Как я провёл лето

Зарисовки дачной жизни,
или Четыре стихии


                Земля и небо


  Мой друг Сергей, по прозвищу Джон, во всём является моей полной противоположностью. Он человек богатый, умный, рассудительный; эмоции, когда надо, прячет, не напивается на людях и умеет вести себя в приличном обществе.
Злые языки утверждают, что он немного скуповат. Но, я им не верю. Со мною Джон всегда необыкновенно щедр. Даёт донашивать  свои вещички, совсем ещё не старые.  А они у него все дорогие, брендовые. Так что в любой модный  сезон я отменно прикинут. Те, кто разбирается в бирках, ошибочно считают, что я или хорошо зарабатываю, или, подверженный шмоточной страсти, безумно трачусь на одежду. 

  Ещё, случается, Джон делает мне подарки. Недавно, вот,  подарил переносной мини бум-бокс: это такая японская штука для воспроизведения музыки. С тех пор я всегда таскаю его с собою, в боковом кармане рюкзака. Так что даже из кабинок общественных туалетов, когда я их посещаю по нужде, где нибудь в присутственных местах, торговых центрах, или на вокзалах, доносятся порою и несравненный Моцарт, и сногсшибающий  Бетховен, или Глюк, или Вагнер.
  Да – да, теперь я слушаю всё это! С тех пор, как рок-н-ролл однообразный задолбал меня окончательно!
 Однажды в одном таком туалете  восторженный  голос из  соседней кабинки попросил меня прибавить звук. Я, с радостью нашедшего родственную душу эстета, исполнил просьбу. Но тут  раздался голос грубый,  с противоположной стороны!
Грубый голос провозгласил примерно следующее: «Уважаемые соседи! Дабы не мешать приятному прослушиванию музыки, можно я не стану за собою смывать? Вы, уж, не обессудьте!  Когда будете уходить, нажмите на кнопочку в моей кабинке!» 

  Но, это я так, к слову. Штрих к нашей высокой бытовой культуре.

  Жена утверждает, что лишь два человека в мире могут терпеть меня: она и Джон.

  Пожизненное прозвище своё  Джон получил в те времена, когда, будучи  кудрявым студентом Серёжей, в неуёмных попытках понравиться девушкам и женщинам, он сделал  ставку на гитару. Играл по случаю и без, как менестрель на галерее, или как соловей, из зарослей любовь зовущий. Ставка себя, в общем, оправдала. Плюс подкатил нежданный бонус от народа.
  В те времена встречались ещё люди, для которых человек с гитарой ассоциировался не только с вездесущими и, по всей видимости, бессмертными, Боярскими и Антоновыми.  Один из таких сведущих людей, наш старший друг, и наградил, во многом заслуженно, студента Сергея заморским именем Джон. В честь  гитариста из очень популярной группы. 
Не путать с известным пианистом - педагогом, выступающим без группы!

  Недавно щедрость Джона превзошла все границы. Он позвонил мне и, по своему обыкновению, сразу перешел к делу:
  - Домский,  ты чего торчишь таким жарким летом в городе? Приезжай и поживи у меня на даче.
Домским называют  меня  с юных лет друзья и товарищи. Этимология этого слова указывает на его происхождение от имени Дамир, которым зовут меня все остальные.

  - Ты что, и в правду, согласен меня терпеть? – удивился я.
  - Ни за что! Это выше человеческих сил! Поэтому я зову тебя не на ту дачу, где мы живём всей семьёй, – пояснил он. -  А на другою. Пустующую.  С большим земельным  участком.  Мы купили её недавно на базе отдыха «Наука».    
  - На «Науке»! – воскликнул я, – Какая радость! Конечно, поживу, коли не шутишь! 

  Джон всегда разумно распоряжался деньгами. Вкладывал их в ценные бумаги, и, по возможности, приобретал недвижимость.  На «Науке» он купил уже третий дом. И это были правильные вложения. Ведь дачи с каждым годом дорожают. А деньги с каждым годом дешевеют. Тут надобно иметь умную голову. Всё рассчитать, продумать!

  - Скоро всё рухнет! - говорил Джон загадочно – глубокомысленно. – А это вот, – он указывал то ли на покосившийся дом, с облупившейся местами краской, то ли на поросший бурьяном участок, - это останется!

  Мистикой веяло от его слов. В такие моменты взгляд Джона  загорался глубоким внутренним светом, отблеском прозорливого  ведения о будущем.

  Мне сразу представлялась катастрофа, всегда разная, но, поистине ужасная,  а посредине, – островком спокойствия, - преобразившийся участок с яблонями и смородиновыми кустами, с красивым новым домом, службами, всеми делами, и лужайкой, посреди которой сидит на плетёном кресле закутанный в плед мистер Джон с котом на коленях, и со свежим номером «Файнейшинал Таймс» в руках, открытым на странице котировок акций.   

  Свой жизненный успех Джон связывал с женой Гульназ. Это татарское имя, хотя башкиры могут поспорить! Они  встретились в стенах казанского финансового института, где  белокурый  аспирант Сергей Владимирович вёл семинары по бухучёту. Заприметив красивую и умную  студентку, Джон приложил все силы, чтобы захватить её в плен. В чём и преуспел, впервые обойдясь без помощи гитары.  Он так и говорил всем: «В чём секрет  успеха? Находите толковую студентку, само собой очаровательную внешне, обучаете её всему, и бережно ведёте по карьерной лестнице – всё выше, и выше, и выше, а дальше уж - сама, сама, сама!»
 Так всё и случилось! Сбылись планы прагматичного романтика! Гульназ в итоге достигла большого успеха в профессии, поднявшись до высоких должностей. Ну и деньжата у неё, а, значит, и у семейства Джона завелись немалые.

  Но, вернёмся к «Науке». Что же это за «Наука»? «Наука», друзья мои, это элитная часть «Светлой Поляны». Перед «Наукою» «Поляна» – помойка. Это как в спорте есть разные лиги: высшая и первая. Разные уровни.
  Тут надо пояснить, для тех, кто не бывал  в наших краях, что такое, собственно, Светлая Поляна.
  Светлая Поляна - это большая база отдыха под Казанью, километрах в тридцати к югу, вниз по течению Волги. Находится это прекраснейшее место на левом, пологом берегу великой реки. Поляна окружена отлично смешанным лесом, с преобладанием высоких корабельных сосен, которые прекрасно  живописал земляк наш Шишкин. От их запаха порою, голова идёт кругом! Воздух свежее разве – что в горах.
Да и то, в горах дышать приятно, лишь  до определённой высоты. А потом, забравшись выше, начинаешь задыхаться, хватать воздух ртом, как рыба на суше: ап! ап! Это мы на себе испытали, увлекаясь по молодости лет горным туризмом!
Медведей нет – сразу вас успокою! Они остались только на картине.  Лоси тоже куда-то свалили. Но это даже хорошо! А то они гуляли тут, подлесок жрали, кусали и портили деревья.  Зато полно куянов (это зайцы), лис и ежей. Наверху, возле озёр, живут ещё и кабаны. Мы с ними предпочитаем не встречаться. Обходим друг друга стороной, словно рассорившиеся соседи, вынужденные терпеть присутствие друг друга. Пока обходится  без эксцессов.
 
  В советские времена на Светлой Поляне были построены базы отдыха от разных казанских предприятий. А также возведены частные дачи, огороженные забором и охраняемые собаками.
  Дабы по-свински пьющие представители  рабочего класса не мешали времяпровождению культурно пьющей  научной интеллигенции.

  Вот эти частные дачи, место отдыха профессуры и преподавателей Казанского Авиационного Института, или сокращённо КАИ, и их семей, и есть «Наука». Название своё дачное товарищество получило в честь великой авиационной науки, способной оторвать человека от земли.
Меня же, по иронии судьбы, «Наука» привела к земле!

  С началом перестройки и последующим великим развалом всего и вся, домики на базах отдыха были распроданы оптом и в розницу. Всё пришло в запустение.  Дачи тоже стали понемногу продаваться. Но не столь быстро. И совсем по другой, более высокой  цене. Тут кто будет спешить?

  На «Науке» ещё витал дух советской интеллигенции. Дух времени ушедшего безвозвратно.  Его своеобразный запах.

  Вот  на этой «Науке»,  я  и поселился временно, по воле Провидения.  Хотя, по правде говоря, все мы тут временно, где бы ни проживали.

  Предоставленный мне в пользование земельный участок оказался донельзя запущен. К моменту моего прибытия,  дикая природа одерживала верх над человеческой садоводческой культурой. Зато, старый дощатый  двухэтажный дом, ровесник карибского кризиса и попытки освоения целины, держался молодцом на твёрдом каменном основании!
 
  - Живи и наслаждайся! – сказал Джон, вручая мне ключи от дома. – Деньги за проживание потом отдашь!

  Я продолжил наслаждаться жизнью в новых дачных условиях.

  Пришлось с собой взять и жену, конечно. Как без жены? Нет, можно, в общем-то, и без жены….  Но, тогда, я никогда не занялся бы земледелием, садоводством, разведением рыб - всем тем, что зовется у нас сельским хозяйством. Отвлекался бы на суету, на разное, на разных….
 
 А тут, я вдруг услышал зов природы! Земля звала меня к себе. Во мне проснулась генетическая память предков – крестьян - землепашцев. Не будем же мы льстить себе фантазиями о благородном происхождении? Мы - гордые потомки смердов и холопов!  Господа, как говорится, все в Париже, или постреляны большевиками!  Да и те, кто в Париже, давно уже лежат на «Пер-Лашез», или на других тамошних погостах поскромнее.  В общем, нет более господ – они в земле французской! Не называть же господами, их потомков. Это уже:  мадам – месьё! Сантехники и шофера с отличной родословной.

  А я припал к родной земле.

  Припал, поначалу, в прямом смысле. Ведь в день заезда, в первый же вечер, хорошо отметили мы с владельцем латифундии новоселье. По-нашему! По–научному!

  Как водится, не обошлось у нас с Джоном и без споров. Я говорил ему, что деньги ничего не значат. А он мне отвечал, что значат!
 Он мне привёл такой пример. Спросил, за какую сумму я соглашусь, предположим, вести на радио передачу о российской попсе? Не в смысле критики, а наоборот – хвалить там всех и вся, и восхвалять, и рекомендовать, и продвигать. Только по честному!
 На некоторой сумме, (какой – не скажу), я сломался. Сказал, что да – вот он предел моих принципов! Но, добавил, что всё равно я это никогда не полюблю: ни певцов этих, ни их сраные песни.
Джон же произнёс пророческие слова, на которые я тогда не обратил внимания.  Да и когда обращали внимание на пророчества? Джон сказал,  что порою, не знаешь, какое открытие сделаешь в том, чего раньше не любил, и не принимал.

  Джон ушёл к себе, напевая под нос, а я, уморившись, растянулся прямо на участке, в высокой траве. Дурманящий дух разнотравья, захватившего огород, подействовал на меня убаюкивающе.  Я уснул на лоне матери – земли, вращаясь вместе с нею против часовой стрелки.

  Это если смотреть из области Полярной звезды. Не с самой звезды, конечно. Она, хоть, и называется Полярной,  нагрета, будь здоров!

  Проснувшись от прохлады вечера под звёздным небом, и перевернувшись с боку на спину, я стал смотреть в развёрнутую надо мною бездну.
Меня вдруг осенила неожиданная мысль, схожая с озарением – вселенная-то не бесконечна! Рассматривая созвездия, я призадумался, почему не всё ночное небо залито сплошным точечным звёздным светом, как  какое – нибудь неоновое табло, или мерцающий экран монитора? Ведь, если вселенная бесконечна, и звёзд в ней  без числа – значит не должно оставаться на ночном небе пустых чернеющих участков!
 От этой мысли словно ток прошёл у меня по телу. Я поднялся с земли, и, продолжая смотреть в небо, направился к дому – сообщить супруге о своём открытии.

  По дороге я налетел на ежа, или это ёж налетел на меня. Ёж, по своему обыкновению, болтался, где хотел, не привыкнув ещё, к тому, что он здесь больше не хозяин. Чтобы доходчиво донести до него это, новое обстоятельство, я дал колючему подданному не сильного, но властного, пинка. Ёж укатился в темноту, проклиная новую власть, а я же царственно поднялся в дом. 

