«К моему ужасу, … что всё-таки кровь по совести разрешаешь».
Боже правый! Пусто и страшно
становится в Твоём миру.
Н. В. Гоголь
Ваша поэзия ищет прежде всего
правды, а красота потом является
сама собою.
П. Мериме, французский писатель.
Как-то одна моя знакомая, мама двенадцатилетнего мальчика, рассказывала, как сын поставил в весьма затруднительное положение. Прочитав, по её рекомендации, повесть А. Пушкина «Дубровский», он озадачил маму вопросом:
- Ма, ты помнишь историю с пожаром в «Дубровском»?
- Да, но не в подробностях. Я ведь только в твоём возрасте читала эту повесть. А это когда было-то! А почему ты спрашиваешь? Тебе что-нибудь не понятно в ней?
Для дальнейшего понимания тебе, мой юный читатель, стоит прочитать отрывок, о котором идёт речь.
Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стёкла трещали, сыпались, пылающие брёвна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: «Горим, помогите, помогите». — «Как не так», — сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на пожар. «Архипушка, — говорила ему Егоровна, — спаси их, окаянных, бог тебя наградит».
— Как не так, — отвечал кузнец.
В сию минуту приказные показались в окно, стараясь выломать двойные рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.
Вскоре вся дворня высыпала на двор. Бабы с криком спешили спасти свою рухлядь, ребятишки прыгали, любуясь на пожар. Искры полетели огненной метелью, избы загорелись.
— Теперь все ладно, — сказал Архип, — каково горит, а? чай, из Покровского славно смотреть.
В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть, — со всех сторон окружало её пламя. Бедное животное жалким мяуканием призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на ее отчаяние. «Чему смеётеся, бесенята, — сказал им сердито кузнец. — Бога вы не боитесь: божия тварь погибает, а вы сдуру радуетесь», — и, поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз.
- Не то что не понятно… А как-то странно… Вот смотри. Кузнец Архип спасает кошку от огня. А до этого поучает детей, что божию тварь спасать надо. А сам до этого отказывается спасти людей из того же огня. Но ведь люди тоже божьи твари. И есть божий закон «Не убий!» Мне об этом бабушка рассказывала, когда я один раз ходил с ней в церковь. Как такое может быть в одном человеке?
- Я прямо растерялась, - продолжала моя знакомая. – Я не знала, что и ответить. В школе нам об этом не говорили. Помню, разъясняли, что Архип - бунтарь, противник угнетения крестьян, беспощадный мститель.
Но то, что он безнравственен и вероотступник, об этом не говорилось.
- И что же Вы ответили своему замечательному мальчишке? – поинтересовался я?
- Я, по сути, уклонилась от ответа, сказав, что Пушкин тем и велик, что из- под пера его выходят такие правдивые и сложные характеры людей, что понять их очень сложно.
- И сына устроил Ваш ответ?
- Он не стал его комментировать, однако, не упустил возможности меня поймать на слове.
- Это как?
- Весьма неожиданно. И мне интересно, как бы Вы ответили на такой его вопрос.
- Вот ты говоришь, что Пушкин писал правду. Как ты мне объяснишь вот такое в сцене пожара. Я тебе прочитаю оттуда две строчки.
Первая. Но тут кровля с треском рухнула.
Вторая. Поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез.
Скажи, как можно было поставить лестницу на кровлю, которая только что обрушилась, завалив четырёх людей, находившихся в доме?
- Вот ведь что усмотрел! И как Вы справились с этим замечательным вопросом?
- Никак. Посоветовала спросить у отца: он у нас всё знает. А Вы чтобы ответили.
Я бы в ответ привёл пример из поэмы «Демон» М. Лермонтова, где есть такие строчки.
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел,- и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали
Не многие знают, что в этих строках имеется серьёзное противоречие правде жизни: львицы никогда не бывают с гривой на спине. Это величественное украшение имеют только львы. Так что знаменитого поэта подвело незнание некоторых особенностей животного митра. Никто не застрахован от ошибок. И сколько раз будет потрясён умненький сынок этой моей приятельницы, когда прочитает он, подрастая, о более ужасных свидетельствах подобного разрешения крови по совести вопреки всем нравственным нормам. Скажем, на уроках истории ему стане известно о том, что случилось 31 марта 1878 года. В этот день присяжные заседатели, представители гражданского общества, оправдали в суде Веру Засулич, которую обвиняли в покушении на убийство видного государственного чиновника. Сама подсудимая так объясняла свой поступок: «Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причём, могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично». Но поражает не само оправдание покушения на жизнь человека, а тот восторг, который охватил многих в российском обществе по этому поводу. Общее для них мнение выразил писатель Степан-Кравчинский.
