Выборы

   


           «  Эх,  выборы, выборы, кругом одни лишь пидеры…!» - неслось в седой голове высокого, статного  мужчины, с предательски выпирающим брюшком,  что стоял почти по стойке смирно  перед разъярённой громогласно орущей толпой, а следом он мысленно исполнял другой куплет или интерпретацию предыдущего:
 
«Эх, выборы,  выборы, какие же вы все пидеры…»

 И  от этих слов, что звучали райской  песней в его ушах, ему становилось гораздо легче, могучая  грудь его начинала гордо вздыматься под летней  тканью белой рубахи, а лацканы пиджака начинали в такт его вдохам и выдохам, словно меха гармони,  сжиматься и разжиматься.  Потом беловато-мучнистые ноздри его орлиного клюва, как у римского философа, чей профиль  был веками запечатлён   в мраморе, становились похожими на расправленные в полёте  крылья птицы, и тоже начинали в такт  непрерывному дыханию трепетать и вибрировать.   Он напоминал вовсе не пидера, а колосса, твёрдо стоящего на своих  мощных ногах.  А  на самом деле, просто опираясь на них  всем своим большим телом, потому что устал бесконечно, выполняя наказ  партии и правительства. Но  ещё в профиль он порою  походил на крупного  самца гориллы, потому что, то и дело  оттопыривал  свой мощный  зад в надетых штанах, чтобы хоть таким образом облегчить себе свои же  страдания.

      А страдал он очень давно. Страдал и мучился от невозможности выбора  в этой треклятой жизни, слыша ещё  с пелёнок о какой-то демократии и свободной выборной  системе, что больше походило в  его разумении  на систему координат, в которой он, Юра, совершенно затерялся,  а потом и вовсе запутался.

Уже в пять лет, поняв, что его бессовестно обманули собственные же  родители, которых он, между прочим, тоже себе не выбирал, как и не решал в какой стране ему лучше появиться на этот,  совсем не божий,  свет, а больше походивший на свет в конце туннеля, который он наблюдал,  будучи ещё зародышем, и находясь в фаллопиевых трубах своей матери. Но тогда ему он, этот брезжащий свет,  казался каким-то заманчивым, потому что был чем-то неизвестным, таким ма-аленьким, но многообещающим  секретиком. А следом, когда он с трудом протиснулся через родовые  каналы той женщины, в утробе которой он вырос    почти до  своих естественных размеров,  высунув совершенно лысую, не седую ещё  голову из её  кровоточащего лона наружу, мутным взором  оглядев то, что его там ожидало, не важно, что на тот момент это были всего лишь белые стены родильной  палаты, и  от отчаяния и ужаса,   чуть  не драпанул обратно. Но было уже поздно. Ему и  тут  не предоставили выбора. Безжалостно отхватили тот хвост, последнюю надежду, соединяющую  его с его родным пристанищем, и он навсегда  ощутил себя космонавтом, вышедшим  без  надетого скафандра   на прогулку в космос   с   пониманием, что  его  капсула  больше никогда не состыкуется с основной частью космического корабля.  Просто он, Юра, оказался один на один в том бесконечном световом пространстве, что больше не был для него никаким,  ни маленьким,  и  ни большим  секретиком.   С   этого момента тайна была  полностью раскрыта. Он знал -  его лишили права выбора, раз и навсегда.
 
Даже тогда, когда сговорившись,  Х и Y хромосомы поменялись местами, попутались в количествах,  и ожидавшие рождения мальчика, родители  получили,  по сути,   девочку, но с внешними чертами  мужской  особи, у которой даже,  как и полагалось,  между маленькими  пухлыми  ножками  в перевязочках  болтался такой же  маленький пенис розоватого отлива. Но вот куда, он, потом подросший отпрыск своих родителей  будет его  вставлять, когда достигнет половой зрелости,  не знал никто, и даже сам Юрочка на тот момент об этом как-то  не догадывался. Короче, выбор остался за природой, которая тоже наглым образом, совсем   не демократично лишила права голоса самого  родившегося. А только двусмысленно посмеялась над  первопроходцем  по   жизненным дорогам и  тропам, отправив Юрочку в свободное плавание.

      А вся двусмысленность проявилась чуть  позже, когда по заданию ещё  не партии и правительства,  а собственного  отца, который был военным, и прочил сыну  такую  же карьеру,   Юрчику пришлось, как и всем нормальным  людям,  придерживающихся традиций в своей  и чужой жизни,   жениться.

И вот тут-то Юрчик и  вспомнил, что всё же,  что-то он ещё  может  выбирать.  Он не забыл, как топая, словно  молотом по наковальне,  маленькой  ножкой  в красном ботинке по блестящему мраморному полу,  и яростно теребя кулаками грозившие разразиться неутешным плачем свои хитрые  глазки, он выбил из своей матери желаемый  игрушечный грузовичок  и именно тот, что ему больше всего понравился. И, если  ему не  предоставили  изначально право  выбрать  даже страну, в которой он бы хотел появиться на этот свет, и  так как в семье Рокфеллеров к тому времени было  уже три сына, и он,  Юрчик не был в их числе, то хоть жену себе, как тот железный грузовичок,  он себе  выберет сам.  И выбрал!
 