  Жена смотрела на веранде телевизор. Программу про мёртвых  актёров. Как они встречались, женились, изменяли, разводились, снова женились и так - пока, наконец, не умерли. Нет ничего интереснее!

  - Людмилочка! – обратился я к жене, входя на веранду. – Представляешь, я тут задумался, расставляя созвездия, и меня вдруг озарило – вселенная - то не бесконечна!
  - Моё терпение тоже! – ответила супруга.
  - Что случилось? – удивился я.
  - Он ещё спрашивает, что случилось? - супруга, сделав над собой усилие, оторвалась от телевизора. - Ведь ты же обещал не напиваться!
  - Да, подожди ты! – отмахнулся я. - Тут может быть  философическое открытие!
  - Сними с ног, философ! – закричала жена, указывая на мои  кроссовки, с прилипшими к ним комьями земли. – Я тут весь дом перемыла, пока ты на травке прохлаждался.
  - Ну вот, опять ты за своё, – ответил я сокрушенно, снимая обувь и босиком направляясь на кухню. Однако, жена, проворно обогнав меня, встала меж мной и холодильником.
  - Всё! На сегодня хватит!
  Посмотрев на супругу, и приняв к сведению её решительный вид, я понял, что, да, действительно, на сегодня хватит.

  Не больно – то и хотелось!
 Но, про тайны вселенной могла бы выслушать!


                Вода


  На следующий день, встав рано утром и помолившись на восток, я надел плавки, накинул на плечи полотенце и пошёл к Волге. Река плескалась в тридцати шагах от дома. В конце дачной аллеи была калитка,  за которой находилась  каменная лестница, ведущая к самой  воде. Волны лизали окрашенные живой  зеленью нижние ступеньки. Вода цвела, по случаю жары. Но, делать нечего, раздвинув руками буйно разросшийся фитопланктон, я окунулся в зелёную реку.
  Оттолкнувшись от песчаного дна, я поплыл на запад. На закат, где, как я слышал, дрожат паруса. Однако никаких парусов я не увидел. Река была пустынна. Лишь лодки рыбаков едва виднелись у противоположного берега, сливаясь  с тёмной зеленью воды. Я плыл вперёд сажёнками, без всякой техники, поднявши кучу брызг. Но, и без устали, всё больше приходя в себя, поймав дыхание, почувствовав азарт и радость – радость просто плыть! Просто чувствовать своё тело, ставшее легче, управлять им, посылать его вперёд, ещё быстрей вперёд, к неведомой неясной цели, а может просто и без цели, имея целью эти вот мгновения, эти минуты радости! А что – чем эта цель плоха? И, с обретённой радостью, почувствовать, что навык  не утерян!
 
  Доплыв до середины Волги, я перевернулся на спину, раскинув руки. 
Люблю, признаться, я валяться в праздности святой! Люблю  смотреть вокруг и заниматься созерцанием божественных творений. Иль просто размышлять, мечтать, выдумывать,  додумывать, менять в своих мечтаниях ход событий, уже случившихся. Всегда быть победителем, героем! Отвечать на вызовы судьбы красиво, хлёстко! Находчиво, играючи, с улыбкой, ставить врагов на место.  Все ситуации, где был не на высоте, отматывать назад, и переписывать в своём воображении.  Чтобы в новом дубле предстать в сиянии силы и славы!
 Для этих целей всё подходит мне. Устраиваюсь поуютней на диванах, на креслах, на плацкартных полках,  на траве газонов, на скатах крыш, за грязными столами, средь луж и шума заведений, в толпе в метро бурлящей, возле замёрзших окон электричек, ныряю в глубину себя среди чужих людей.  И вот, теперь, нашёл себе ещё удобное  местечко – улёгся посередине Волги! Отлично устроился!

  Солнце вставало без лишних торжеств, смиренно прячась в лёгкой дымке. С его восходом поднялся несильный южный ветер. Река покрылась мелкой рябью. Неспешно перебирая руками и ногами, я плыл себе, на спине. Я не боялся утонуть. Известно, ведь, что кое-что не тонет! Поэтому я был спокоен. Да, если бы и утонул, что изменилось бы в этом мире?
 Какой – нибудь мальчик закричал бы на пляже:
    «Мама, мама! Там какой-то дядя утонул!»
  Загорелая мама, в  круглой панаме с широкими полями, отложив в сторону номер «Лизы» или сборник сканвордов, мельком взглянула бы на собравшуюся у воды толпу, и сказала бы сыну:
  «Больше купаться не ходи, сынок! У тебя уже губы посинели. К тому же видишь, тут люди тонут…. И, вообще, пойдём домой. Пора обедать».
  Молодая мама, поправив купальник, взяла бы сынишку за руку, и они пошли бы домой, обходя круг мускулистых волейболистов. Один, из которых крикнул бы ей: девушка, присоединяйтесь! На что другой, предупредил бы товарища, мол, будь внимателен, чтобы мяч не улетел туда, в сторону утопленника. Когда же его, наконец, унесут отсюда?! Он своим видом портит и пейзаж, и настроение!

  Мне стало жаль, немного, себя утонувшего. Я посмотрел в высокое летнее небо. 

  Где там Бог? - подумал я. – Видит ли он меня? Быть может, сейчас  он занят кем-то другим? Или он, и вправду, может заниматься всеми одновременно? Но, как это возможно? Уму непостижимо!   
Вдруг мне пришла в голову прекрасная мысль: надо попросить Бога, чтобы он подал мне знак, что занят и мною, что видит меня вот сейчас перед собою.
  Набравши в лёгкие больше воздуха, я закричал в небо:
- Господи! Дай мне знак, что я тут не один!
Я хотел, было, крикнуть ещё раз, погромче. Но, поразмыслив,  решил, что Богу повторять не надо. В крайнем случае, дежурный ангел доложит, о моей просьбе. От долгого глядения в небо у меня зарябило в глазах, и я закрыл их ненадолго. С закрытыми глазами плавать было интересно. Я представил себя в открытом море, вдали от берегов. Почему-то я представил себя в Атлантике, южнее экватора. Я сориентировался согласно географической карте, головой на север. Справа – Америка, слева – Африка. В ногах – Антарктида. Иногда я приподнимал голову, опасаясь приближения айсбергов.

  Вдруг, прямо с неба, на голову мне обрушился какой-то предмет!

  Обрушился не больно и, тем более, не смертельно. Но так неожиданно!

  Я, в ужасе, открыл глаза. Предмет продолговатый тёмно – синий снова взмыл вверх. Я живо перевернулся со спины на живот. Что-то ударило рядом о воду. Весло! Это было весло!
 Рядом со мной  покачивалась на волнах дюралевая лодка, с приделанными по бокам блестящими булями. В лодке находился Джон. Он был ужасно зол.

  - Домский, сука! – иногда Джон может позволить себе и подобные слова. – Мы уже думали, что ты утонул!
  - Да нет! Не утонул, как видишь! – ответил я, радуясь встрече с другом.
  - Тогда сейчас утонешь! – воскликнул Джон, и угрожающе занёс  весло.
  Сидевший на вёслах дачный сторож Зуфар остановил Джона.
  - Не делай этого, Серёжа! – сказал он, улыбаясь золотозубым ртом. – А то, выходит, зря гребли.  Если бы он утонул, то утонул бы и без нас. А если не утонул, то незачем и топить. Ведь цель была у нас, наоборот, спасти его!

  Восхищённо слушая речь мудрейшего из сторожей, я подплыл с кормы и забрался в лодку.

  - А почему вы  на вёслах перемещаетесь? – спросил я, указавши на подвешенный мотор.
  - Бензин на тебя не хотели тратить! – ответил всё ещё злившийся Джон.
  - Не заводится, что-то! Обленился старина «Нептун», – пояснил Зуфар. – Сейчас приплывём обратно, и буду с ним разбираться.
  - Подвинься, Зуфар – абы,- сказал я сторожу, влезая в лодку.

  Зуфар подвинулся, мы взяли каждый по веслу, и понеслись со скоростью в две человеческие силы назад к берегу, где нас ждала встревоженная донельзя супруга, с моими тапочками, мокрыми от её слёз.

  - Я из-за тебя вся поседела! Из-за твоих проделок бесконечных!– частенько заявляет мне жена.

  Чувствуя вину,  я покупаю жене самую лучшую краску для волос. Раз в месяц, в день, когда в нашем парфюмерном магазине бывают  двадцатипроцентные скидки.



                Земля и эфир



В земле живёт  много червей. Вы даже не представляете сколько! Вообще, в земле чего только нет. Я столкнулся с этим, неглубоко закопанным знанием, когда при помощи садовой лопаты стал углубляться в верхний слой нашей планеты.  Единственной планеты, где есть жизнь! 
  Есть жизнь! Да ещё какая! Многообразная и скрытая от нас под слоем почвы.  Личинки разные, жуки, какие-то двухвостки и мокрицы, медведки, уховёртки, живая мелочь разная. Всё это проживает на земле и под землёй, лишь для того, чтобы мы о них когда-нибудь узнали. Так, например, писатель, даже и отправляя свой опус в нижний ящик стола, всё равно желает, чтобы он когда-нибудь был кем-нибудь откопан и прочитан. 
  Вначале я скосил траву  на участке. Косил косой, не каким – нибудь там триммером. Размашисто, от плеча, поправляя косу оселком. В небольшом сарайчике я обнаружил целый арсенал садового инвентаря: лопаты, грабли, вилы, две косы, а также  самодельную дачную тележку, сделанную из детской коляски и жестяного корыта.
  Косить я научился, работая дворником в прогимназии. Там было небольшое футбольное поле. За этим полем, я ухаживал: косил траву, ровнял, поливал, наносил разметку. Иногда мне доверяли судить игры  между классами. Во время одного из матчей, случился казус - я удалил с поля сына Главного спонсора. За это меня тоже удалили - уволили, без лишнего скандала! Но это отдельная история. Поведаю её в другой раз.
  Вернёмся на землю! В общем, косить я умел, но ещё плохо разбирался в растениях.  Поэтому и выкосил почти всю малину. Вернее, я знал, что это малина, но думал, что она вырастет довольно быстро, уже на этот год. 
  Гульназ пришла в недоумение, но, сделав скидку на моё городское детство,  сильно не ругалась.
  Скосив траву, я перетаскал её вилами в силосную яму, вырытую возле туалета. И туалет, и яма находились в дальнем углу участка, у  увитого густым плющом забора.  Трава кололась, падая мне на открытую грудь и спину,  руки  исцарапались колючками. Зато перемещаться по участку стало легче. Сделались видны особенности ландшафта.  Земля, что называется, открылась.
  Также я купил шланг, и, протянул его к висящему на доме умывальнику, надёжно закрепив при помощи железных хомутов. Вода потекла из-под крана, сначала ржавая, затем жёлтая, потом стала светлей, ещё светлей, и, наконец, как и положено, прозрачной. Ещё, я выкрасил крыльцо, под цвет слоновой кости.  На этом обязательная программа по облагораживанию участка была закончена.
 
  Казалось бы, вперёд! На пляжи, на спортивные площадки, к бару! Но, что-то меня сдерживало – удерживало. От земли поднимался  такой запах! Ни один соблазняющий  парфюм, исходящий от красоток прошлого, не заводил меня так! Разглядывая обнажившуюся землю, я задрожал, как новый трактор перед стартом!

  Неожиданно мне захотелось что-нибудь посадить в землю. Посеять в неё семя. Вырастить из земли какие-нибудь её произведения. Взрастить растения и получить плоды.
  Я обратился к Гульназ, проведшей детство в деревне, с вопросом, можно ли ещё что-нибудь посадить, и успеет ли это что-нибудь вырасти? Ведь был уже июль, и наше северное  лето перевалило свой экватор.
  Гульназ ответила, что есть ещё шанс у лука с укропом. Но, для этого, сначала, надо выкопать грядку. Без грядки никак.
  - Купи, Домский, семена укропа и лук-севок на базаре, если он ещё там продаётся. Выкопай грядку  размером метр на три.  А я покажу тебе, как сажать. 