Героиня! Для тебя пишу я эти строки! Весь мир гремит славою твоего подвига. Имя твоё с благоговением повторяется во всех концах земли и будет повторяться из рода в род…Отдалённое потомство, разбив свои оковы, свободное, счастливое, тебе воспоёт свою хвалебную песнь, потому что в ряду тех подвигов, которыми куплено будет его счастье, твой- один из величайших.
Но прозорливые мыслители того времени не соглашались принять такую свободу на поступок. Так Ф. Достоевский в своей знаменитой пушкинской речи, произнесённой через два года после описанного события, в июне 1880 года, говорил:
Согласитесь ли вы быть архитектором здания судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой» при условии, «что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего только лишь одно человеческое существо, мало того - пусть даже не столь достойное, смешное даже на иной взгляд существо? Вот и вопрос.
И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди, для которых вы строили это здание, согласились бы сами принять от вас такое счастье, если в фундаменте его заложено страдание?
Но неприятие насилия у него возникло не после трагического поступка Веры Засулич, а гораздо раньше. В 1866 году он опубликовал роман «Преступление и наказание, в котором развенчал теорию разрешения крови по совести. Прочти примечательный в этом плане отрывок из этого романа.
Раскольников молча поднял на него свое бледное и почти грустное лицо и ничего не ответил. И странною показалась Разумихину, рядом с этим тихим и грустным лицом, нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность Порфирия.
- Ну, брат, если действительно это серьёзно, то... Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на всё, что мы тысячу раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, - и действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, - это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже... В этом, стало быть, и главная мысль твоей статьи заключается. Ведь это разрешение крови по совести, это... это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное...
Нет, друг Раскольникова, Разумихин, не ошибался. Но Раскольников не только так думал, после долгих сомнений он позволил себе так поступить, убив топором зловредную старушонку. И с какой потрясающей правдой показал Достоевский всю глубину мук души этого осознанного убийцы, как тяжёл был потом его путь к покаянию, к признанию чудовищности своей кровавой идеи.
Близок по не принятию права на убийство был и Н. Бердяев, известный российский философ.
Смерть - самое крайнее, самое страшное выражение мирового зла, отпадение мира от Бога, и целью религии всегда была победа над смертью, утверждение жизни вечной. Если крестная смерть Христа была победой над смертью, то она вместе с тем была и самым властным, религиозным осуждением убийства. Казнящий смертью, утверждали истинные христиане, присоединяется к делу мучителей Христа, убивает не только человека, но и Бога.
Но в конце девятнадцатого века российское общество выбрало путь террора, насилия, что в конечном итоге привело перевороту 1917 года, к возникновению тоталитарного государства, в котором жизнь отдельного человека была обесценена. Эстетика крови и разнузданной расправы стала нормой для многих советских писателей. Представляю, как будет потрясён знакомый нам уже подросток, когда он прочитает такие строки М. Светлова, поэта той эпохи.
Песня
В такие дни таков закон:
Со мной, товарищ, рядом
Родную мать встречай штыком,
Глуши её прикладом.
Нам баловаться сотни лет
Любовью надоело.
Пусть штык проложит новый след
Сквозь маленькое тело…
Поэтизация убийства той, кто тебе дал жизнь и взрастил с любовью, невозможно оправдать ни с какой точки зрения. Но она была у тех, кто допускал построение светлого будущего на крови невинных жертв.
И как писал тот же поэт: «Новых дней кровавые поверья слышат хаты... Верят и не верят...». Им пришлось поверить, пройдя через красный террор, сталинские репрессии и беспредел после распада Союза в девяностые годы прошлого века. Честный и ответственный взгляд многих писателей на жизнь тех лет запечатлён во многих произведениях, которые нельзя и сейчас читать без содрогания и ужаса. Так и хочется воскликнуть вслед за Н. Гоголем: «Боже правый! Пусто и страшно становится в Твоём миру».
