это за тебя! – сказал Лёнька и выстрелил.
– Ура! – крикнул кто-то позади него. – В яблочко!
Кто-то хлопнул по плечу. Лёньке показалось, что это Марта вскочила со своего кресла и бросилась к нему:
– Ну вот видишь! У меня получилось! – обернувшись, хотел сказать он ей, но Марты не было.
Вместо Марты был тренер.
– А где Марта? – тихо спросил Лёнька, но, наверное, спросил слишком тихо, потому что тренер его не услышал, но продолжал жать руку и трепать по голове, ероша волосы.
– Ты чемпион! Поздравляю! – улыбался тренер.
– Чемпион? – переспросил Лёнька, не понимая, чему тренер так радуется, а другие, проходя мимо, искоса поглядывают на него – кто-то завистливо, а кто-то с любопытством.
– Да! Чемпион!
– Теперь она точно будет ходить! – уверенно заявил Лёнька и широко улыбнулся.
– Ну вот! – обрадовался тренер. – Наконец до тебя дошло, чемпион! – обрадовался тренер, не обратив внимания на слова, увидев только его широкую, до ушей улыбку. – Да, у Марты теперь будет достойный соперник!
– Не соперник, – поправил его Лёнька, – друг.
Оставшиеся несколько дней до школьных зимних каникул пролетели, как во сне. В преддверии праздника и уроки учатся легче, и вставать по утрам уже несложно. «Жаль, что только перед каникулами приходит такое чудесное ощущение, – ловил себя на мысли Лёнька. – Вот бы удержать его и прожить с ним до лета!»
В последний день занятий из школы его встречала мама. С незапамятных времён ещё они завели себе традицию в этот день обязательно ходить в магазин и покупать там ёлочные украшения – игрушки стеклянные, мишуру всякую.
– А давай, я тебя познакомлю со Святым Николаем! – неожиданно предложил Лёнька. – Он наверняка сидит там же и кормит голубей.
Мама улыбнулась, но не стала возражать.
– И где же он? – спросила она, когда они подошли к магазину и Лёнька, растерянно оглядываясь по сторонам, стал высматривать знакомый жёлтый тулуп.
Но ни тулупа, ни даже голубей – ничего не было. О присутствии здесь деда Николай ничего не напоминало. Лёнька расстроился. Он мечтал познакомить маму с ним, чтобы она уж точно не сомневалась – святые не умирают, они рядом с нами, просто мы часто проходим мимо и не замечаем их, погружённые в свои будничные заботы.
– Ладно, – успокоила Лёньку мама, – в другой раз познакомишь обязательно! А давай я тебя познакомлю с одним человеком? – озорно предложила она и засмеялась. – У меня, думаю, получится это сделать.
– Где?
– Да прямо здесь!
Шёл крупный, мягкий снег. Мимо проходили разные люди – старые и молодые, весёлые и грустные, мёрзнущие, укутанные в шарфы по самый нос, и, наоборот, в куртках нараспашку. «Кто же из них может быть тем, с кем хочет познакомить меня мама?» – внимательно разглядывал прохожих Лёнька и не находил ничего в них удивительного, отчего мама могла бы так безудержно радоваться.
– А вот и он, – сказала мама.
К ним подошёл человек с велосипедом, который он катил рядом с собой. «Смешно, – подумал Лёнька, – зимой и вдруг велосипед».
– Лёнь, – неожиданно серьёзно сказала мама, положив ему руку на голову, – это твой папа.
Лёнька поднял глаза – нет мама не шутит. Он перевёл взгляд на незнакомца.
– Папа?
– Да, Лёнь, я – твой папа. Задержался вот, пока велосипед оформляли, шины накачивали, – неловко кивнул он на велосипед.
– Надолго, – сказал Лёнька.
– Что? – переспросил папа.
– Задержался надолго, говорю, – ответил ему Лёнька.
– Мы все наверстаем, сын. Обещаю. Ведь мама твоя наконец меня простила, и я всегда буду рядом. А пока велик вот тебе на Новый год и за чемпионство. Смотри, какие протекторы. Зимние. Самый раз по снегу кататься.
Их стали толкать – своим велосипедом они перегородили дорогу, и людям приходилось протискиваться между ними и сугробами вдоль заметённого снегом тротуара. Они пошли. Что-то зашуршало в воздухе, но это были не снежинки – снежинки, падая, не шуршат. Голуби.
Лёнька оглянулся и встретился со смеющимся взглядом деда Николая. Тот сидел на скамейке и привычно кормил птиц, слетевшихся к нему уже целой стаей.
Лёнька хитро улыбнулся, посмотрев на маму:
– Ты говорила, что папы нет? А вот он есть! Ты говорила, что Святого Николая нет? А вот посмотри?
Все трое обернулись. Но увидели только поднимающуюся в небо стаю голубей, кем-то потревоженную. На скамейке никого не было. Лёнька пошарил глазами и заметил жёлтый тулуп, постепенно затерявшийся в толпе.
– Ладно, – сказал он родителям, взяв их за руки, – в другой раз познакомлю. Подождём. Надо уметь ждать. Это он мне так сказал – тот, который научил верить в чудо!