  Утром я уехал в город на первом же автобусе. Направился в ближайший торговый центр, коих понастроено в теперешней Казани примерно по одному на каждого жителя, и накупил там разноцветных бумажных пакетиков с семенами садовых культур.
 Ещё я заглянул в отдел, где продаются флаги, и приобрёл там президентский штандарт.   Штандарт я намеревался водрузить на доме,  в знак поддержки любимого  президента Путина.

  С этим штандартом вышла целая история.

  Но, прежде - предыстория.

  В тот памятный день, когда я приступил к выкапыванию первой грядки, вдруг заявился удивительный человек. Он представился соседом, без оглашения имени, но с упоминанием учёной степени.
  Так и сказал:

  - Я ваш сосед профессор!

  И сразу начал придираться. Из-за забора. Не из-за забора, как преграды, так как вошёл он на участок свободно, а из-за того, что Джон установил на своём участке сплошной забор. А тут, у них, на «Науке», с самого её основания, ещё на Первом Великом Соборе Первых Великих  Поселенцев, принято было устанавливать в качестве ограждений сетку  Карла Рабица, для свободного прохождения света.  Так и сказал: «сетка Карла Рабица».  Сквозь сетку свет спокойно проходил, а через доски нет! Не может свет пройти сквозь доски! Не хватает силы!

  Уже в продолжение всей речи, а, особенно, при упоминании имени создателя знаменитой сетки, и без лишних представлений, стало понятно, что собеседник мой не из простых. Настоящий профессор! Сосед сей был, как позже выяснилось, профессором одной из отраслей  авиационной науки, что-то связанное с аэроакустикой, со снижением шума самолётов.   

  В эту нашу первую встречу, он принял меня за Джона. Как раз в тот момент, когда профессор проходил по садовой аллее, я, не ведая того, продемонстрировал  наше с Джоном сходство, сняв шляпу и промакивая платком вспотевшую лысину.  Запеленговав засверкавшую на солнце  лысую голову, профессор, сменив первоначальный курс,  и свернул на наш участок.
  Когда я объяснил профессору, что я тут не хозяин, он, весьма логично, поинтересовался, с кем имеет дело?  Я ответил, что я наемник – арендатор. И в заборах ничего не смыслю. Как, впрочем, и в большинстве остальных предметов. Моя задача – возделывать землю.
  Осмотрев меня критически с головы до ног сосед – профессор, глубоко вздохнув, вымолвил,

  - Да, вижу, вы простой работник. Но, это не снимает проблемы забора! Передайте вашему хозяину, что я подниму вопрос о заборе, на ближайшем собрании нашего товарищества.

  - Хорошо, сэр! – ответил я, сняв шляпу, и поклонившись.

  Тут профессор впервые улыбнулся. Улыбка ему совершенно не шла. Он и так смахивал на картинку из юмористического журнала, со своими черепашьими очками с толстыми выпуклыми стёклами, из-за которых глаза его казались огромными, с облупившимся на солнце носом – картошкой, и с круглой, как у монаха-францисканца, красной лысиной, обрамлённой остатками поседевших кудряшек.  Улыбаясь, он стал похож на грустного клоуна. Этому впечатлению способствовал и костюм профессора: длиннющий вязаный кардиган, из-под которого выглядывала неопределённого цвета короткая футболка с надписью «Москва – 80», оставляющая место и для вывалившегося заросшего живота, со следами шрама от аппендицита,  и полосатые пижамные штаны, заправленные книзу, то ли в высокие шерстяные носки, то ли в короткие гетры. На ногах у профессора были разноцветные пляжные тапочки. В том смысле, что одна тапочка была синей, а другая – зелёной. Ещё, немаловажным дополнением к облику неожиданного гостя, и к описанию нашей встречи,  было бы упоминание  небольшого транзисторного приёмника в кожаном чехле, с вытянутой антенной, включенного на полную громкость. Профессор держал приёмник под мышкой, антенной наперевес. Особенностью передачи, которую слушал гость, было отсутствие какой-либо музыки, или слов. Из приёмника вырывался лишь сильный шум. Я решил не заморачиваться на подобные штуки, всем видом показывая, что меня это не касается. В  конце – концов, каждый волен слушать то, что ему нравится.
  Профессора же, по-видимому, удивила моя реакция, вернее её отсутствие. Когда я, нахлобучив шляпу, вновь взялся за лопату, и, вежливо, повернувшись к гостю вполоборота, продолжил копать грядку, он скрытно прибавил звук. Шум усилился, но я и бровью не повёл! Судя по всему, профессор был озадачен. Он снова заговорил со мной.
  - Где вы это так сильно загорели?
  - Здесь, - ответил я. – На этой земле, и под этим солнцем.
  - Но, это вредно! – сказал профессор.
  - Говорят, что скоро солнца не будет, - ответил я.
  - Что вы имеете в виду? – живо спросил профессор, заинтересовавшись темой.
  - Я имею в виду, что погода испортится.
  - Ах, вот оно что! – мой собеседник немного помолчал. Затем продолжил, - Вы с вашими чертами лица и загаром, похожи на мулата.
  Я воткнул лопату в землю, сильнее обычного,
  - Простите, масса профессор, но мне надо ещё многое успеть до захода солнце! А то хозяин меня не похвалит!
  - Да, да! Я ухожу, - засуетился незваный гость. – Передайте вашему хозяину наши замечания на счёт забора.

  Окружённый шумовым облаком, он удалился.
  На этом наша первая встреча с профессором закончилась. Мы удивились друг другу, но, пока, не очень сильно.

  На следующий день я водрузил на дом штандарт. Знаете, что такое президентский штандарт?  Это тот же российский флаг, но с гербом.  Накануне один друг подарил мне большой портрет президента Путина, с отличной цветопередачей и защитою от влаги,  который он  изготовил у себя на работе, на специальном оборудовании.
Я, чтобы всё было стильно, повесил портрет Путина  на входную дверь, изнутри. Когда дверь открывалась – Путин оказывался снаружи.

  Так вот, повесил я на дом штандарт, на самодельный флагшток.  Полотнище, развернувшись, затрепетало на ветру. Я же вернулся к земельным работам. Вместо одной грядки я решил вскопать сразу три. И вместо размера метр на три, как советовала Гульназ, придумал выкопать,  примерно, полтора на пять. Мне хотелось охватить, как можно больше земли! Средь прочих новых чувств меня накрыла гигантомания – бессмертный романтический порыв начинающих колхозников!

  Тут вновь пришёл сосед – профессор. На этот раз о заборе не было сказано ни слова. Другая тема взволновала гостя! Он весь переключился на штандарт! Не помню даже, поздоровался он или нет. Так был взволнован!
  - Вы знаете, молодой человек, что это не государственный флаг, а президентский штандарт? – начал он с ходу.
  - Знаю! – ответил я невозмутимо.
  - А вы знаете, что это нарушение закона Российской федерации, и свода геральдических правил, то, что штандарт висит на вашем доме?! – возгласил профессор, сверкая линзами очков.
  - Почему же? – спросил я, оставаясь спокойным.
  - А потому, что штандарт должен быть там только, где находится Президент!
  - Пройдёмте в хату! – пригласил я гостя.
  - Зачем? – спросил профессор.
  - Пройдёмте, чтобы разрешить наш спор, - ответил я, и, сделав пригласительный жест, направился к дому. Профессор двинул вслед за мной.
  Взойдя на крыльцо, я распахнул дверь, и вот – пред нами открылся портрет Путина. Президент нам улыбался, как Джоконда, своей секретной улыбкой.
  - Вот – Президент! – сказал я профессору.
  Профессор немного помолчал, рассматривая портрет, а после заявил:
  - Это не настоящий президент!
  - Вот те здрасте! – ответил я. – Президент настоящий. Законно избранный!
  - Но, это, же не президент! А его образ! – чуть не закричал профессор.
  - Вот и штандарт не настоящий! - парировал я. – А есть лишь образ президентского штандарта. Образ штандарта сопровождает образ президента.

  Оппонент мой замолчал надолго.
Я понял, что оправдался по данному пункту! 

  Надо отдать должное профессору, когда его убеждали, он не спорил дальше, как это любят делать, далёкие от науки, упрямые неучи. 
  Мы распрощались. Я вернулся на землю, а сосед – профессор в свой волшебный мир.

  Я выкопал три грядки. Всё сделал по – науке! На дно окопов накидал травы и веток. Насыпал землю, разбив большие комья и пройдя граблями верхний слой. Затем присыпал небольшим количеством золы. Полил обильно из большой садовой лейки. Грядки получились высокие и красивые. Земля, томясь, ждала посева!
Пришли Гульназ с няней.  Няня Серёжи, сына Джона и Гульназ, как и положено хорошей няне, не только народные сказки знала, но и с землёй дружила. Она посадила четыре рассады огурцов – предмет насмешек Джона и других друзей-визитёров.  Их пессимизм вполне понятен – ведь был уже конец июля. У нормальных людей наступало время сбора урожая.   Мы же только отсеялись. 

  По поводу посевной, как издревле у нас заведено, был проведён весёлый сабантуй. Это такой  праздник, когда скачут в мешках, с яйцами в зубах! Или лезут на столб в поисках сапог. На всякий случай я  огородил посевы частоколом стульев, граблей, лопат и старых лыж. Дабы весёлые гости не растоптали не успевший взойти урожай!

  На других грядках  мы  посадили  укроп, редиску, базилик, петрушку и немного майорана.  Я, со священным трепетом, опускал в бороздки семена и присыпал землицей.

  Затем настало время ожидания всходов. О, как же  я извёлся в ожидании! Вставал с восходом, ожидая всходов! Поливал грядки тёплой водичкой из большой лейки. Менял насадки.  Чуть не танцевал на дорожках между грядками ритуальные танцы!
 
С появлением же всходов я успокоился. Избавился от суеты. Ведь суета охватывает нас только из-за отсутствия доброй цели. Моя же цель была достойной, доброй целью! Я выращивал свой первый урожай! Я стал подобен праотцу Адаму. В раю Адам не отдыхал, я полагаю. Они вместе с женой Евой возделывали вверенный им райский сад. Не так, чтоб очень уставали, но и не пребывали в праздности.  Бог, как я слышал, дал Адаму ещё одно задание – нарекать имена животным. Так что все нынешние наименования представителей животного мира – дело старины Адама.
 Подражая прародителю и в этом, я решил дать живущим со мною на участке зверюшкам хотя бы имена собственные.  Ежа назвал Фугасом. Кота бездомного, столующегося у меня, Бродягой.
 Рыбок же, по причине их множества братьями – карамазами. Хотя наверняка,  были среди них и сёстры! Но тут уж я не стал вдаваться в подробности. 


                Вода и Эфир 


  Кстати, о рыбках. Завёл ещё я рыб. Возле сарая обнаружил я две старые чугунные ванны, приваленные бочком к стенке, словно рыбацкие лодки на просушке.  Одну из них я  приспособил для отстоя  воды. К концу сезона дно этой ванны покрыл толстый слой ржавчины из-за высокого содержания железа в водопроводной воде.  С другой ванной я не знал, что и делать. Налил в неё воду – убедился, что не протекает – да так и оставил.

  Через несколько дней поехали мы с Джоном и его сынишкой Серёжкой  на рыбалку.
  Недалеко от Светлой поляны, километрах в двух ниже по течению, построили недавно три больших бетонных пирса. Цель их создания сокрыта.  Но сведущие люди говорят, что здесь будет то ли яхт-клуб, то ли причалы для судов каких-то вип персон. Которые станут прибывать сюда по воде, в те скоро грядущие времена, когда места эти преобразиться и сделаются достойными принятия столь высоких гостей. Пока же три пирса торчат одиноко, на полудиком берегу, к великой радости окрестных рыбаков.   
Мы, расположившись на больших камнях, возле самой воды, обнаружили необычайный клёв. Вблизи камней водилась странная порода рыб. Я таковых не видел прежде в наших водах. Мне подсказали, знающие люди, что это бычки - подкаменщики.
  Я посадил нескольких в ведёрко, принёс домой и выпустил в ванну.
  Бычки пожили пару дней, да и издохли, то ли от жары, то ли от неподходящей для них воды.
  Встав по вновь приобретённой привычке рано утром, и обходя дозором своё хозяйство, я обнаружил плавающие вверх животами рыбьи трупы. Могилою для рыбок стало чрево кота Бродяги. Я же, вылив вводу из ванной, призадумался, как быть? Оставить ихтиологические опыты, или же продолжить?