И сразу вспоминается А. Платонов, удивительный мастер художественного слова, воссоздавший на страницах загадочной повести «Чевенгур» потрясающую в своей обыденности картину уничтожения мирных зажиточный граждан, «буржуев», одного малого российского городка в первые годы советской власти..
В ночь на четверг соборную площадь заняла чевенгурская буржуазия, пришедшая еще с вечера. Пиюся оцепил район площади красноармейцами, а внутрь буржуазной публики ввёл худых чекистов. <…>
Выстроил чекистов, не ожидая часа полуночи. — Коцай их, ребята! — И сам выпустил пулю из нагана в череп ближнего буржуя — Завын-Дувайло. Из головы буржуя вышел тихий пар, а затем проступило наружу волос материнское сырое вещество, похожее на свечной воск, но Дувайло не упал, а сел на свой домашний узел.<…>
Чекисты ударили из нагана по безгласным, причастившимся вчера буржуям — и буржуи неловко и косо упали, вывертывая сальные шеи до повреждения позвонков. Каждый из них утратил силу ног ещё раньше чувства раны, чтобы пуля попала в случайное место и там заросла живым мясом.<…>
Чепурный и Пиюся пошли лично обследовать мертвых буржуев; погибшие лежали кустами — по трое, по пятеро и больше, - видимо стараясь сблизиться хоть частями тела в последние минуты взаимного расставания.
Чепурный пробовал тыльной частью руки горло буржуев, как пробуют механики температуру подшипников, и ему казалось, что все буржуи ещё живы.
— Я в Дувайле добавочно из шеи душу вышиб! - сказал Пиюся.
— И правильно: душа же в горле! — вспомнил Чепурный. — Ты думаешь, почему кадеты нас за горло вешают? От того самого, чтоб душу веревкой сжечь: тогда умираешь, действительно, полностью! А то всё будешь копаться: убить ведь человека трудно!
Пиюся и Чепурный прощупали всех буржуев и не убедились в их окончательной смерти: некоторые как будто вздыхали, а другие имели чуть прикрытыми глаза и притворялись, чтобы ночью уползти и продолжать жить за счёт Пиюси и прочих пролетариев; тогда Чепурный и Пиюся решили дополнительно застраховать буржуев от продления жизни: они подзарядили наганы и каждому лежачему имущему человеку — в последовательном порядке — прострелили сбоку горло — через железки.
— Теперь наше дело покойнее! — отделавшись, высказался Чепурный.
Фантастичность подобной реальности не мешает задаться вопросом, что есть такое в обыкновенных людях, позволяющее им с такой лёгкостью убивать себе подобных. Сказать, что у них что-то не так с головой, как у Сашки, психически нездорового персонажа рассказа «Возле стылой воды» Бориса Екимова, никак нельзя. Ведь тот, обиженный на инспекторов рыбнадзора за то, что они забрали у него орудия подлёдного лова, буквально понял слова своего приятеля по поводу своих обидчиков: «Подлянки... Погань... Топить таких надо». А так поняв, пошёл и переставил указатели, показывающие безопасный путь по льду замёрзшей реки, что привело к гибели, с его точки зрения, злодеев. И остались у одного из них без отца двое детишек. И как им объяснить, за что погиб тот, кто их так любил? А для Сашки все люди были врагами: уж больно часто испытывал на себе их неприязнь, издевательства и оскорбительные издёвки. Он часами после своего «удачного» мщения рассматривал журнальную картинку с изображением плотины.
Сашка заворожённо глядел на цветной снимок, где снята была высоченная плотина гидроэлектростанции в горах, просторное водохранилище. Место незнакомое. Свои-то плотины вот они: на Дону - Цимлянская и Волжская,- рядом. А эта где-то в горах. Высоченная, даже глядеть страшно.
- Сколько же высота у нее? - спросил Михалыч.
- Триста метров.
- Это да... - удивился Михалыч. - А воды держит?
- Десять с половиной кубокилометров, - четко ответил Сашка.
- Написано?
- Я там работал, - спокойно сказал Сашка.
Михалыч удивился признанию, но занимала его плотина. Она была очень высокая, даже страшно глядеть. И оттого какая-то ненадёжная: хоть и бетонная, но стеночка, а за ней - махина воды.
- Возьмёт она да рухнет, - вслух подумал Михалыч. - Чего тогда будет...
- Всем им тогда конец, - твёрдо ответил Сашка.
- Кому?
