Пятая
Flohmarkt
Погожий день. Благоприятное время для того, чтобы совершить увлекательную и неторопливую прогулку по «блошиному» рынку. Забавное у него название. И пришло оно из Парижа, где во времена Наполеона появился знаменитый Клиньянкур, базар для распродажи старых вещей. В продаваемом барахле обитало огромное количество блох. Поэтому это место стали называть March; aux puces – блошиный рынок.
Безымянный автор, вероятно, турист, посетивший это парижское чудо, так описывает увиденное:
«Склад, музей, сокровищница. Место, где продают время, где торгуют ностальгией и распродают по частям прошлое. Здесь есть всё: книги, решётки от каминов и каминные щипцы, утюги, птичьи клетки, бутылки, чашки и рюмки, эмалированные чайники и медные кофейники, открытки, разные бумаги, куклы, статуэтки, распятия, пластмассовые бусы и африканские маски, оленьи рога и бронзовые пресс-папье, керосиновые лампы и деревянные кофемолки, щипцы для сахара и фетровые шляпы, котелки и цилиндры, трости, зонты, коробки и коробочки, футляры, игрушки, музыкальные инструменты и ноты, лорнеты, чемоданы, ящики, столы и стулья, столики и подушки для ног, ручки от навсегда закрытых дверей и ключи от потерянных замков, гравюры, боа, карандашные рисунки и акварели, головы от манекенов, четки, кастрюли, тазы, чугунные кочерги, русские самовары и китайские веера, зеркала, часы, фотоаппараты, рамы от картин и сами картины, загадочные детали, кусочки, обрывки… Фрагменты ушедшей жизни. Обломки чужого быта. Гигантский коллаж из умерших вещей. Караван-сарай, где для каждого есть свой продавец, где никто не останется без покупки. Здесь никто не будет разочарован. March; aux puces - это не просто рынок, это ещё и театр, маскарад, райский сад для фотографа».
Flohmarkt, блошиный рынок, в Эссене тоже являет любопытную картину, вполне соответствующую приведённому описанию. Я иногда его посещаю по пятницам. И цель, кроме длительной прогулки, есть. Выискиваю специальные ложечки, которыми в прошлые времена гасили свечи. Небольшого размера, сделанные из меди, бронзы или фраже и имеющие затейливые художественные формы – они, собранные вместе, представляют коллекцию, вызывающую у моих друзей неподдельный интерес. А в последнее время я стал выискивать спичечницы, такие любопытные обложки для спичечных коробков. Они привлекли меня своеобразием оформления боковых панелей и крайней редкостью своего появления среди вещевого разнообразия барахолки.
Но как-то среди вещевых развалов я увидел нечто, что болезненно зацепило. На земле валялась груда семейных альбомов. Присел и перелистал десятка два страниц. История одной семьи за несколько десятков лет где-то в 60-90 годах прошлого века. Групповые и одиночные изображения. Дети, молодёжь, взрослые и старики старательно смотрят в объектив камеры. Он, объектив, запечатлел их в повседневных событиях на улице, дома, на пляже, на природе. И в моменты празднеств: на днях рождениях, свадьбах, юбилеях, на торжественных церемониях. Запечатлел мгновения их жизни. Они им были дороги, и они хотели сохранить память о них, делая эти снимки. Теперь многие персонажи, безмолвно застывшие на фотографиях, уже покинули этот мир. А их изображения, пожелтевшие и блеклые, потерянно глядят на фланирующих мимо людей. Изображения с неузнаваемыми ликами, сиротливые и ненужные.