  Было решено продолжить.
Ведь вбитый с детства в наши головы - орехи тяжёлым молотом великий лозунг: «Мы не привыкли отступать!», навеки отучил нас от  этой неправильной привычки! 

  И я стал готовиться к новому наступлению. Тщательная подготовка принесла свои плоды.
  Я  старательно очистил ванну от всяческих миазмов, налёта и ракушек. Затем натаскал речного песка и выложил им дно. Потом принялся таскать воду из Волги. Вода в Волге мягкая, как прикосновение ладоней матери. В такой воде приятно рыбам жить!
  Интеллигентные соседи выразительно помалкивали, наблюдая со своих участков, сквозь сетку Карла Рабица, за тем, как я сную от реки к дому с вёдрами в руках. Вопросов лишних здесь не задавали.  Соседи уже сделали все выводы, увидев Путина и штандарт, который поднимал я, в небо, полное надежд, под пение гимна, по утрам.
Когда я пел слишком громко, соседи прибавляли на стоящих, на подоконниках открытых окон  транзисторах радиостанцию «Эхо Москвы».
 
Когда ванна была наполнена, я вновь отправился на берег, на этот раз на поиск камней.  Камни были необходимы для создания комфортной обстановки для бычков – подкаменщиков.

  Комфорт – вот цель и смысл современной жизни! Человечество не озабочено более поисками смыслов. Они уже указаны невидимой рукой и правильно поняты современными людьми. Комфорт, свобода и демократия – вот три кита, на которых строится нынешнее пресвященное общество. Но, комфорт на первом месте! Если предположить на выбор, какого из трёх китов оставить, то люди без сомнения выберут комфорт!
  Я подумал, что ж, раз такое дело, пусть и рыбкам моим  будет комфортно.
  И принялся искать камни в песке и в воде. Подходящие экземпляры складывал в ведёрко. 

  - Чего вы тут ищите? – раздался голос у меня над головой.

  Я посмотрел наверх. На выступающем балконе парящей над обрывом дачи, словно пеликан в гнезде, сидел в плетёном кресле акустический профессор. В руках у него была небольшая подзорная труба.
  - Собираю камни, - ответил я.
  - Что, пришло, наконец, время их собирать? – сострил профессор.
  - Не знаю, я тут времён не наблюдаю! – ответил я, сделав ударение на «тут».
  - Нравятся наши места? – поинтересовался профессор.
  - Да! Я здесь счастлив, как во чреве матери! – ляпнул я зачем-то.
  - Вы что же, помните себя во чреве матери? – профессор пребывал в хорошем расположении духа.
  - Как будто вчера его покинул! Говорят, что я орал до хрипоты, от возмущения! Так не хотелось вылезать.
  - Теплоход! – вдруг прокричал профессор, прервав нашу беседу.
  Я, обернувшись, увидел, как из-за склонившихся к воде ветвей  плакучих ив, появился плывущий вдоль противоположного берега белый теплоход.
Профессор, позабыв про меня, прильнул к окуляру подзорной трубы. Постояв с минутку, и решив, что ему  до меня уже нет дела, я двинул, было, далее по берегу. Но вновь раздавшийся крик остановил меня:
  - Молодой человек, вы не могли бы мне помочь?
  - Чем могу быть полезен? – крикнул я в ответ.
  Профессор показал мне на трубу. Я вернулся, как можно быстрее под балкон. 
  Профессор призывно помахал с высоты.
  - Поднимайтесь скорее, пока теплоход не уплыл!
  Оставив ведёрко с камнями у калитки, я вбежал на участок, затем - в дом, взбежал по скрипучей лестнице на второй этаж, и дальше - на балкон.
  - Пусть это будет не совсем по правилам, но не охота отпускать такой прекрасный экземпляр речного флота! – заявил профессор, привстав с кресла, и указывая на удаляющийся теплоход.
  - Что вы имеете в виду? – спросил я, удивлённо.
  - Скорее, прочтите название судна! – с этими словами хозяин дома вручил мне зрительную трубу.
  Настроив окуляр трубы под своё зрение, я поймал в перекрестье уплывающий теплоход. Золотые буквы на корме отсвечивали на солнце. С большим трудом я смог прочитать название: «Капитан Пушкарёв». О чём и сообщил незамедлительно.
  - «Капитан Пушкарёв» у меня уже, помнится, был, - промолвил профессор, с лёгким разочарованием в голосе. – Можно даже в журнал не заглядывать. Но всё равно, посмотрим, для чистоты эксперимента!
  С этими словами он открыл лежащий на круглом столике толстый гроссбух и принялся переворачивать его широкие  разлинованные листы. Склонившись над  книгой, профессор чуть не носом перелистывал страницы. 
  - Да, вот и он! «Капитан Пушкарёв». Проследовал десятого июля сего года, вниз по течению.  С примерной скоростью в 25 километров, или 13,5 узлов в час!
  - Вы учли скорость течения, профессор? – поинтересовался я.
  - Да – я записываю сумму скоростей. Вниз по течению добавляю. Соответственно, при движении вверх вычитаю скорость течения.
  - Случается, что в этом месте Волги, течение меняется на  противоположное, - сообщил я.
  - Не на фарватере, мой друг! – ответил оппонент  менторским тоном.
  - Вопрос спорный, - возразил я. - Сейчас не всё зависит от природы. Могут надолго закрыть шлюзы в Жигулях, и всё станет с ног на голову. 
  - Но это всё не главное для нас! – вдруг заявил удивительный хозяин.
  - А что же главное?
  - Главное – я слушаю, как  плывут суда!
  - Слушаете, как плывут суда? Но, каким образом? – удивился я.
  - Звуки двигателей подобны музыке! Особенно ночью. Я, лёжа в постели, в темноте, с закрытыми глазами, могу определить тип силовой установки.
  - Низкие звуки дизелей знакомы и ребёнку, - заметил я неудачно.
  -  Что понимаете вы в звуках! – вспылил профессор неожиданно.
  - Мне не приходило в голову, что в них надо что-то понимать! – сказал я в качестве оправдания. – Я просто слушаю.
  - Вы просто слушаете! Но, не слышите!
  - Ну, как не слышу? Вот, например, у вас проигрыватель без автостопа.  Игла скрипит в колонках. Вам надо бы её поднять.
  - Ого! – воскликнул профессор. – Выходит ты не глухой!
  - Совсем не глухой! Вернее, не совсем глухой! – ответил я, и в качестве предположения, заметил. - Вы что это на мне какие-то эксперименты ставите?
  - Признаюсь, со стыдом, что - да! Как ваше имя?
  - Дамир. Друзья зовут меня Домский!
  - Я, с вашего позволения, буду звать вас также. В подтверждение моих дружественных намерений. Меня зовут – Альберт Феликсович.
  Мы пожали друг другу руки.
  - Мои эксперименты совершенно безопасны, - продолжил профессор доверительным тоном.  - Все они – в области звука: шумов, музыки и прочего.
  - Прочего? – удивился я.
  - Например, человеческой речи,  - пояснил профессор.
  - Ах, да! Хотя, люди способны и петь. И шуметь.
  - Это всё лирика. Посмотрите-ка сюда.
  Мы прошли с балкона, вглубь профессорской дачи, и я, наконец, смог рассмотреть обстановку.
  Бардак царил ужасный.  Всюду навалены были журналы и книги, по экземплярам и  стопками. Издания различных лет лежали на столе, на стульях, на комодах и даже на неубранной постели. Вдоль стен на вешалках, крючках и просто вбитых гвоздях висело множество предметов, среди которых выделялись: красивая медная астролябия, видавший виды секстант, барометр в виде корабельного штурвала, изъеденного короедом, несколько  настенных часов, в том числе с кукушкой, которая разок уже прокуковала, а также круглая радиоточка времён войны и послевоенного восстановления. 
  Особое моё внимание привлекла ламповая радиола на ножках, возле которой лежало несколько виниловых пластинок. Она - то, эта радиола, и издавала своей иглой неприятный скрежещущий звук.
  Профессор поднял иглу, и скрежет прекратился.
Сделалось непривычно тихо рядом с профессором. Для меня он уже стал символом, едва ли не источником различных, большей частью необычных громких, звуковых колебаний. 
  - Позвольте полюбопытствовать? – спросил я разрешения, кивнув на стопки с пластинками.
  -  Валяйте! – разрешил хозяин.
  Я снял верхнюю пластинку из стопки. Она была непривычно тяжёлой. На конверте была изображена чудесная женская головка, и что-то написано на немецком языке.
  - Это музыка из фильма «Голубой ангел», с участием Марлен Дитрих. Записана и выпущена в  Третьем рейхе.
  - Ничего себе! – воскликнул я.  – Где вы её раздобыли?
  - Трофейная! Отец привёз с войны. 
  - И что, можно её послушать?
  - Без проблем! – профессор, сменив пластинку в радиоле, рукою опустил иглу. В колонках «побежал песочек».  Затем зазвучал лёгкий джаз, и далёкий женский голос с немецким акцентом запел на английском языке  про какую-то Лолу. Оркестр перемежался аккордеоном.  Профессор принёс с кухни чайник. Чашки были на столе, среди прочих предметов. Мы принялись пить чай, под звуки свинга.
  - Послушайте вот это! – вскакивал профессор с места, и менял пластинки.
  - Вот, например, это вам будет ближе, - сказал профессор и вытащил откуда-то пластинку «Сержант Пеппер».  – Вы это слышали?
  - Конечно! – ответил я, с некоторой рисовкой. – Я люблю «Битлз». А обложку «Сержанта Пеппера» любой  узнает, не только меломан. 
  - «Битлз!» - вскричал профессор, подверженный эмоциональным порывам, не оценив мою просвещенность, – Эх, молодёжь! Для нас они были и останутся «Битлами»! Но тут есть одна фишка. Вот послушайте.
  Он поставил иголку на самый конец стороны Б.
  - Что – нибудь слышите?
  - Нет! - ответил я.
  - Правильно! – рассмеялся профессор. – Вы и  не можете ничего услышать, потому что тут записан свист для собак на сверхвысоких частотах. Когда проигрывается это место, собаки начинают волноваться и лаять, к удивлению людей.
  - Ничего себе! – удивился я. – Я ничего не знал об этом.
  Профессор рассмеялся, как ребёнок. Он был доволен неподдельным  интересом гостя.
  Я же настроился на частоту профессора. Мне было, на самом деле, очень интересно. Мы подружились. Я стал захаживать к нему по вечерам.
Ни разу мы не вспомнили в беседах ни о неправильном заборе, ни о штандарте неуместном.
Границы и флаги отступают на второй план, когда общие интересы накрывают с головой!


                Огонь



  Земля и все дела на ней сгорят! Потопа более не будет. Кто сомневается – иди и посмотри на радугу, оставленную нам на небе в подтверждение.  Если где найдёшь её, конечно, в это время года. Но, даже если не найдёшь, то подожди. Равно или поздно появится.
  Я обожаю смотреть на огонь, как и любой человек, наверное. А тут получил роскошную возможность пожечь костры! Нашёл пустую бочку, обложил камнями, устроив, таким образом, алтарь всесожжений. Сначала жёг траву и ветки. Потом решил жечь книги.
  С какой температурою они горят?
  А по Цельсию?
  Не знаем?
  То – то же!
  В своё время, несколько лет назад, выпустили мы книгу рассказов. Всё мы с ней тогда носились. Напечатали где-то с тысячу экземпляров. Думал я продать их, эти экземпляры, и получить прибыль от творчества. Куда там!
  За время своей жизни, долгой и бестолковой, приобрёл я большое количество друзей и товарищей, однокашников и одногруппников, хороших  знакомых и случайных попутчиков, однополчан и соседей по камере, коллег и сослуживцев, собутыльников и сотрапезников, поклонниц и послушниц, и  разных других личностей, идущих по категории «сомнительные», но, тем не менее, вместе со всеми требующих своего экземпляра книги, да ещё и заверенного автографом.
  В общем, я, как и сочинитель Пушкин, не получил от своих литературных опусов никакого финансового выхлопа. Да ещё мы с братом Пушкиным и должны остались всем вокруг. Кому деньгами, а кому вниманием сердечным, или же элементарной благодарностью; это я, уж, про себя, а не про Александра Сергеевича!
  Когда я посмотрел на все эти потуги к творчеству  под новым, изменившимся углом зрения, при некотором понижении градуса, то увидел их несоответствие  моему теперешнему мироощущению, и решил – всё сжечь без сожаления, как Николай Васильевич!
  Чего жалеть, когда и так всё сгорит, в конце концов?!
 