 А потом всё пошло, как прежде, без права голоса, без существующего свободного выбора. Свадьба состоялась, почти как та,  в деревне Малиновка, потому что,  на самом деле, гарну  дивчину с рыжей косой и  в белой фате, что отплясывала с ним сейчас, подыскал для него всё же отец, но обставил всё  это так, будто это был  честный выбор его сына.

       То есть демократическая система, как   всегда,     в действии. Всё   прозрачно до боли в   глазах, в которых ни капелюшечки правды. Что тоже, всё, как всегда и тоже  неприкрытая правда.

                ***
   
             Правда,  правда, и   ни слова неправды… Клянусь…!  Как в той клятве,  сначала при вступлении   в пионеры,  потом в комсомольцы  и ряды партийных  работников. Тогда же присяга на служение  Родине, которую не выбирал. Она сама тебя  выбрала…  Так,  будь  любезен теперь, во имя Отчизны, во имя родившихся своих  уже детей, живых ещё или уже  умерших родителей, которые тоже не задали тебе не единого вопроса, когда на сеновале в ночи   в угаре любовных  страстей   зачали тебя, а хотел ли ты,  хотел ли  ты тогда, чтобы сейчас твой слух  ласкали слова из  песенки  про пидеров  и уже чёрт с ним, про  выборы…?  И  всё  равно… Правду,  правду  и только  правду, обязан ты сказать народу, что теперь уже выбирает тебя, потому что ты сам выбирать  не имеешь никакого  права.  Но ты же это усвоил ещё  при своём рождении и потому…

     И потому, скажи им  Юра, честно положа руку на сердце, пообещай этой толпе орущих и стонущих от непосильного  труда и  несостоявшейся жизни своих сограждан,  наладить им  их незамысловатый быт. Ну, что тебе стоит?  Они же тебе верят… В  тебя верят… Они, в конце концов,  тебя выбирают, Юра…!

Вот,  и скажи той бабушке, которая не пользуется интернетом, а только ходит пешком в местный ЖКХ  и потому не знает, что ты тот самый пидер, про которого, как и про выборы,  всем хором поёт этот народ, скажи,  что ты сделаешь всё, что она  ни попросит, изобразив на секунду и лично для неё   золотую рыбку из сказки Пушкина. А она за тебя проголосует, то есть выберет тебя, как уже  в  другой песне  «..Выбери меня, выбери меня…»  А потом, опять как в сказке того же Пушкина, как та сказочная бабка останется ни с чем, только со своим родным и  разбитым на мелкие кусочки  корытом,  когда ты Юра, получишь  своё,  выбранное ею для тебя  кресло. Потому что не все сказки имеют хороший конец. А она,  эта бабушка, что верила в твои возможности, видно ни эту и никакую другую сказку не читала, как и не узнала  из интернета, что ты,  Юра превозносишь  несколько иные ценности, а не те, что громогласно  в каждый дом приносил с экранов телевизоров, говоря о пользе дела и мощи страны, которую  ты не выбирал  для своего  рождения.  Эта она,  страна выбрала тебя, а теперь тебя выбирает    народ этой,  твоей уже страны, не давая возможности  тебе жить  открыто с тем, кто тебе мил на самом  деле. Потому что так у него, у этого народа,  не положено и не принято.  И  мальчик должен любить   девочку, а  не такого же мальчика, будучи по сути самому  девочкой, но с подросшим  пенисом между могучих  ног, на которые он сейчас опирается от немыслимой,  жуткой  усталости.

        Потому что,  какой  уже месяц, какой уже день  всё  выбирал непобедимый в своих чаяниях   народ, за кого ему  голосовать, потому что  какой  уже  день,  и какую  ночь, он,   этот выборный электорат  обрывал все телефонные провода, желая оказаться первым. Первым выбрать, выхватив микрофон из  рук, чтобы сказать, как он за, а не против, как он за того, кого уважает и ценит, как   за того, кого   сейчас выбирает, ведь ему, наконец,  дозволили  всё и даже, на худой конец приблизиться  к сцене.

И следом, все  уже просто обожают   это ставшее родным лицо, которое он, Юра-педик, засовывает  каждый божий день в ящик телеэкрана, в каждую видео  и фото камеру, с чётким  намерением,  чтобы его таким навсегда   запомнил мир.

       И, если кому-то его напудренный  напомаженный  гримёрами фейс уже ни то, что приелся или набил оскомину на губах и глазах,  а даже  осторчертел  больше всего на свете,  тем более, что речи его на тему помощи Отчизне тоже  никогда  не отличались  огромным разнообразием, а то,    единственное, что  играло ему на руку,   ибо   говорил он только о том, что желал уже веками слышать  и не уставал  слушать народ, тоже кое-кого  уже  достало,  то бабушки и дедушки, но и не только, а и  люди постарше, что зовутся по жизни непроходимыми  оптимистами, старались прорвать заслон предыдущих, пресытившихся, чтобы была возможность любить свою золотую,   не сказочную,  рыбку   в реальности.

