Часть Первая. Две истории.
Гоша.
Уж Гоша-то был эстет! Солнечный парень, приехавший в Ленинград с самого Дона, в нём смешались еврейская, остзейская и казачья кровь. Он шутил непрерывно – щедрым искрящимся фонтаном – и шутки его были не только смешными до детских колик, но и очень уютными.
Он сразу поступил в ЛГУ на физический факультет, но на втором курсе его отчислили за какие-то неподобающие, чуть ли не диссидентские высказывания. – Работал водителем Икаруса, закончил университет заочно. Женился на красивой и умной дочери академика, родили двоих черноглазых сыновей. Трудился по специальности в НИИ, писал чудесные стихи, занимался немного восточными единоборствами.
Я познакомилась с ним уже позже. – Была компания выпускников университета, в которую входил и мой муж: физики, психологи, философ, математик, биолог, геолог… Все сборища были у них зажигательными, все на нерве, все чуть-чуть через край. – Я компанию довольно быстро покинула, для моей психики происходящее было всё же чересчур. Иное просто коробило, что-то мне больно было видеть, слышать и помнить. Много пили.
...Гоша умер во сне. Остановилось сердце.
Казалось, совсем недавно я слышала его бодрый голос по телефону. Он приглашал меня на Новый год и сбивчивым старательным речитативом перечислял: « У меня будет холодец. У меня будет шампанское. У меня будет…» Но я, конечно, не поехала. Гоша жил на другом конце города, в одном из серых домов-близнецов, к которым от последней северной станции метро ещё идти дворами минут пятнадцать. – А самое главное – я знала, почему именно меня приглашал Гоша. Значит, у него совсем не осталось ни денег, ни друзей. (Мой бывший муж был уже далеко, о других не знаю). – Как-то я уже приезжала по его настойчивому приглашению «поговорить», привозила бутылочку. – Не знала, где присесть в грязной задымленной комнате, в которой были две двери: одна из коридора, другая – на лоджию, стул посредине и у стены грязный матрас со спальником. Пить и кушать Гоша изволил прямо на газетке, расстеленной на полу у матраса. А когда угостился спиртным и взбодрился, начал нехорошо шутить и пытался хватать меня за ноги – благо стул стоял в непосредственной близости.
И ещё я запомнила его в зелёных резиновых сапогах на босу ногу посреди зимы. Он был таким вдохновенным и почти не пьяным. Он был рад, что нашел работу почтальоном и строил грандиозные планы. – Куда мы шли?..Может быть, встретились случайно – всё же жили в одном городе (чуть не написала «живём»)? Снег, тонким рваным покровом сереющий на чёрных газонах, какие-то трамвайные пути… И Гоша - весёлый, в сапогах на несколько размеров больше, в вязаной женской шапочке нелепого цвета…
Игорь.
Он был такой… Как бы сказать точнее…- Неприятный. Лицо какое-то перекошенное, будто после инсульта. Всклокоченные грязные волосы. Одежда тоже грязная: растянутые кофты неопределенного цвета, засаленные чёрные джинсы. И особенно неприятным был его взгляд: сверху подобострастный, а внутри упрямый. Как у обиженного жизнью уличного пса.
Общий приятель – самый злой литературный критик Петербурга, но и, скорее всего, самый эрудированный, во время прогулок в Комарово рассказывал мне много разных историй о знаменитых людях, когда-то живших здесь. Истории звучали как невероятно вычурные небылицы, но все до одной оказались впоследствии абсолютной правдой. Я прочла ему свои свежие страдальческие стихи о любовных перипетиях, он их, конечно, раскритиковал, назвав «зарифмованным нравоучением». И как пример прочитал несколько стихотворений Игоря, назвав его лучшим молодым поэтом Петербурга. Стихи мне понравились. И тут же запомнились. Я повторяла строфы наизусть как песню. Они были душевные, напевные, тонкие. В них было настроение Петербурга, и были узнаваемые адреса. Это, действительно, было что-то поразительное, волнующее и родное. Правда, мой собеседник тут же разбавил очарование поэзии весьма нелестной характеристикой личности поэта, но, к моему удивлению, сделал это щадяще, только пройдясь по фактам, без вдохновения. – Я узнала, что Игорь пьёт, берет в долг и не возвращает. Что он не привык трудиться и сидит на шее у матери. Что один сердобольный старичок пустил его на ночлег по старой дружбе, а Игорь утром ушёл в туман, унеся с собой жалкие стариковские заначки, вытряхнутые из книг.
Оказалось, что у этого автора нет ни одной книги. Мой муж в ту пору меценатствовал, и на его средства была издана книга Игоря, отличный сборник. У меня сохранилось несколько экземпляров.
И что интересно: стихи эти настолько светлые и душевные, что я не раз видела, как люди плачут.