- Всем... И тем, кто стрелял, и кто не стрелял... И кто резал, и кто посылал их... Никто не спасётся.
Поняв, что инспекторов погубил Сашка, и догадываясь о причинах его исчезновения, Михалыч потерял покой: этот придурашный, видно, отправился взрывать плотину, желая отомстить роду человеческому за свои обиды.
Радио Михалыч всё равно каждый день слушал. Чаще - вечерами. Спать ложатся, он включит приёмник, слушает. Слушает и боится. Вот-вот объявят. Не объявляли, слава Богу. Пока...
Понятно, что только болезненное сознание, что было у Сашки, могло породить такие человеконенавистнические идеи, ведущие к ужасным последствиям. Но не были же повреждены сознанием тысячи россиян, что долгие годы считали Веру Засулич своей национальной героиней. Несколько приоткрывает завесу над этой тайной следующий отрывок из её личных воспоминаний.
В том же стихотворении Рылеева <…> я наизусть выучила также и следующие строки:
Не говори, отец святой, что это грех,- слова напрасны.
Пусть - грех великий, грех ужасный!...
Что Малороссии родной, чтоб только русскому народу
вновь возвратить его свободу.
Все грехи, все преступления я на душу принять готов. («Наливайко», 1
О каком грехе речь идёт, мы поговорим с тобой, юный читатель, потом, но ещё вот какой есть любопытный исторический факт.
17 декабря 1881 года в лондонском театре «Адельфи» была отменена премьера трагедии Оскара Уайльда «Вера, или Нигилисты». Прообразом главной героини послужила русская террористка Вера Засулич. Спектакль сняли по политическим причинам. В марте 1881 года от рук террориста погиб российский царь Александр II, а в сентябре президент США Джеймс Гарфилд.
Как понять Оскара Уальда, очарованного личностью террористки, - будущего автора трогательной сказки «Звёздный мальчик», где зло побеждается добром и любовью ко всему живому? Что не понимал автор запрещённой пьесы? И что испугало тех, кто отменил показ этого спектакля?
Ответов может быть много, и понять один из них нам позволит понимающее диалоговое чтение притчи из поэмы Н. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Прочти притчу и составь вопросы к ней для дальнейшей работы с её текстом.
Легенда о двух великих грешниках
Господу богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках её сказывал
Инок, отец Питирим.
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.
Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть господь пробудил.
Сон отлетел; опротивели
Пьянство, убийство, грабёж,
Тени убитых являются,
Целая рать – не сочтёшь!
Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снёс полюбовнице
И есаула засёк.
Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.
И прегрешенья отмаливать
К гробу господню идёт,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стаёт.
Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой,
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.
Денно и нощно всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!
Сжалился бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,
Рек: «Не без божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!
Будет работа великая,
Будет награда за труд,
Только что рухнется дерево –
Цепи греха упадут».
Смерил отшельник страшилище:
Дуб – три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,
Режет упругое дерево,
Господу славу поёт,
Годы идут – продвигается
Медленно дело вперёд.
Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!
В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,
Глянул – и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.
Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.
Пан усмехнулся: «Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»
Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!
Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.
Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Слава творцу вездесущему
Днесь и во веки веков!
Притча прочитана, и теперь ты ждешь, что я расскажу тебе о поэме, из которой она взята, и о том, что случилось в этом произведении до момента появления в нём уже известного тебе текста из него.
Ты прав, но я начну с другого. Сколь объектом внимания Н. Некрасова в поэме является Россия, надо представить прежде всего, какой путь она проделала с начала века ко времени написания этого удивительного произведения. Путь Российской империи в девятнадцатом веке был весьма непростым. Тут было всё: национальный триумф и позор, трагедии и драмы целых поколений, потрясающие взлёты человеческого гения в литературе, живописи и музыке, неистовость правдоискателей из разных сословий общества, подготовивших кровавое падение царской державы во второе десятилетие двадцатого века, что привело в свою очередь к появлению государства-монстра – Советского Союза. А начинался в атмосфере национального единства. Победа в Великой отечественной войне против наполеоновских орд, казалось, создала все условия для национального мира, для решения насущных задач общества. И многим виделось, что, наконец, все граждане России обретут одинаковые гражданские права: падёт мерзкое крепостное право и миллионы крестьян будут пользоваться всеми демократическими свободами. Но ожидания не оправдались, а попрание основных человеческих прав самодержавным режимом только усиливалось. Тогда группа дворян, ревнителей свободы и справедливости, организовали тайные общества по борьбе с властью, а затем в декабре 1825 года вывели верные им воинские части на бунт против узурпировавших гражданские права российского народа. Там-то прозвучал выстрел Каховского, направленный в того, кто олицетворял для него официальную власть. И трагедия была в том, что смертельно раненный граф Михаил Милорадович был героем Отечественной войны, соратником Суворова и Кутузова, проведший через пятьдесят сражений свои доблестные войска, показывая при этом беспримерные образцы воинской доблести. Писатель Федор Глинка, участник многих этих сражений, так вспоминал любимого им и российскими солдатами генерала.