Шестая
Окрестности
Когда долго живёшь на одном месте, то многое становится привычным и узнаваемым. Магазины, булочные, кафе и некоторые привлекающие взор здания. Особенно старой постройки. Такое, как кирпичная вертикаль Wasserturm, с маленькими окнами-бойницами, и увенчанная зеленоватой шапкой-кровлей. Ранее это была в функциональном отношении так называемая башня Рожковского, служившая для подачи воды жителям округи. В наши дни на её первом уровне располагается пункт по оказанию благотворительной помощи нуждающимся. Все рабочие дни, с понедельника по пятницу, с утра подъезжают сюда фургоны, привозя из разных торговых точек города всевозможные продукты, срок годности которых по маркировке на них кончается в ближайшие два-три дня. А часов с одиннадцати пространство вокруг башни заполняют несколько десятков людей с хозяйственными сумками на колёсиках. Для каждого из них назначен определённый час, согласно ранее составленным спискам в специальном офисе, который находится тут же. Заплатив два евро, которые идут на оплату труда обслуживающего персонала, каждый получает продукты в среднем на тридцать-сорок евро. Люди стоят в ожидании своего времени, многие давно знакомы. Для них это ещё и место встречи. Слышится немецкая, русская, турецкая, арабская, польская, украинская и другая речь. Потом многих из них, уже отоваренных, можно увидеть на прилагающих улицах, на остановках транспорта с полными повозками и солидными сумками. Через неделю Wasserturm их ждёт вновь. Конечно, люд, снующий на улицах и в магазинах между полок и стеллажей с товарами, мне не знаком. Хотя отдельные лица примелькались. Но есть ряд мест, в которых обретаются те, кто узнаёт меня и каждый раз при встрече демонстрирует радушие и доброжелательность. Если придерживаться географического принципа, то в нескольких десятках метров от моего уютного четырёхэтажного дома на двенадцать квартиросъёмщиков находится ателье бытовых услуг, где, если надо, постирают, погладят, произведут химчистку или мелкий ремонт одежды. Содержат ателье двое поляков-супругов: Алиция и Дариуш. Она, значительно младше, белокурая, улыбчивая, с затаённой хитринкой в глазах. Он – моложавый для своего возраста, подтянутый и статный, в неизменном бежевом костюме с обязательным галстуком. Рассудительный и одновременно смешливый. Наши краткие беседы, у них много дел, о том, что им пора на покой, но надо помогать детям, его детям, что он хотел бы мне показать Варшаву, где сам давно не был, о способах борьбы с подагрой, общей для меня и него достовучей болезнью. Вездесущая болонка, её любимица, своими причудами мило украшает наши встречи. А иногда и приканчивает их, настоятельно требуя, чтобы её вывели погулять. Далее на моём пути на той же улице полтротуара занимают выносные лотки. Они притягивают взгляд разнообразием фруктов и овощей. Мозаика их красок напоминают восточные ковры. Такая ассоциация не случайна. Ведь хозяин магазина „Asiatischen Lebensmittel“ – «Продукты питания» афганец по происхождению. Он и его жена в окружении четырёх детей дошкольного возраста являют собой удивительное семейство: все черноглазые, худощавые дружелюбные и внимательные. Он, владеющий вполне сносно русским языком, неизменно встречает меня словами: «Привет! как дела? Почему давно не был? Что делал?» А при расчёте на кассе обязательно скажет: «Что так мало взял? Бери больше! Совсем даром. Это очень вкусно. Ну, хорошо, спасибо! Приходи завтра, будет новый товар». Свернув за угол, сразу попадаешь в аромат печёного хлеба. Азербайджанец с молодыми парнями, сыновьями и родственниками продают на вынос национальные лепёшки - чёреки, выпекаемые здесь в тындыре – печи-жаровне особого кувшинообразного вида. Хозяин, седеющий мужчина преклонных лет, хорошо знающий английский язык, с восторгом узнал, что я одно время учительствовал в Баку. С тех пор он неизменно меня приветствует не иначе как муаллим (учитель – азер.). «Муаллим, тебе сколько, одну упаковку или две?» Сделав несколько поворотов, переходя с одной улицы на другую, минут через десять я вхожу в мир прошлых лет, вернее, в мир вещей, которые в какой-то момент своей