  В таком настроении шёл я по одной из аллей «Науки», направляясь в сторону пляжа, обливаясь потом из-за обрушившейся на нас этим летом, не проходящей африканской жары; ещё и прокопченный книжным дымом. Впитались книжки в мою кожу, засели книжки в бестолковой  голове!
  Вдруг, из-за  дома, стоящего на бетонных сваях,  и напоминающего гигантскую избушку бабы Яги, выскочил высокого роста мужчина с пистолетом в руках. Выбежав на дорожку, и перегородив мне путь, незнакомец направил пистолет вверх и пальнул в воздух. Затем выстрелил ещё несколько раз. Я даже испугаться не успел. Когда же первый шок прошёл, я заметил, что пистолет у него стартовый. Пугач спортивный.   
  Закончив стрельбу, мужчина закричал: 
  - С Победой!
  - Кто победил? – спросил я, пытаясь оставаться невозмутимым.
  - Наши победили! Кто ещё?!
  - «Рубин» что ли? – задал я наводящий вопрос.
  - Какой – такой  «Рубин»? Нужен мне твой «Рубин»! Я за «Торпедо» болею! За Стрельцова!  За Воронина! 
  Ничего себе, подумал я. Составчик - то уже давнишний. Впрочем, приглядевшись к неожиданному собеседнику, я заметил, что и тот давно не молод.
  Старик был монументален. Квадратная седая голова, лежащая на широких богатырских плечах, высоко вознеслась над землёй. Бронзового цвета лицо, изъеденное глубокими продолговатыми морщинами, покрыто было серебристою щетиной. На кончик выдающегося носа, съехали огромные тяжёлые очки.
  - За победу над гитлеровской коалицией! – прогремел старик, вновь нажимая на курок. Но выстрела на этот раз не последовало.
  - Патроны закончились! – констатировал  он разочаровано. Затем посмотрел на меня и спросил. – Ты, что ли брат Серёги?
  - Нет, что вы. Мы не братья, а друзья! Просто оба лысые.
-  Да, теперь вижу! Он еврей, а ты татарин!
  Я тут пытался что-то возразить. Но неожиданный собеседник рассмеялся: 
  - А я - Чингачгук!  Местный вождь в отставке.
  Потом спросил: - Послушай, мил человек, есть у тебя что махнуть? А то у меня всё закончилось, а жена только завтра из города приедет.
  - Оно может и к лучшему, - ответил я, осторожно – А то вы всё  День Победы празднуете, а ведь уже август!
  - Ну, ты даёшь! Победа же над Японией! А она как раз в августе празднуется! – удивился старик моей безграмотности. А потом добавил, весьма уничижительно. - Или тебе водки жалко?
  - Ладно, пойдёмте, - ответил я, обходясь без лишних препираний.
  - Послушай, как тебя зовут? – поинтересовался старик.
  Я представился.
  -  А меня зови дядя Вова! Мне так нравится! Ты уж сам сходи, пожалуйста. Не хочу я в центр базы вылезать, а то начнут болтать потом! У нас тут знаешь болтунов сколько?

  «Наглость – второе счастье!» - подумал я, возвращаясь к дому.
  Звёзды в этот день сложились так, что моя супруга тоже уехала в город.

  Не подумайте, что я верю в астрологию! Это я так, к словцу, про звёзды завернул. Ведь известно, что астрология – это лженаука! Наподобие научного коммунизма. Обман наивных  простаков. А  вы, уверен абсолютно, не из таковых, мои просвещенные читатели!
 
  Придя домой, я вытащил из холодильника мгновенно запотевшую бутылку, завернул её в пляжное полотенце, сунул под мышку, и пошёл обратно.
 Дядя Вова ждал меня на прежнем месте.

  - Пойдём скорей! – сказал он мне, с радостью в голосе. И, подхватив под руку, буквально потащил за собой. Силён был старина!
  Мы пронеслись мимо дома на сваях, и оказались у   бревенчатого  сарая, напоминавшего большую баню, возле которого был врыт в землю основательный, заставленный грязной посудой стол и две полукруглые скамьи, выпиленные из единого ствола толстенной сосны.
  Дядя Вова скрылся ненадолго в сарае, который оказался вовсе не сараем, а его жилищем, и вынырнул с большой вяленой чехонью и рюмками в руках. Я вообще-то пить не собирался. Но, под вяленую  рыбу решил принять рюмашку. Что и сделал. Дядя Вова нарезал продолговатую чехонь охотничьим ножом. По кровотоку лезвия  стекал в тарелку рыбий жир. На запах тут же  прилетели осы.   
  - Сейчас я вас! – воскликнул дядя Вова.
  Размяв в больших узловатых пальцах сигарету без фильтра и, закурив,  он выпустил в зловредных наглых насекомых струю крепкого табачного дыма.
  - Ты не куришь? – спросил хозяин у меня. – А то, угощайся! Американские. Зятёк присылает!
  - Спасибо! Не курю уже лет пять. Как бросил – сам не понял! – ответил я, удивлённо глядя на смятую пачку «Кэмэла» без фильтра. Такие сигареты видел я только в  старом кино.  О чём и сообщил хозяину.
  - Мы сами тут, как в кино! – ответил дядя Вова, усмехаясь.
  - Чем занимаешься? – спросил меня, расположившийся к общению старик.
  - Выращиваю укроп с редиской, - ответил я, сдирая с рыбы кожицу.
  - А ещё?
  - А ещё – огурцы! – сказал я, отломив большой кусок от рыбьей спинки.
  - Да я про то спрашиваю, чем ты занимаешься по жизни?
  - Иду по жизни маршем. А большею частию, как придётся.  Бывает, и на четвериках перемещаюсь.  Ещё пишу рассказы и сочиняю стишки, - ответил я, и принялся жевать. 
  - Да ты писатель! - оживился дядя Вова. - Дашь что - нибудь почитать из своего?  Про что пишешь – то?
  - Писал всякую ерунду и любовался ей. Даже книжку выпустил! – я выплюнул  рыбью косточку. -  Потом пересмотрел многое, передумал  многое, перечитал свои рассказы и решил, как Гоголь, сжечь оставшиеся книжки.
  - Сжёг?!
  - Нет, ещё не всё, да там и осталась всего одна коробка – штук тридцать,  наверное.
  - Принеси одну завтра! Я оценю. И вот ещё, что, писатель, мне твоя помощь понадобится. Поможешь?
  - Что делать надо?
  - Я тут недалеко сухое дерево присмотрел в лесу. Хочу его спилить под покровом темноты, пока лесников нет.  Давай спилим вместе? За мной не заржавеет. Послезавтра жена продукты и деньги привезёт.
  - Да, мне не надо ничего! У меня всё есть!
  - Там разберёмся, - махнул рукой дядя Вова. – Ты, главное, приди! Придёшь?
  - Приду, - согласился я.
  - Отлично! – заулыбался дядя Вова. – Я сразу понял – ты хороший парень! Я людей вижу насквозь, как рентгеном.
  - Нет, не приду, тогда, - ответил я. – Чего-то передумал!
  Дядя Вова рассмеялся и налил ещё по одной.
  Потом мы ещё сидели долго. Болтали обо всём, о футболе, о политике, о бабах, и о бабках.

  На следующий день, вернее вечер, в час сумерек, пришёл я к дяде Вове.  Он  звал меня не по имени, а писателем. Так ему нравилось.
  У дяди Вовы всё  было готово. У раскрытых ворот стояли бежевые  «Жигули» – «единичка».
В советские времена модель «Жигулей» 2101 никогда не называли «копейкой»!
 В багажнике «Жигулей»   лежали: бензопила, топор и моток верёвок. Дядя Вова предстал в рабочем комбинезоне, с шахтёрским фонарём на голове, поверх кепки. Он был трезв и, было заметно, что это состояние ему малоприятно.  В таком состоянии дядя Вова был немногословен.
  - Готов? – спросил он у меня.
  - Готов! – ответил я.
  - Тогда садись. Поехали. Сильнее дверь захлопни!
  Мы выехали из ворот, и сразу попали в лес, подступавший в этом месте вплотную к дачному забору. В лесу было уже совсем темно, и дядя Вова включил фары.  Проехав немного по просёлочной дороге, мы остановились. Старик заглушил двигатель и вышел из машины. Я вслед за ним.
  - Вот она – берёза, - указал дядя Вова на стоящее невдалеке большое наклоненное дерево, белеющее в свете фар.
  - Теперь всё надо делать быстро! – сказал бывалый браконьер, вручая мне верёвку. Сам он взял пилу, и мы двинулись к дереву.
Пила завелась не сразу, но всё, же завелась. Лес огласился её протяжным рёвом. Летящие по кругу стальные зубья, вгрызлись в деревянную плоть. Запахло свежими опилками и парами бензина.   
  Дядя Вова мастерски сделал конусообразный надпил. Затем, накинув на дерево верёвку и затянув петлю, он подал мне её конец со словами:
  - Как начнёт падать, потяни немного вправо, чтобы на дорожку упала. Там распиливать легче будет.
  Нашёл, ведь он, кому доверить! Обойдя дерево,  дядя Вова начал пилить с другой стороны.
    Берёза зашаталась.

  - Тяни! – крикнул дядя Вова.
  Я потянул изо всех сил. Верёвка натянувшись, как струна, обожгла мне ладони.
  - Не так сильно! Куда ты тащишь на себя?!
  Я и сам уже увидел, что перестарался. Берёзу повело, как пьяную, и она начала заваливаться в мою сторону.
  - Берегись! – закричал дядя Вова.
  Я, выпустив верёвку, понёсся прочь, куда-то в темноту леса. Сделав  насколько шагов, я, споткнувшись о корень, полетел оземь. Мне захотелось стать червём, или кротом, или двухвосткой, чтобы быстрей зарыться в глубину. Над головой раздался страшный треск, и шум, и ветер. Что – то пронеслось у меня между похолодевшими лопатками, земля содрогнулась от удара, и наступила тишина. Я попытался встать, но почувствовал, что прижат к земле тяжёлой ветвью. Пошевелив руками и ногами, я понял, что, скорей всего, остался цел. Земля подо мной была сухой и тёплой. Комар, как ни в чём не бывало,  принялся выводить над ухом свою высокую противную ноту.

  - Ты где, писатель? – раздался тревожный голос дяди Вовы.
  - Тут я, под деревом, - отозвался я.
  - Живой?
  - Живой, раз отвечаю!
  Вокруг меня запрыгал свет фонарика.
  - Я здесь! – сориентировал я дядю Вову.
  - Лежи, лежи, дорогой. Не шевелись! – ответил старик дрожащим голосом. – Я сейчас.
  Хрустя ветками,  старший товарищ подобрался ко мне вплотную,  завёл пилу, на этот раз без заминки, и спилил большую ветвь, прижавшую меня к земле.
  - Встать можешь? – спросил меня взволнованный старик.
  - Сейчас попробую, - ответил я, и попытался встать.
  Когда я встал, и разогнулся, то почувствовал боль в спине.
  - Что там у меня? – спросил я дядю Вову.
  Тот посветил фонариком и охнул!
  Я повторил вопрос, с усиливающимся волнением.
  - У тебя вся рубашка в крови! Поехали скорей назад!
  - Я тогда пешком дойду! Зачем сидения в машине пачкать?
  - Садись! – воскликнул дядя Вова. – Нашёл о чём заботиться!
  Я сел бочком, почувствовав, как намокает липкой жидкостью рубашка, и мы отправились в обратный путь. По дороге дядя Вова позвонил какому-то знакомому, судя по всему – врачу.
  - Не пьяный, слава Богу! Бежит, бежит! – сообщил он мне, и приободрил. - Терпи, терпи, родной!
  - Да мне не больно! – успокаивал я дядю Вову, а больше самого себя.