Он «будто оделся на званый пир! Бодрый, говорливый... он разъезжал на поле смерти как в своём домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, ещё спокойнее раскуривал её и дружески разговаривал с солдатами... Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху»
И это была не бравада, не позёрство. Он хорошо усвоил уроки своего великого учителя, А. Суворова: командир должен делать всё, чтобы поддержать в подчинённых солдатах боевой дух и уверенность в себе. Парадокс состоял ещё и в том, что убитый был противником крепостного права: после него осталось завещание, в котором он велел отпустить на свободу полторы тысячи своих крепостных, что было и исполнено.
И Пётр Каховский, бедный дворянин, не имевший семьи и поэтому выбранный заговорщиками на совершение этого кровавого действия. Выстрел в спину героя Бородино и «битвы народов» под Лейпцигом открыл трагический перечень кровавых деяний борцов за свободу и равенство. Он стал точкой не возврата для российской истории. А в ней после декабристского восстания возник период, который можно назвать временами жесточайшего преследования свободомыслия, общественного упадка, уныния и серости.
Точную картину того времени воссоздал в стихотворении «Дума»
М. Лермонтов.
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию — презренные рабы.
……………………………………………
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдём без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
Однако в последующие сороковые годы в российском обществе стали возникать тенденции к оживлению общественной жизни. Возникли политические течения, представители которых вновь стали искать пути изменений российской государственности. Среди этих течений наиболее заметными были славянофильские, западнические и социал-демократические. Накал напряжения в обществе нарастал, и, казалось, вот-вот что-то обязательно произойдёт. Но отрезвляющим душем для всех стали события 1853-55 годов. Именно в эти сроки проходила Крымская война, в которой Россия, ещё помнившая вкус ратной славы начала века, потерпела позорное поражение. И причины этого бедствия были не в том, что русский солдат разучился воевать, а в том, что Россия безнадёжно отстала в экономическом и промышленном развитии, в государственном и политическом устройстве от своих победителей, от передовых стран Европы. И причиной всех причин было пресловутое крепостное право. Этот пережиток, как писал В. Маяковский по другому поводу, «обдряб и лёг у истории на пу;и в мир, как в свою кровать. Его не объехать, не обой;и, единственный выход - взорвать!»
И такой взрыв произошёл бы, если правительство третьего марта 1861 года не отменило бы крепостное право. А царь Александр Второй, подписавший манифест «О ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМ ДАРОВАНИИ КРЕПОСТНЫМ ЛЮДЯМ ПРАВ СОСТОЯНИЯ СВОБОДНЫХ СЕЛЬСКИХ ОБЫВАТЕЛЕЙ», вошёл в отечественную историю как царь-освободитель. При этом надо отметить, что отмена крепостного права вынудило правительство пойти и на другие серьёзные государственные реформы.
Конечно, это решение нашло широкое одобрение в обществе. Но в нём было много и таких людей, которые считали, что такая реформа не решает проблем основных гражданских свобод. Наиболее острыми критиками были социал-демократы в лице своих вождей Герцена, Белинского, Добролюбова, Чернышевского и Лаврова. По свои взглядам был очень близок к ним и Николай Некрасов, который к тому же состоял в дружеских отношениях с некоторыми из них.