жизни оказались ненужными своим владельцам. В четырёх окнах-витринах можно увидеть удивительное многообразие вещей, тут часы и статуэтки, посуда и ювелирные изделия и украшения на любой вкус, книги и грамзаписи, одежда и обувь. Хозяин, родом из Дамаска, весьма своеобразная личность, в котором восточное лукавство и предприимчивость удивительным образом сочетаются интеллигентностью и приятными манерами. Через дорогу располагается булочная, в которой управляется крупная статная женщина. Светловолосая, синеглазая, шумная, произносящая русская слова своеобразным распевным образом, она всегда готова, при наличии возможности, пуститься с вами в какие угодно разговоры, не упуская возможности поиздеваться над чем-нибудь в вас. Если ей удаётся, запрокидывает голову в неудержимом раскатистом смехе. Наполовину русская, наполовину латышка , она приехала с сыном из Латвии на время, на заработки. Но так и осталась. Но в глазах всегда грусть, когда она рассказывает о жизни в Латвии, которую она наблюдала во время своих поездок туда во время своих отпусков. В некотором отдалении расположен ещё один магазин, в котором продаются всевозможные восточные продукты. Семья курдов, отец и сыновья, всем этим управляют. Владея русским языком, они с явным удовольствием это демонстрируют, чем немало удивляют немецкоязычную публику. Последнее время за прилавком постоянно находится младший, шестнадцатилетний парень удивительной природной красоты. Складывается впечатление, когда смотришь на него, что он сошёл со страниц одного из древних восточных сказаний, что, однако, не мешает ему быть вездесущим и обходительным. А далее, через несколько сот метров на противоположной стороне Штелле (Steele), так называется эта улица, находится любопытное заведение под названием Каритас, принадлежащее католической церкви. Сюда жители несут и передают в безвозмездное владение всевозможные вещи: книги, посуду, одежду, обувь, украшения и игрушки. Всё это можно здесь купить за весьма символическую цену. Работают здесь в основном лица, находящиеся на социальных пособиях. Им разрешается подрабатывать, это так называемая евроджоб (eurojob). Среди них много русскоговорящих, и общение с ними одна из целей моего посещения, хотя в основном я сюда прихожу за игрушками для моих внуков, число которых всё увеличивается, способствуя росту народонаселения всё ещё чуждой для меня страны.
Седьмая
Хроника трёх часов
Закончилась первая треть октябрьского забега дней. С настойчивостью, которая лучше бы пригодилась для иных целей, всё это время щедро заполнялось длительными дождевыми проливами и хладностью осеннего воздуха. Совершая кратковременные набеги на магазины, я никак не отважился на продолжительное странствие по городским улицам. Хотя необходимость в этом всё нарастала: банк, библиотека, визит к другу в туристское агенство, цветочный развал на пешеходке – необходимо обновить насаждения на балконе, да и пора в вазу в комнате поставить хризантемное откровение, магазин «Лидл», где продают любимые моими учениками фруктовые тянучки и упаковки обожаемых мною kaki, то есть хурмы, стенд-шкаф, в котором горожане оставляют ненужные книги, и любой из них может также бесплатно взять любое издание: у меня закончилась англоязычная литература для приятного времяпрепровождения в кресле. После двенадцати дня, убедившись, что сероватость туч не угрожает мне дождливым истязанием, я выдвинулся, уложив, однако, в сумку на всякий случай портативный зонтик. Как потом оказалось, зря: осадочных мерзостей не случилось. Забыл написать, до этого приоткрыл во всех помещениях окна для проветривания и, найдя в youtube подходящий ретро-джаз, включил его на приличную громкость. Дело не в том, что мне приятно по возвращению открыть дверь и услышать приветливые звуки музыки, хотя и приятно, что уж скрывать. Однако в этом случае я следую советам правоохранительных органов. За последнее время количество квартирных краж увеличилось в разы. Многие это связывают с возросшим числом «понаехавших». Так что музыка в квартире свидетельствует, что в ней кто-то есть, и потому её лучше не трогать. Вот и в проспектах