  Когда мы подъехали к забору «Науки», и въехали в раскрытые ворота, к нам метнулся небольшого роста человечек, с мелкими чертами лица, с чёрными вьющимися  бакенбардами, одетый в трико и гимнастёрку, и с саквояжем в руках. В его движеньях было что-то обезьянье. Какое-то кажущееся несоответствие разлитой в его облике сонливости, и в тоже время быстроты и точности в движениях.
Это был друг-доктор , как мне его представил дядя Вова.
 
  Доктор попросил меня снять рубашку.

  - Вроде бы, ножницами разрезают одежду в таких случаях? – задал я доктору глупый вопрос, припомнив кадры из каких-то экстремальных фильмов.
  - У тебя, что рубашка не расстёгивается? – ответил доктор недоумённо.
  - Значит, расстёгивать? – уточнил я.
  - Расстёгивай! Да поживей! – последовала команда.
  Я расстегнул и снял потяжелевшую рубашку. 
  Доктор, усадив меня на скамью,  промыл рану перекисью, а затем её перевязал. Всё сделал быстро он и ловко! Мне было совсем не больно. Щипало только, но не больно, повторю.
  Затем, посветив фонариком мне в зрачки, доктор констатировал:
  - Жить будет!
  И, обратившись к дяде Вове, попросил:
  - Володя, принеси живой воды!
  Мы выпили живой воды и сразу ожили! Закусили.

  Затем дядя Вова и доктор уехали в лес – завершить начатое дельце. Из лесу донёсся отдалённый звук бензопилы. Это дядя Вова  распиливал берёзу на части, для удобства транспортировки.  Уже скоро среди деревьев замелькал свет фар, заметались причудливые тени, затем машина въехала во двор. Я закрыл за ней ворота. Хотел, было, помочь разгрузить поклажу. Но, дядя Вова запретил мне,
  - Сиди, вернее, займись делом - разливай, пока!

  Очень быстро куски берёзы были спрятаны под перевёрнутую свежевыкрашенную лодку - ялик, лежащую на усыпанной сухими листьями земле рядом с домом на сваях.  Это для того, чтобы лесники не догадались.

  Эти лесники ходили в основном не по лесу, а тёрлись возле дачных товариществ. Смотрели, чтобы кто - что не построил на своём участке, без разрешения. Ибо, вся окрестная территория  принадлежала местному лесничеству. Ещё недавно тут был заказник. Пока не обратили на этот лакомый кусок родной земли, власть предержащие. Заказник отменили, и отгородили большой кусок природного пирога, начиная от речных пирсов, где мы рыбачили, и выше в лес, на несколько километров, высоченным металлическим забором.

  Ну да Бог с ними! И это всё сгорит!

  Мы же приступили ко второй, обязательной, части любого мало-мальски значимого  дела, требующего совместных усилий, которая неизбежно наступает у нас после окончания самого дела. Наступает  так же неотвратимо, как вслед за зимой наступает весна, или как вослед за возлиянием приходит похмелье. Бывает, правда, что похмелье не приходит. Случается, что обходится и без отмечаний! Но, это редкие исключения, которые, как известно, лишь, подтверждают правило.   
  Итак, мы приступили! Не стану утруждать вас, любезные читатели, описанием наших посиделок. Тут право, всё уже перепахано, вдоль и поперёк, как в музыке джаз – рок. Добавить нечего.
Сообщу лишь, вкратце, об итогах встречи. Что нового узнал, чего добился, и на что нарвался.
  Узнал я много нового от доктора, и о докторе. Он работал несколько лет в Никарагуа!  Воодушевлённо он рассказывал о том, какие в Никарагуа рассветы, как тяжело пройти проверку в КГБ, какие крепкие сигары курят там, какие крепкие объятия у мулаток, какой там крепкий ром, какой был раньше доктор крепкий, какой был крепкий у него … х - характер.
 Узнал и имя доктора – его звали Фидель.   

  От дяди Вовы я узнал о путешествиях на этих самых «Жигулях» по всей социалистической Европе, даже и до Венгрии, и до Белграда. Послушал его признание в любви к своему «железному коню», которого он любит больше всех на свете! Больше всех женщин и собак, что были у него!

  Не врал старик! Скоро я в этом убедился!

  Добился же я великого расположения дяди Вовы! Он мне сказал, на прощание:

  - Приходи в любое время! Мой дом – твой дом!

  Пользуясь случаем,  я напросился приходить к нему смотреть футбол по телику. В доме на сваях, – всегда пустующем, т.к. дети дяди Вовы приезжали редко, - была установлена спутниковая антенна, и висел огромный телевизор.
  Попрощавшись, дядя Вова пошёл спать. У него была привычка ложиться рано.

  Мы же с доктором Фиделем засиделись, разговорились. Тут- то доктор мне и поведал удивительную историю про дядю Вову и профессора.

Теологический диспут

- Они ведь, Владимир Иванович и Феликс Альбертович раньше в контрах были. Характер у обоих не сахар. Особенно у Володи! – начал доктор свой рассказ. 
- Заметил, - кивнул я, рассмеявшись.
- Так вот, недавно, в самом начале лета, они примирились! Вот как это произошло. У Владимира Ивановича с супругой Людмилой Петровной двое детей: сын Борис и дочь Маргарита. Сын старше на пять лет, и ростом вышел. Вымахал детина, в конце концов, под два метра. И всё просился, с детства, в баскетбол его записать. А у Володи, как раз, друг баскетболист, играл за трест общепита и,  по окончанию карьеры,  тренировать начал. Вот Володя  и пристроил сына к другу в секцию. Боря играл,  играл, тренировался, а потом и  говорит, поеду, мол, в Америку, в НБА устраиваться. Замахнулся на недостижимое!  Ведь это же самая сильная лига в мире! Там, в  основном, одни чёрные  играют, но, иногда, и белых берут, тех, которые умеют высоко с мячом прыгать. Мечта у Бори  была, заветная. Ну, что тут  сказать? Времена сейчас такие – езжай, куда хочешь! Вот он и поехал. Записался в какие-то летние лагеря, но не прошёл отбор. Однако где-то он там работать устроился, при каком-то клубе. Как Володя смеётся – мячи подавать.  Да там и завис. А Рита, как подросла, поступила в  институт, ещё и подрабатывала: по вечерам билеты в кино проверяла; скопила деньжат и укатила на каникулы к братцу, за океан. Когда вернулась, ничего сначала не объявляла, а потом оказалось, что жених у неё там нарисовался из местных, из американцев.  Она с ним поначалу переписывалась в интернете, переглядывалась; только обниматься не могла - не достигла ещё того техника! Сейчас ведь до чего прогресс дошёл? Это раньше – напишешь письмецо, заклеишь язычком конвертик, и – лети весточка к любимой-дорогой. А ты ждёшь ответа днями и ночами! А нынче,  даже и соскучиться друг по другу не успевают! Куда бы ты ни двинул, куда бы ни пошёл – везде тебя твоя любовь достанет, везде она тебя найдет! Некуда и спрятаться! Давай-ка горлышко промочим!
Мы промочили наши горлышки, и доктор продолжал,
   -Ну, так вот. Не прошло и года, как приезжает этот самый американский жених – свататься, значит!  Событие, сам  понимаешь, незаурядное! Приехал он в Россию летом почему-то в зимних ботинках. Ну, тут уж, кто его знает? Может, у него плохое кровообращение и ноги мёрзнут?
  Володя его и принимает здесь, на «Науке», в своей летней резиденции. Всё чин чином. Стол накрыл. Жена его, Людмила Петровна, нарядилась красиво, не по-дачному.  Достойных людей пригласили: меня с супругой. Вот, сидим мы, значит, беседуем.  Жених-то, оказывается, русский язык давно изучает, и очень русскую культуру любит, литературу читает в подлиннике, и от всего русского в восторг приходит.
Такой восторженный молодой человек, симпатичный по - своему. Только голова у него немного сплюснута с боков. У нас такие черепа редкость, не наш типаж. И пилить их, эти черепа, очень неудобно! Ну, это я уж тебе из своей медицинской практики говорю, к слову, просто. Мне ведь в Никарагуа и вскрытиями приходилось заниматься. Там гражданская война не утихала и наёмников разных понаехало до жути.
Но вернёмся к жениху.  По-нашему говорит он, и в правду, неплохо. Почти без акцента.  Володя его и спрашивает, чем занимаешься мол, Филипп? Американца Филиппом зовут, как Киркорова.  Только они там, в Америке, оказывается, про такого певца ничего не слышали. Не дошла до них ещё его слава. Филипп и отвечает – я, мол, филолог по образованию, а работаю пастором. И, вообще, хочу в Россию перебраться - нести  свет веры истиной! Такое, мол, я чувствую в себе призвание!
Тут Владимир Иванович крякнул, для начала, это у него верный признак начинающегося внутреннего волнения! А потом и говорит этому молодому пастору: ты, мол, неси свет своей веры индейцам в прерии, или, что там у вас ещё осталось от живой природы? И неграм неси свой свет в каменные джунгли! А мы, православные христиане, как-нибудь без тебя обойдёмся! 
Что тут началось! Американцы ведь к таким обхождениям не привычные. Да ещё и Рита налетела на отца! Что вы, папа, говорит, себе за обращение позволяете с иностранными гостями?! Людмила  Петровна, мужа под столом пинает,  пытаясь урезонить. Но Владимиру Ивановичу если уж вожжа под хвост попала, то его никто не остановит, бесполезно и пытаться, пока он сам свои намерения не реализует! Я-то его знаю – тридцать лет без малого знакомы! Поэтому сижу – помалкиваю, не вылезаю больше, но только недоумеваю: с каких это пор Володя стал ревнителем православия, когда он и в Бога-то не верил никогда, и утверждал, даже, что его не существует?!
Филиппу тоже палец в рот не клади, оказывается. Он спрашивает у Володи: вы в православную веру крещённые? Володя ему – крещён! Филипп и давай наседать: когда мол, крещён?  Володя и отвечает всё по правде: во младенчестве бабка в деревне крестила, вдали от чужих глаз, чтобы родителям моим, а особенно партийному  ответственному  папе, это таинство боком не вышло! Такие, мол, были времена и порядки! А вы, спрашивает Филипп, в церковь ходите, символ своей веры знаете? Не хожу, отвечает Владимир Иванович, и символов не знаю! Но, я тебе вот – что скажу, американец. Хоть я  и не великий богослов, и в тонкостях веры не разбираюсь, но вера наша правая! А ваша американская нет!
Почему это, спрашивает Филипп, и наседает. А Володе, чувствуем, знаний не хватает, и проигрывает он в диспуте. Святого Николая русским назвал, а он-то грек оказывается! Даже я, татарин, удивился!    
Тут Людмила Петровна, умнейшая женщина, и шепнула мне на ушко, беги, мол, за профессором, объясни ему суть дискуссии и хоть живым, хоть мертвым, но приведи! Я – к профессору. Тот, к счастью, оказался дома. Я ему всё и выложил. Профессор достал свой костюм-тройку, рубашку мятую одел, но под костюмом не видно, повязал галстук и приобрёл настоящий профессорский вид. Ботинок у него, правда на даче не оказалось, и он обулся в сандалии, подобно  древнегреческому философу.
Пришли мы значит. Володя, увидев профессора, удивился безмерно. Они ведь в своих контрах до того дошли, что даже здороваться перестали. А тут обнялись даже! Понял Владимир Иванович, что подмога подошла. Тяжёлая бомбардировочная авиация прилетела!
 Дискуссия продолжилась. Владимир Иванович был уже почти на лопатках, прижат, что называется, к Уралу. Ту слово взял Альберт Феликсович. Тихо так и вежливо начал. Я, говорит, вовсе человек не верующий. Плохо, кончено, это! Но, так уж воспитан. А может это и к лучшему, так  как поможет беспристрастно и логично вам свою мысль высказать.  Вам, говорит, молодой человек, возможно неизвестно,  что Владимир Иванович никакой  не богослов, а главный механик, в нашем институте незаменимый. Дал ему Бог такой талант. Однако очень он правильно свою речь построил, рассказав, как мог,  вам о корнях своей веры, о своей истории.  Вот и вы расскажите об истории вашей церкви.
  И в самую точку попал наш профессор! Оказывается, протестанты очень не любят, когда про историю их организации спрашивают.  Стал он что-то такое мямлить, про то, как  двести лет назад собрались какие-то праведные люди и создали его церковь, так называемую.  Альберт Феликсович его и спрашивает, а как же легитимность ваша, что, насколько я в вопросах христианской веры понимаю, означает преемство от апостолов? А Филипп изворачивается, мол, есть у нас преемство, т.к. у нас церковь была невидимой, сокрытой от всех, и потом, когда она обнаружилась, это преемство мы и объявили.
  Альберт так и присел! Позвольте, говорит, молодой человек, как же так. Вот, скажем, приходит некто и объявляет, что он, например, прямой потомок Юлия Цезаря! Должны мы ему поверить? Нет, закричали мы с Владимиром Ивановичем! Правильно, отвечает профессор, пусть докажет! И тот начинает доказывать, описывать своё генеалогическое древо, прямо с Цезаря и начиная: Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон и так далее. А потом этот некто и говорит, что род наш, мол, беднеет и уходит в тень, а после вроде, как бы и вовсе исчезает. Но, тайно существует он!  Мы это чувствуем, потомки Цезаря! И вот, в один прекрасный день мы собираемся все вместе, возможно даже в Риме, на своей исторической родине и возвещаем городу и миру о возрождении великой фамилии под славным наименованием: «Дети императора Цезаря!»
  Такого поворота от профессора даже я не ожидал! Мы так с Владимиром Ивановичем заржали по лошадиному, что пастор наш в сильное смущение пришёл. Он понял отсылку профессорскую! Как – никак специалист по русской литературе. 