И так, наконец, перейдём к поэме „Кому на Руси жить хорошо», которую автор писал очень долго, с 1883 года по 1876 год. Причин такой длительности много: творческие, цензурные и личные. И она всё-таки не была закончена. Хотя по сути поэма явилась итоговым, закатным, произведением для великого поэта. Состоящая из четырёх частей, она явила читателю широчайшую панораму народного крестьянского быта, которой ранее не было в русской литературе. Да и сюжет её разворачивается благодаря семи крестьянам из разных деревень: «Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова -
Неурожайка тож». И пошли они по дорогам своей родины в поисках удачи и богатства, как в русских народных сказках, а ответа на вопрос: «Кому живётся весело вольготно на Руси?» А ещё их в дороге сопровождала сказочная скатерть-самобранка, поившая и кормившая их.
И при чтении поэмы постоянно не отпускает мысль, что читаешь любопытную народную сказочную повесть, написанную простым и удивительно чистым языком, всю наполненную крестьянским мироощущением: пословицами, загадками, причитаниями, песнями, и сравнениями. И счастье семь мужиков ищут особенное, соответствующее именно этому мировоззрению – счастье для какого-нибудь отдельного людского сообщества: мужиков, попов, помещиков, купцов и женщин, а не просто счастливого человека. Встретились и побеседовали со всеми представителями указанных групп и не нашли счастливых. Таков итог был их многодневных странствий к началу четвёртой части «Пир на весь мир», из которой тобой, юный читатель, была прочитана притча. Эта часть начинается с описания того, как в конце одного села под ивою собрались мужики: выпивали, злословили, распевали песни, слушали всякие байки. Но одна из них стала причиной спора, который чуть не перешёл в ожесточённую драку. История, что чуть не поссорила мужиков была о барском слуге Якове.
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать
Да племяша-малолетка качать.
Так они оба до старости дожили.
Но подрос племянничек. И надо же было ему влюбиться, а за тем попросить у своего барина разрешение на брак с любимой. Барин отказал и за своеволие отправил служить в армию на долгие годы. Очень обиделся яков на своего барина и решил ему отомстить за то, что тот разрушил счастье своего любимца и исковеркал ему жизнь. Но месть была осуществлена очень необычным способом
Зло засмеялся: "Нашёл душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!"
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине её укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю - и ноги спустил!..
Экие страсти господни! висит
Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит,
Эхо одно откликается!
Из двух самых порицаемых христианских грехов: убийство и самоубийство,- Яков выбрал последнее. Хотя и знал религиозную православную норму.
Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне … убийцы… и всякий любящий и делающий неправду" (Откр.22:14-15).
Почему он так поступил? Ответ достаточно неожиданный. Он поступил по совести. То есть его совесть не позволяла убить того, кого он любил всю жизнь. Но зная, что «другом и братом верного Якова барин зовет», что он без него никак не может, слуга решил своей смертью лишить того покоя в последние годы жизни. Прибег к казни моральной, взывающей к совести злодея, к осознанию тяжести своего греха.
Выслушав это правдивую историю, мужики не сошлись во мнениях по вопросу, который у них возник под влиянием поступка Якова.
И горячо заспорили
О том, кто всех грешней.
Один сказал: кабатчики,
Другой сказал: помещики,
А третий - мужики.
……………………………………
Кто всех грешней? подумайте!"
- "Ну, кто же? говори!"
- "Известно кто: разбойники!"
И тогда, чтобы помирить разгорячённых спорщиков, Иона Ляпушкин, «захожий» божий странник из числа тех, что во множестве своём бродили по дорогам России, рассказал легенду о двух великих грешниках.
И только теперь можно переходить к понимающему диалоговому прочтению притчи. У тебя сейчас есть возможность сравнить свои вопросы к ней с моими.
Вопросы к притче «Легенда о двух великих грешниках».
1. Что является движущейся силой в первой части притчи?
2. Что является движущейся силой во второй части притчи?
3. Что является движущейся силой в третьей части притчи?
4. Прощение грехов разбойнику не есть ли акт благословления на другие убийства грешников из числа дворян-крепостников? И не противоречит ли это библейской норме?
5. В чём состоит морально нравственный урок притчи современным читателям её?
Как видно из текста, всё изменения в первой части происходят под влиянием совести. Правда, не говорится. О причинах её пробуждения. Сказано – «вдруг». Но она отваживает разбойника от привычных удовольствий жизни, вызывает к жизни видения его преступлений. И в конец «совесть злодея осилила», подтолкнув к молитве: молится у гроба господня в Иерусалиме, молится в странствиях и молится в монашеском скиту. Горячие слова всех этих молитв не дали во второй части прощения. Чего не было в этих молитвах? Что мешало Богу его услышать и простить? Видно, потому, что “лице Господне против делающих зло, (чтобы истребить их с земли)” (1Пет. 3:12).