продаж в магазинах на неделю часто рекламируется некий аппарат, который воспроизводит свечение экрана телевизора. Он, со всей очевидностью, тоже должен вводить в заблуждение домушников. Прихватив пару пакетов со скопившимся мусором, я вышел во двор, где находились соответствующие контейнеры. И там я стал свидетелем забавной жизненной миниатюры в исполнении подростка лет тринадцати. Он приволок большущий тюк с мусором, одним движением откинул крышку контейнера, так что та упала на стену, возле которой тот стоял. С усилием забросил тюк в зев железного ящика. Попытался вернуть крышку на место, но длины его рук не хватало, чтобы до неё дотянуться. Тогда он отступил на десяток шагов, разбежался и с разбега сильно ударил правой ногой по ящику, рассчитывая, что контейнер от удара стукнется о стену, и крышка, придя в движение этого, закроется. Но не тут то было. Новый разбег. Новая неудача. Ещё и ещё. Во дворе стоит грохот. Уже вышли на балконы люди. Видя такое, мальчуган, встав на цыпочки и вытянувшись вверх, протиснулся между ящиками и дотянулся до злосчастной крышки, и та с грохотом упала вниз, чуть не зацепив ответственного парнишку. Тот отскочил и, подпрыгивая с одной ноги на другую, вымчался со двора. Я же, расставшись без всяких проблем со своим грузом, выйдя из двора и свернув за угол, на противоположной стороне улицы сразу увидел двух девчушек лет десяти-двенадцати в трусиках и маечках, резво бегущих по тротуару вдоль здания школы. И тут живо вспомнилась картинка из далёкого прошлого. Из гимназии, где я тогда директорствовал, мне, чтобы добраться до гороно, надо было пути пройти мимо одной из школ города. У неё не было собственного стадиона, а для наружных занятий по физической культуре использовалось асфальтовые площадки и тротуары, прилегающие к зданию музыкального училища, стоящему через дорогу от школы. Иногда, когда мимо меня бежали старшеклассники, при этом их учитель нигде не наблюдался, я их спрашивал, куда они так торопятся или от кого убегают, неужели от какого-нибудь циклопа. Многие из числа бежавших тут же складывались пополам от смеха: ведь этот учитель был известен под кличкой «циклоп». Дело в том, что в юности он, занимаясь боксом, получил травму уха и стал плохо слышать с одной стороны. Поэтому он, когда слушал, всегда поворачивал голову в профиль. Со стороны всегда казалось, что он смотрит на собеседника одним глазом, как циклоп, пострадавший от Одиссея. Гриша, так звали этого физрука, на кличку не обижался, даже откликался во время игры в баскетбол. Но мне, при встречи, выговаривал: «Опять ты мне срываешь забег на 1500 метров. Я ведь вижу их результаты», - но глаза смеялись и озорно поблёскивали, - тебе это обойдётся в сухач и добрую порцию пельменей. Веди в стекляшку». И мы с ним шли в сторону пельменной, зайдя по дороге в магазин за бутылочкой. Послерабочее время заканчивалось на достойной ноте. Оторвавшись от воспоминаний, я увидел, что юные спортсменки уже бежали далеко впереди меня, подбрасывая ступни ног к своим попкам. А сам я нахожусь перед окнами классных комнат, которые были вровень с тротуаром и размещались в полуподвальном помещении. В одном классе учащиеся, видно, занимались переводом, о чём свидетельствовала знакомая ярко-оранжевая обложка словарей, которые были у многих в руках. Все были поглощены работой и не замечали меня, которого так и тянуло в класс: ведь уже двадцать лет я вне этого удовольствия: быть учителем массовой школы. Но вот один ученик досадливо махнул мне рукой, мол, проходи. И я подошёл к другой паре окон. За ними, моложавый мужчина, стоя у переносной классной доски, что объяснял. Учащиеся в вольготно-развязных позах меланхолично слушали преподавателя, причём один из них почему-то сидел на подоконнике с внутренней стороны окна, задрав одну ногу туда же, на подоконник. Девица из среднего ряда, весьма декольтированная, завидев меня, весело улыбнулась и стала мне приветливо махать рукой. Я счёл за благо быстрее убраться из-под окон и свернул за угол. Но шум за спиной заставил меня оглянуться. Очередная стайка бегунов заставил отступить и пропустить. Эта было несколько