  А потом по наущению Риты  они и вовсе все споры прекратил!
  Утащила она американца на Волгу, на ночные купания, чтобы охладился малость! А то у него от ушей прижатых,  прикуривать можно было! Одно дело ветхозаветные байки на уши вешать наивным простакам, а другое давать чёткий ответ образованной аудитории, людям науки!  В общем, конфуз у американца вышел! 

  - А чем закончилось – то всё? – спросил я доктора Фиделя, когда мы в очередной раз  промочили горло.
  - Закончилось тем, что увёз его дочку американец к себе в Америку, никого особо не спрашивая. Там и живут они с тех пор, - ответил мой собеседник, зевая. -  Ладно, расходиться будем. Спать пора!



                Большой огонь



В один незабываемый вечер, пришли мы вместе с супругой к дяде Вове посмотреть футбол по телику. Супруга  у меня тоже болельщица. Всюду за мной следует. На все  соревнования и зрелища. 
  Дядя Вова же, даже обрадовался. Взял жену за локоть. Стал водить по своему  участку, всё её показывать!

  Футбол  досматривали мы уже вдвоём с супругой. Дядя Вова по окончанию первого тайма заявил, что на всё это смотреть невозможно!  Даже после предматчевой разминки за столом! Что раньше было  великое «Торпедо»! И отправился спать. Но, рачительный хозяин, наказал нам всё в доме отключить перед уходом, закрыть дверь на замок, а ключ спрятать под скатерть на столе. Так мы и поступили, уходя.

  В тишине ночи внезапно зазвонил телефон. Я, охваченный   недобрым  предчувствием, поспешно схватил мобильник. Чего хорошего ждать от этих ночных звонков? Так оно и вышло. Звонил Джон. Он прокричал в трубку: 
  - Пожар! Дача горит у дяди Вовы!
  Я, подскочив на кровати, взглянул на часы. Была половина второго. Значит, со времени нашего ухода прошло всего чуть больше часа.
  - Не может быть! – ответил я, почувствовав сухость в горле. – Мы только что ушли, в первом часу.
  - Вот и дядя Вова мечется и рассказывает всем, что вы с Людмилой были в его доме последними, - сообщил Джон.
  - Сейчас мы, скоро! – ответил я, уже на грани паники. 
  Не хотелось верить в услышанное. Вдруг захотелось очень сильно, чтобы это был розыгрыш. Пусть глупый и жестокий, и не ко времени, но розыгрыш! Всего лишь бестолковый и пустой обман!
  - Джон, ты не шутишь? – спросил я, лелея ещё слабую надежду на то, что всё это неправда.
  - Какие шутки? – проревел Джон. – Бегите быстрее сюда! Воду захватите, хоть какую! Сегодня отключили воду, как назло!  Тут вся вода уже закончилась! 
  - Что случилось? – спросила сонная Людмилочка.
  - Пожар у дяди Вовы!
  - Не может быть! – воскликнула она, откинув одеяло.
  - Вот и я о том же! – ответил я, стараясь сохранять невозмутимый вид. Внутри же всё заклокотало - забурлило! 
  Одевшись на ходу и захватив баллоны с водой, мы понеслись во весь опор по тёмным дачным аллеям.  Похолодало. Надо же – это случилось в первую прохладную ночь  лета!
  Было тихо и темно. Никаких признаков близкого пожара. С каждым шагом у меня стала возрождаться слабая  надежда на шутку, розыгрыш, ещё на что-то, на любую глупость со стороны Джона. Всё что угодно, лишь бы не пожар!
  Те же мысли пришли в голову и жене.
  - Джон не пошутил? – спросила она, запыхавшись.
  - Если пошутил, то всю воду ему на голову вылью! – прохрипел я на бегу.
  Оставалось  два поворота до дома дяди Вовы. Первый. Второй!  Мы повернули – и – надежда умерла!  В том месте было ещё тихо, но мы увидели, как мечутся впереди красные отблески, зловеще играя в кронах деревьев. Порыв ветерка принёс запах дыма.   
  Итак, пожар – это реальность!  Я ринулся вперёд, что было сил.
  Открывшаяся картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Дом на сваях горел с одного угла, от низа и до самой крыши. Благодаря конструкции дома, тяга была отличная!  Пламя вырывалось из квадратного кухонного окошка, с низким гулом. Огонь распространялся прямо на глазах.
  На площадке перед домом метался с пожарным ведром дядя Вова.  Он был растрёпан и растерян. Вычерпывая остатки воды из пожарной бочки, старик плескал её в огонь.
  - Вот ещё вода! – подбежал я к нему.
  - А – а! Это ты! – прокричал разгневанный хозяин. В его очках,  отражаясь, играло пламя. – Чего вы там наделали?!
  - Ничего! – ответил я, перекрикивая  гудение пламени. – Досмотрели футбол, закрыли всё и ушли!
  - Ты не курил в доме?
  - Я не курю уже пять лет! Как бросил – сам не понял!
  - Отчего же пожар? Отчего?!
  - Не знаю! Почему с того угла горит? Что там у вас?
  - Там - кухня!
  К нам подбежали  Джон и два перепуганных соседа, которых он поднял по тревоге, с полупустыми  вёдрами в руках.
  - Всё, воды больше нет! Закончилась! – сказал Джон.
  - Лейте на дверь душевой, на угол! – крикнул дядя Вова. – Ты тоже дуй туда! - скомандовал он мне.
  Мы с Джоном подбежали к деревянной душевой, отстроенной недавно, находящейся в опасной близости от горящего дома, и вылили на ближний к дому угол всю воду. Эффект был – словно на камни в парной поддали!
  - Смотри! – увидел я, и указал Джону на искрящейся в клубах пара провод, идущий из окна кухни к душевой.
  - Дядя Вова, дом обесточь скорее! – закричал Джон.
  Хозяин, всплеснув руками, подбежал к своему сараю, открыл железную коробку и дёрнул рукоять рубильника вниз. Всегда, в подобных случаях, наступает  темнота. Сейчас же с каждою секундой  становилось всё светлее. Я, сделав шаг к дому, наткнулся на невидимую стену жаркого воздуха.   Языки пламени лизали уже почти всю обращённую к нам стену. Стёкла в окнах, надувшись, как пузыри, громко лопнули, разбрызгивая осколки.  Один осколок впился в козырёк моей бейсболки. Горячий – ужас!
  - Лейте воду на душевую и на мой сарай! – закричал дядя Вова  сбегавшимся отовсюду соседям. Он, наконец, пришёл в себя от шока, и, осознал, что дом уже не спасти! Поэтому все имеющиеся силы бросил хозяин на сохранение оставшихся построек.   
  Вдруг старик остановился как вкопанный. Взгляд его устремился под дом, где в темноте, меж свай, блеснули отражатели его «Жигулей».
  - Машина! – закричал он, вспомнив о «железном друге». – Надо спасать машину!
  - Где ключи? – спросил Джон.
  - Ключи? Да – да! Сейчас! – дядя Вова, убежал в сарай, и, вскоре, вернулся с ключами от машины. Он даже сделал несколько шагов к дому, но отбежал, закрывшись рукавом от жара.
  - Не лезьте туда! – предупредил Джон, только что сам предпринявший попытку продвинуться вперёд. – Дом может обрушиться в любой момент!
  Дядя Вова несколько секунд раздумывал, хватая ртом горячий воздух. Затем снова забежал в сарайчик, и выскочил оттуда, в длиннополом рыбацком брезентовом плаще, с высоким капюшоном. 
  - Лейте воду на меня! – крикнул он нам.
  - Воды нет больше! Закончилась! – ответили мы ему.
  - Ну, значит без воды! – произнёс отчаянно дядя Вова. – Будем прорываться на сухую!
  - Не делайте этого! – воскликнул Джон. – Купите себе новую машину!
  - Мне не нужно новую! Мне нужно вот  эту! – возопил старик.
  - Есть, есть вода! – раздался, вдруг, знакомый голос.
  Мы обернулись, и увидели профессора Альберта в пижаме и телогрейке, с ведром и садовой лейкою в руках. Зрелище было то ещё! Мы, может быть, и посмеялись бы в другой раз. Но это были мгновения драмы и подвига, которому всегда есть место в жизни! Тут, право, не до смеха!
  - Лей воду на меня, Альберт! – сказал профессору хозяин пожара.
  Дядя Вова нагнулся, и профессор принялся поливать его из лейки.  Когда вода в лейке закончилась, дядя Вова схватил ведро и вылил  на себя всё его содержимое.
  - Владимир, может быть, не стоит рисковать напрасно? – профессор попытался урезонить дядю Вову.
  - Боишься за меня, Альберт? – спросил старик, собравшийся на добровольное аутодафе.   
  - Боюсь! – сказал профессор честно.
  - Надо же! Чтобы такое услышать, надо было пожару случиться.
   - Ну, с Богом! – дядя Вова неумело перекрестившись, опустил на голову намокший капюшон и, пригнувшись, побежал к горящему дому. Уже на полпути плащ на нём задымил белым паром!
 
Нам оставалось только наблюдать, что будет дальше.
 