Слова молитв оказались бессильны. И только поступок, кровавый и жестокий, облегчил душу разбойника, простил ему тяжкие грехи. Смерть одного злодея спасает душу другого, не менее, а если не более кровавого. И бог как бы на прямую не прощает разбойника. Он просто соблюдает условия договора с ним: дуб должен упасть. Дуб падает, но была ли в этом виновата божья воля , утверждать не приходится. Но некоторая уверенность в этом остаётся. И вот почему.
В такой трактовке искупления греха Некрасовым легко узнаются некоторые черты религиозность многих социал-демократов того времени Вот как пишет об этом современный историк В. Хорос.
Наиболее явно звучит тема искупления, скорректированная на революционный лад. Её можно передать примерно так. Когда-то Бог принял образ человека (Христа) во имя искупления грехов человечества, избавления его от страдания. Теперь же вместо Богочеловека приходит Человекобог, то есть революционер, берущийся избавить людей, прежде всего трудящиеся массы, от тяжёлой жизни. Революционер, человек, как бы наделён божественной функцией социального спасения, а также мщения за всё содеянное насилие над простыми людьми. Революционное мщение сродни Страшному суду — только здесь, на земле.
Вот почему прощён разбойник. Он карает от имени Бога злодеев на земле, не дожидаясь Страшного суда. Притча как бы выписывает всем будущим революционерам индульгенцию на все мыслимые и немыслимые преступления против , в их понимании, классовых врагов. Страшно поверить, но такой была художественная логика этой притчи. Разделял ли её Некрасов, нельзя утверждать безоговорочно. Но есть ещё один примечательный факт, крестьяне, соглашаясь, что «велик дворянский грех!", ни слова не сказали о прощении разбойника-душегуба, мстившего барам за их грехи. И это молчание весьма красноречиво говорит о глухом не согласии с таким прощением. Так и слышатся «но» в конце цитируемой фразы одного крестьянина; «велик дворянский грех!", после чего последовало бы какое-то не согласие, типа: «Но убивать барина - тоже грех, прости его Боже!»
Сказать, что разрешённое убийство осталось уделом тех революционеров тех и последующих лет, никак нельзя. Оно пышным цветом расцветает и в наши дни. В чём причина злодейского убийства в мае 2013 года английского двадцатипятилетнего солдата Ли Ригби в лондонском районе Вулич. Это тоже было убийство по совести основанное на нравственной оценки исламистами внешней политики Англии. И как не покажется странным, истоки современного терроризма сегодня увязываются с далёким прошлом и с российскими революционерами-убийцами по совести. Вот что пишет профессор Королевского университета в Канаде Анна Силджак в книге «Ангел мести»
Без сомнения, гнев и ненависть – важнейшие компоненты сознания террориста. Но это только половина сути. Я думаю, что вплоть до сегодняшнего дня движущая сила терроризма – это видение мирового порядка, альтернативного нынешнему, порочному. Они страстно верят в возможность создания утопического мира, где люди будут жить в мире, гармонии и справедливости. Террористы XIX века считали, что этот идеал стоит жертв. И готовы были сами приносить себя в жертву. Эта цена была приемлемой для них. Именно так считала Вера и ее товарищи. Они видели в акте террора благородный поступок, совершённый не из ненависти, гнева или мести, а ради высокой цели. Они убивали и умирали ради прекрасного будущего. Я не идеализирую террористов. Я просто думаю, что нам необходимо понимать их ментальность и мотивы. Здесь у террористов XIX века много сходства с нынешними. В чем они не похожи, так это в масштабах. Террор позапрошлого века не имеет ничего общего с современными терактами, когда гибнут сотни и даже тысячи ни в чем не повинных людей.
Вы, конечно, поняли, какая Вера упомянута автором в этом отрывке? Верно – Вера Засулич. Эхо её выстрела долетело и до наших дней. Что, безусловно, печально. И как не вспомнить пророческие слова А. Блока, русского поэта, так чувствовавшего состояние общества.
Развязаны дикие страсти под игом ущербной луны
И под «порочными страстями» легко угадываются убийства по совести, а под «ущербной луной» – неспособность современного общества и его правительства решать сложнейшие проблемы экономического и морально-этического плана.