Ну, или  хотя бы иметь возможность уже вместе  с ним, со своим любимчиком  из телевизора,   вставить  свои несчастные  обманутые лица в тот фото или  видео объектив, увековечив,  таким образом,  память о том, кого они так  бескорыстно любили и даже обожали больше, чем  самих  себя, всё то время, что  знали  его, почти,  как облупленного,  включив однажды   ящик и   уставившись в очередную знакомую  передачу,  где он их  уже ждал,  наполненный доверху  популистскими идеями, означающими « Одну только неправду, неправду, и ни капельки правды…»
 
 И так было всегда.

                *** 
            Но   сколько же  ещё будет этот сказочный  народ, из той сказки с вечно плохим концом,  которому ещё с царских времён, не давали возможности выбора,   а только дозволяли ему    любить  и обожать своего царя-батюшку, которого выкатывали перед  людом, как на золотом блюде,   вот так же,  как и сейчас,     и там   на  престол уже наследники  свои ноги в парчовой  обуви  ставили заранее,  и даже ещё не родившись, но кормить обещаниями и тогда не   плохо  умели,  а главное,   и  тогда этот  народ верил в того, кого выбрали без него, но вроде бы,  для него.

А потом, через грянувший  промежуток справедливой жизни равенства и братства,   когда тоже оставалось только согласиться с чужим выбором, зачем-то при этом,    опустив в урну, почти как в мусорный бак,  талон, будто он что-то решал, все услышали  то, что знал ещё при рождении Юрчик, не даром он сделал попытку драпануть обратно, с намерением больше не высовываться, но ему, как всегда,  не дали,  народ узнал  про  то, что гордо  было названо демократией,  вместе со свободой слова и свободой  народного и личного  волеизъявления.

         Короче, все просто  стали свободны от  права выбора, но,  просто, как всегда  не поняли, что эта та самая их любимая сказка с  её обычным дрянным концом. И ведь,   многие    так её полюбили, ещё с тех пор,  как папа с мамой  читали им её на ночь, не боясь нанести психологическую травму  своему любимому  чаду,  которое мучилось потом от  кошмаров не  только  во сне,  а и наяву, что так и не смогли закончить чтение этой волшебной книжки…  И всё читают её,  и читают, потому  больше ничему так и не научились в этой жизни.

А тот, кто успел всё ж таки   прочитать     ещё и про Буратино с золотым ключиком,  и в курсе, как его могут обмануть другие, разные  коты Базилио с лисами -  Алисами,  умеющими много,  чего сказочно - не сбыточного  пообещать,  но не выполнить,   давно обзавелись  и золотыми ключиками,  и своими  улучшенными в разы каморками от папы Карло, но не без помощи остальных из той сказки  с дрянным концом. Потому-то  для них всё и как всегда,   закончится по обычаю  плохо, а вот для Юрчика,  пусть и пидера всё уже сейчас хорошо, не смотря на его  жуткую усталость и  на отваливающиеся ноги, из-за чего он сильно напоминал порою  шимпанзе или гориллу,   зато вот-вот он сможет отдохнуть  в кресле,   в которое его посадит обожающий его  избиратель,  и аж,  на целые  пять лет. И тогда он,  уже  не стесняясь,  сможет пропеть то, что звучало у  него сейчас  в ушах тихими, но  сладкими аккордами…  Ибо так оно  и есть,   потому что может,  он и пидер или педераст,  и он это знает… Ну,  так это природа над ним лично так  пошутила, а  вот над  его согражданами  она шутит без  конца, о чём они даже не догадываются.

                —   Нет,  всё же  хорошо, что я тогда не драпанул обратно, иначе как бы я узнал, что  я ни  один тут пидер, и не имею права ничего  выбирать в этой жизни,  а что их гораздо больше, польстивших себе, но не знающих, что они -  то полностью  свободны  от права выбора, потому  и пидеры.
 
   Подумал мужчина, махнув на прощание толпе  своей седой чёлкой, что развивалась на ветру так же  лихо, как и он обещал им давать обещания…

 А это уже стало традицией,  и не важно,  что исходит она от человека с нетрадиционной ориентацией. Просто так принято во всём мире, не  только в этой сказочной стране с бабками и дедками, которые всё пытаются,  то вытащить репку,  то  рыбку, то  с помощью волшебной палочки - выручалочки наладить свой быт,    а всё так и остаются со  своими невзгодами, зато с правом выбирать…

  Им так сказали, ну, или написали, на страницах книжки про волшебную  лампу Алладина или ещё про кого, а верить никто не запрещал ни тогда,  когда читали, ни  теперь,  когда выбирали. Так что  «Выборы,  выборы,  а кругом всё же одни  пидеры…»

           Послесловие

        К сожалению, всенародная неразборчивость и безграмотность  и приводит к такого рода шутовским выборам и к соответствующим результатам  этих выборов, начиная с  момента возникновения такого явления, как   "выбор",  в среде людей.

08.09.2016
Марина Леванте