Дом горел уже со всех сторон. Пространство под ним осветилось достаточно. Мы смотрели во все глаза за действиями упрямого старика. Он открыл дверцу «Жигулей», сел за руль, вставил ключ, и … машина не завелась!  Старик выбрался наружу и, поднявши капот, стал что-то там соединять. Тут, из-под дома, откинулся вниз какой-то нижний люк, ударив сильно дядю Вову по плечу. Из люка посыпался сонм искр, и повалил густой и чёрный дым. Видимо, горел линолеум, или резиновые коврики. Дядя Вова опрокинулся вперед, на «Жигули», затем поднялся, и, прихрамывая, заскочил в машину. Мы не расслышали, сквозь шум пожара, как заработал двигатель. Увидели лишь, как загорелись габариты. Машина  выкатилась задом, по - кривой, ударившись и смяв  крыло об угол сваи, и  развернувшись, вылетела со двора в открытые ворота.  Когда из спасённого автомобиля выскочил безумный старик,  свидетели его поступка встретили героя приветственными криками. Дядя Вова был невозмутим.
  - Где же пожарные? Когда же они приедут?! -  произнёс он в нетерпении, глядя на лесную дорогу.
  Словно в ответ на его призыв, вдали над лесом по-волчьи завыла сирена.  Вскоре, издавая много шума, одна за другой, подъехали три пожарных машины. Из головной машины выскочил усатый старший лейтенант, застёгивая на ходу блестящий  шлем с забралом.
  -  Есть в доме люди? – спросил он, деловито, для начала.
  Получив отрицательный ответ, задал ещё один вопрос:
  - Газовый баллон в доме имеется?
  - Имеются, на кухне, - ответил дядя Вова. – Один пустой,  другой полный – недавно только поменял!
  - Где кухня? Покажите? – продолжал задавать вопросы офицер.
Дядя Вова показал на место в горящем доме, где была кухня. Там пламя билось ярче и сильнее. 
  Старлей был  опытный, уже в годах. В этом невысоком звании он оставался по причине, отражавшейся на его слегка припухшей физиономии.  Понятно было, что она припухла не со сна.  Оценив обстановку, пожарный офицер закричал зычным голосом, так чтобы было слышно всем:
  - Немедленно отходим все от дома! Сейчас произойдёт взрыв газа!
  Повторять никому не пришлось. Площадка перед домом мигом  опустела. Все выбежали из двора, через открытые ворота, столпившись в безопасном месте за сараем. 
  Я отправил супругу домой, на всякий случай, дав ей фонарик. Проводив жену до поворота, я побежал назад. Успел сделать лишь несколько шагов в сторону пожара, тревожно вглядываясь в сполохи огня, как прогремел взрыв!
Так долбануло – мама не горюй!
Баллон разорвало на части. Верхняя часть баллона, словно ракета, пробивши и обрушив крышу, понеслась прочь от земли, исчезнув в тёмном небе. Возможно, даже вышла на орбиту, дополнив кучу комического мусора, что там растёт из года в год.
  Я же упал на землю, как учили, головою к взрыву, закрывши голову дрожащими руками. Придя в себя, вскочил и побежал к пожару.   
  Теперь, когда опасность миновала, пожарные взялись за дело. Они раскатали шланги и стали поливать огонь мощными струями воды. Очень быстро, правда, это мощь иссякла, и струи стали походить на ту, что пускает писающий мальчик на Брюссель, столицу европейского союза.
  - Где можно подключиться нам к воде? – спросил у дяди Вовы старший лейтенант.
  - Воду сегодня отключили! – ответил дядя Вова. И спросил, недоумевая. - У вас, что,  уже вся закончилось?
  Отсутствие ответа подтвердило риторичность вопроса.
  Тут раздался голос профессора:
  - У вас есть помповый  насос?
  Пожарный командир посмотрел на него в недоумении.
  - А что, тут есть поблизости колодец?
- Колодца нет, но у соседа, - профессор показал на соседний участок. – Полный бассейн воды. 
  - А волкодава его  ты пристрелишь, что ли? – спросил дядя Вова. 
  - Не беспокойтесь! Я беру собаку на себя! – ответил профессор уверенно.
  - Тогда, вперёд! – скомандовал старлей. – Мы теряем время!
  Мы ринулись к воротам богатого водой соседа. На них висел большой замок.
  - Как будем открывать? – спросил пожарный.
  - Отойдите подальше! – раздался командный голос дяди Вовы.
   Старик явился с великолепным охотничьим ружьём в руках, украшенным тремя кольцами на спаренных стволах. 
Дядя Вова навёл оружие на замок. Я отвернулся и присел. Прозвучал выстрел, и сразу за ним другой. 
После второго выстрела раздался короткий  вскрик, и старлей рухнул на землю.

  Внутри у меня похолодело. Этого ещё не доставало!  Мы бросились к упавшему офицеру. Слава Богу, ничего страшного не произошло! Срикошетившая пуля попала пожарному в шлем, издав  ужасный грохот, но, не причинив вреда. Он упал более от неожиданности, и вызванного ей смущения, чем от толчка. Мы, взявши с двух сторон его под белы руки, подняли старлея с земли.
Стальному  замку же  никакого вреда причинено не было, за исключением двух неглубоких вмятин от свинцовых пуль.   
  - Теперь давайте попробуем открыть ключами, - предложил Джон. – Сейчас, через один, ключи к замкам подходят.
  И точно! Один  ключ, из его толстой связки подошёл.  Замок открылся без усилий.
  Теперь нам предстояло преодолеть препятствие, посерьёзней первого! За воротами захлёбывался злобным лаем огромный пёс! Замок был снят, но, стоит приоткрыть ворота, как эта тварь набросится на нас!
  - Позвольте мне! – вызвался профессор, подойдя к воротам. – Он  вынул из кармана, какую-то черную пластиковую коробку, подобную тем, что используются для хранения шашек, только с торчащими проводами, и, нажав на  кнопку, направил в сторону собаки. Тотчас, яростный лай сменился жалобным воем, и пёс, скуля, умчался вглубь двора.   

  Я реши подумать о случившемся потом!

  Мы, осмелев,  раскрыли ворота, и получили доступ к бассейну, полному воды. Не дожидаясь пожарных, дачники, число которых прибавлялось, бросились к бассейну с вёдрами и баллонами в руках, набирали воду и бежали поливать сарай и душевую, и дровницу, и деревянные столы, на которых от жара скатерти свернулись в трубочку.  Там всё нагрелось и готовилось воспламениться! Бельевые верёвки, натянутые между домом и сараями, вспыхнули, порвались, и истлели в воздух, не долетев до земли! 
  Высокие деревья, растущие возле пылающего дома, горели необычно – изнутри! Они были все старые и трухлявые, и у них воспламенилась сердцевина. Зрелище создалось жуткое!  Растрескавшаяся кора светилась красным мерцающим светом, из дупел и отломанных верхушек вырывалось пламя. Стволы гудели и светились!

  Пожарные, установивши помпу, обрушили потоки воды на горящий дом. Вскоре, правда, дом обрушился  – осел и рассыпался, как карточный домик, оставив лишь почерневшую печную трубу. Одна из горящих стен дома, рухнула на горящую перевёрнутую лодку, с горящими под ней дровами.

  Подъехали ещё пожарные машины, на подмогу! 
Через час пожар был ликвидирован. На месте, где был дом, дымилась куча хлама.
  Много чего осталось, изменивши свойства, цвет и форму, а также потеряв годность к употреблению, ведь этот пожар явил собой лишь образ, грядущего последнего огня.
 Великого огня, после которого уже ничего не останется!

  Несколько позже, на рассвете, приехал на красном уазике   дознаватель, молодой майор, с дерматиновой папочкой в руках.  Он расположился за столом, разложил на остывшей поверхности бумаги, стал задавать вопросы дяде Вове. Я, присев с краюшку, на мокрую ещё скамью, с замиранием сердца, вслушивался.
  - Был кто в доме, перед пожаром? – спросил дознаватель у дяди Вани.
  Дядя Ваня посмотрел на меня, съёжившегося словно цуцик, и ответил:
  - Нет, никого там не было! Я тут живу один, вот в этой избушке.
  У меня отлегло от сердца. Хотя, я за собой вины не знал, но очень не хотел, и, прямо скажу, боялся всей этой канители, с дознанием, с разбирательствами. К тому же, до того момента, я не знал также, считает ли меня дядя Вова виноватым в случившемся пожаре, или нет?
  Кстати я не знаю об этом до сих пор. Ведь он нет – нет, да и назовёт меня поджигателем.
  Порою называет поджигателем меня он чаще, чем писателем!


                Вместо эпилога

 Через пару дней Джон говорит, что, лучше, мол, нам съехать. А то соседи, что-то там шушукаются и недовольны.
  - Чем недовольны? – удивился я.
  - До меня дошли слухи! – ответил Джон, и поведал мне о том, что среди дачников, распространился слух, что я нарочно сжёг дом у дяди Вовы.
  - Сжёг нарочно?! – удивился я несказанно.
  - Да! – ответил Джон. – И сделал ты это якобы по моей подсказке, чтобы я мог потом купить участок за бесценок.
  - Кто это говорит?!
  - Не знаю! Слухи носятся, как запах гари после пожара. А это дело  очень долго не выветривается.
  - Ну что ж! Мне всё равно – страдать, иль наслаждаться! – ответил я, и начал собираться.
  Мы приступили к сборам, к сборам двух видов: сбору вещичек и сбору урожая. Как раз наш урожай созрел. Какая радость!
  Джон был занят в день отъезда, и дядя Вова вызвался довести нас до города. Мы загрузили в багажник его героических «Жигулей» плоды земли. Всего две сумки – сумма всех усилий. Петрушка, укроп, редиска, два десятка огурцов. Мой первый урожай!
  Профессор помог нам донести поклажу. Мы с ним обнялись на прощание. Он мне сказал, чтобы я заезжал к нему в любое время года. Он всегда в «Науке». 
  Затем подошёл доктор Фидель с собачкой на руках.
  - Чуть Барон мою левретку не разорвал! – посетовал он на злобного пса, живущего у сторожа Зуфара.
  - Я бы дал тебе частотный отпугиватель, но тогда твоя собачка или с ума сойдёт или убежит! – сказал ему профессор.
  - Ладно! – криво  улыбнулся доктор. – И так спасёмся. На руках.

  Так они и стоят у меня перед глазами, рембрантовские старики!

  Мы тронулись  потихоньку.
  Дядя Вова пребывал, как ни странно, в прекрасном настроении.
  - Представляешь, позвонила дочка из Америки. Сказала, что Филипп переведёт мне двадцать косарей зелёных.
  - Что – что? – не сразу понял я.
  - Двадцать тысяч американских рублей присылает мне зятёк! – сказал дядя Вова, стараясь, чтобы голос его звучал буднично.
  - Вот это да! – воскликнул я. – Америка!
  - Ну, дочка у меня тоже не замарашка! – ответил дядя Вова. – Он мне за неё по гроб жизни должен.
  Затем он, по своему обыкновению, резко перевёл тему.
  -  Магнитола накрылась! – сообщил он весёлым голосом. – Видно, не выдержала высокой температуры.
  - Да, ладно! – ответил я. – Можно и без музыки.
  - Без музыки нам никак нельзя! – заявил дядя Вова. – Вот у тебя какая любимая песня?
  - Много разных люблю.
  - Нет, ты скажи,  какая самая любимая?
  Я призадумался.
  - На данный момент, наверное, вот  эта.  Я запел: «Всё отгорит и мудрый говорит…»
  - Хватит, достаточно! – перебил меня дядя Вова. – У меня сынок тоже любит этого гнусавого. Как его?
  - Макаревича!
  - Вот, вот… Макаревича. У нас какие любимые русские певцы – Кобзон, Розенбаум и Макаревич.
  - Высоцкого ещё забыли!
  - Высоцкого на трогай! – одёрнул меня дядя Вова. Затем продолжил,
  - А у меня такая вот любимая песня!
  И он начал петь на удивление сильным и красивым голосом, известный с детства и набивший оскомину шлягер, с припевом:
«Этот мир придуман не нами! Этот мир придуман не мной!»
  Я пропустил между ушей первый куплет, отвлёкшись на пришедшую эсэмэску.   
  Дядя Вова продолжал петь, увлечённо. Я прислушался к словам песни и обалдел просто! Вот ведь что значит новое прочтение!

  Посудите сами:

«Придумано не мной, что мчится день за днём,
То радость, то печаль кому-то неся.
А мир устроен так, что всё возможно в нём,
Но после ничего исправить нельзя»

  - Вот это строки! – закричал я, восхищённо. – Это же так всё и есть!
  Мы медленно ехали по пустынной лесной дороге.
  Дядя Вова запел громче, воодушевлённый моей реакцией.  Последний куплет меня вообще добил!

  - Давай ещё раз этот куплет! – попросил я распевшегося  баритона.
  И мы запели вместе:



«Один лишь способ есть нам справиться с судьбой,
Один есть только путь в мелькании дней.
Пусть тучи разогнать нам трудно над землёй,
Но можем мы любить друг друга сильней!»


Что тут ещё добавить, друзья?

  Лето красное пропели!
Посмотрим, что принесёт эта осень?