подростков того же возраста, что и первые две девчонки. Но девочки в этой группе были одеты в занятную спортивную форму: широченные жуткие шаровары, тёмные бесформенные куртки, и головки их были укутаны в цветастые хиджабы. Всё это, галдя, пронеслось мимо, оставив меня в некотором изумлении. Приближаясь к тоннелю под железнодорожными путями, я заблаговременно стал доставать фотоаппарат. Здесь, на одной его боковой стене находится постоянный вернисаж уличной живописи – граффити. На площади примерно пять на сорок метров постоянно размещается около десятка полномасштабных работ , выполненных в неожиданных формах и цветовых решениях, удивляющие фантазией и скрытостью смыслов. Работы регулярно меняются, так как приходят новые творцы, наносят однотоновой грунт поверх старых рисунков и приступают к созданию своих творений. Я стараюсь чаще здесь бывать и как бы вести историю граффити этого места. Один из таких мастеров на мой вопрос, как понимать эти загадочные фигуры, лики, буквы в надписях, объяснил, что это нельзя пересказать, нельзя вербализовать. Это надо созерцать и чувствовать. И переживать, если удастся настроиться на волну рассматриваемого изображения. Это концептуальное искусство. Вот и сегодня в конце стены была уже прислонена стремянка, а навстречу мне шёл райдер (человек рисующий граффити) - молодой человек с большой сумкой, полной баллончиков с цветной краской. Через несколько сот метров мне вновь понадобился фотоаппарат. Но уже не для запечатления творения души и рук человека. Предметом моего любования в этом месте стало теперь живописное творение природы. Прямо по Пушкину: «в багрец и золото одетые» несколько деревьев, чьи верхушки были вровень со мной, так как я находился на виадучном мосту, ведущем к железнодорожному вокзалу и располагающемуся над развязкой автомобильных магистралей. Пройдя по тоннелю, идущему в обход вокзала, я очутился на улице, ведущей к нему и в центр города, к началу пешеходки. Здесь моей целью было городская библиотека, располагающаяся в бывшем плавательном бассейне. Стеклянная крыша и своеобразие внутренних помещений делает её достаточно уникальной. Меня в ней в последнее время привлекают стенды с иноязычной прессой, а именно английские, американские, канадские и австралийские газеты и журналы. Я любил, взяв большую чашечку капучино, посидеть в этом уютном отделе провести время за чтением некоторых свежих номеров.. Но каково было моё разочарование, когда сегодня там были только немецкие издания. Я растерянно стоял перед стендами, когда сотрудница отдела подошла ко мне спросила, что не могла бы она чем-нибудь помочь. И когда я ознакомил с моей досадой, она пояснила, что городом сокращено финансирование, и она может меня проводить к начальнику, чтобы я написал жалобу. Я отказался и вышел из библиотеки, и настроение моё вполне соответствовало хмурому небу над головой. И только мой знакомый уличный скрипач поднял моё настроение. Когда я к нему подходил, он как раз исполнял бравурную часть полонеза Огинского «Прощание с Родиной». Подавшись всей своей фигурой вперед и даже чуть согнувшись в коленях, он приветствовал меня, ни на миг не прекращая движение смычка. А на мой вопрос: «Польска ещё не сгинела?» - радостно просияв, ответил, что таки нет. Пожелав ему хорошей погоды, это ведь немало важный фактор его творческого бизнеса, пошёл далее по поставленным целям моей вылазки в город: банк, «Лидл», турагенство, книжный обменник. В полной мере реализовав план, я подходил к домовой двери несколько на взводе. Нервно открыл эту дверь, ещё обострённее в движениях – в квартиру и, бросив пакеты с приобретениями в прихожей, не снимая обуви и плаща, ринулся в приют уединения, где из меня полилось со звонким журчанием. И наступило то тихое блаженство, которое так знакомо многим. Вот только в этот момент до меня донеслась мелодия прелестного блюза, что звучала в соседней комнате. Youtube был на посту. Ведь домушники должны знать, что я никуда не уходил. Однако появившийся только что в вазе на мраморном антикварном столе в гостиной пышный букет осенних багровых хризантем свидетельствовал об обратном.