Медведи в творчестве Пушкина

Елена Николаевна Егорова
         Доклад на XXI Пушкинской конференции "А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве". Село Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области. 8 октября 2017 г.

        Публикация: Егорова Е.Н. "Большой взъерошенный медведь": Мир фауны в творчестве А.С.Пушкина // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве (XX Пушкинская конференция 1 окт. 2016 г.,XXI Пушкинская конференция 7-8 окт. 2017 г.  ). XIX и XX Троицкие чтения (2016, 2017 гг.). Хозяева и гости усадьбы Вязёмы (XXIII Голицынские чтения 21-22 янв. 2017 г. Материалы научных конференций. Под общ. ред. А.М. Рязанова. – Б. Вязёмы; М.: ООО "РазДваТри", 2018. С. 549-560.


В произведениях и письмах А.С. Пушкина медведи, медведицы и медвежата упоминаются 73 раза [1], что реже, чем собаки и лошади (кони), но чаще, чем другие звери.

Образ медведя во многом связан с восточнославянскими обычаями и верованиями, согласно которым этому сильному хищнику принадлежит главенствующая роль среди зверей, он является хозяином леса, тотемом древних племён. Культ медведя оказал влияние на свадебные обряды, на святочные и масленичные гуляния, на народный фольклор – сказки, песни и прочее. А.С. Пушкин всё это хорошо знал с детских лет и впоследствии использовал в своих произведения [2]. Наиболее важную роль играют медведи в «Сказке о медведихе» и сне Татьяны (VI глава «Евгения Онегина»).

Сказочно-мистический сон Татьяны хорошо изучен и прокомментирован исследователями. В начале необычного сновидения медведь переводит Татьяну по шаткому мостку через ручей (отделяющий её от мира, где находится Онегин), и она оказывается в «потустороннем» заснеженном лесу (строфа XII):

Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей;
Не видит никого, кто руку
С той стороны подал бы ей;
Но вдруг сугроб зашевелился,
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул; она скрепясь
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей;
Пошла — и что ж? медведь за ней!

Ю.М. Лотман в своих комментариях [3], ссылаясь на работы ряда специалистов, отмечает, что переход через реку имеет двойную символику: как атрибут святочных гаданий «на жениха», устойчивый символ женитьбы в свадебной поэзии и одновременно как символ смерти в сказках и народной мифологии. «Большой, взъерошенный медведь» это тоже предвестие сватовства и женитьбы, по народным поверьям. Медведь играет в сюжете сна сразу несколько ролей: он «кум», дружка жениха, его представитель, с одной стороны, и подобный Харону в греческой мифологии и Зефиру в мифологической «Сказке об Амуре и Психее» Апулея [4] проводник героини в иной мир, с другой стороны. Но в отличие от них после перехода медведь не отпускает Татьяну, а гонится за ней подобно тому, как на святках ряженый в костюме медведя (обычно в вывернутом на изнанку, «взъерошенном» тулупе) бегал за девушками и, догнав, хватал их за руки и за ноги. В святочных игрищах погоня медведя шуточная, во сне Татьяна воспринимает её как серьёзную опасность. Догнав девушку, медведь продолжает выполнять свою функцию проводника (строфа XV):

Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом всё глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик, и шум;
Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!»
И в сени прямо он идет,
И на порог ее кладет.

На этом роль медведя сыграна, он исчезает, а очнувшаяся Татьяна оказывается у дверей лесной хижины, где пирует «шайка домовых» во главе с Онегиным. Пиршество это похоже на свадьбу и похороны одновременно. Сама гибридная внешность нечисти «сконструирована» Пушкиным так, что, по народным поверьям, предвещает несчастья.

Лесная избушка с бесами не редкость в народных сказках. Канву одного такого сюжета, связанного с мотивом женитьбы, А.С. Пушкин записал зимой 1824-1825 годов в Михайловском со слов своей няни Арины Родионовны: «Жених пропадает три года; невеста его узнает, что должно в лесу в пустой хижине три ночи ночевать, дабы достать его. Находит хижинку, около нее ходит; слышит голос его, но не видит входа. Видит ход чертей, между ими и он на гудке играет. Хижинка открывается (стукот), она видит там кучу змей, бросается туда — то был хворост, и проч.» Судя по тому, что два других сюжета в этой записи имеют благополучный конец, и данная сказка заканчивается так же, в отличие от зловещего, полного всевозможных перевёртышей сна Татьяны, дальнейшие события которого напророчили смерть Ленского от руки Онегина и несчастливую судьбу самой девушки, вышедшей замуж без любви [5]. И «большой, взъерошенный медведь» сыграл в сюжете этого сна очень важную роль.

Неозаглавленный поэтом черновой автограф (ПД 929) неоконченной сказки о зверях «Как весенней тёплою порою…» относят к болдинской осени 1830 года и традиционно публикуют под редакторским названием «Сказка о медведихе». Центральными здесь являются образы медведихи, убитой мужиком, и горюющего о ней медведя – «большого боярина». Всё произведение выдержано в народном стиле. По мнению В.Ф. Миллера, это "такое же художественное собрание в один фокус народных красок, запечатлевшихся в богатой памяти поэта, как в прологе … к «Руслану и Людмиле»[6]. Действительно, здесь слились дух и стиль славянских сказок и песен, погребального плача и скоморошины [7]. Зачином является безмятежная лирическая картина утреннего отдыха медведихи и её медвежат в лесу:

Как весенней теплою порою
Из-под утренней белой зорюшки,
Что из лесу, из лесу из дремучего
Выходила бурая медведиха
Со милыми детушками-медвежатами
Погулять, посмотреть, себя показать.
Села медведиха под белой березою;
Стали медвежата промеж собой играть,
По муравушке валятися,
Боротися, кувыркатися.

Неслучайно эта трогательная сцена вдохновила художника И.И. Шишкина на создание знаменитой картины «Утро в сосновом лесу».

Далее по сюжету появляется мужик с рогатиной и ножом, медведиха пытается защитить медвежат, заломать мужика, но он её убивает, снимает шкуру, медвежат кладёт в мешок и приносит всю добычу жене. Судя по черновику, сцена убийства медведихи была написана первой, затем в процессе работы поэт дописал призыв медведихи к медвежатам прятаться за своей спиной и обещанием защитить их. Потом появилась начальная сцена прогулки медвежьего семейства [8]. Здесь сочетаются, на наш взгляд, фольклорное и авторское начало. Исследователями подмечена связь с рядом народных сказок, распространённых в Арзамасском крае [9], таких как «Медведь – липовая нога». Однако в этих сказочных сюжетах мужик калечит медведя (не медведиху), а тот в свою очередь с разной степенью успешности пытается отомстить мужику: в одних сказках погибает медведь, в других — мужик. Все эти сказки являются источниками «Сказки о медведихе» лишь отчасти. Но уже в них налицо разрушение древнеславянского пиетета перед медведем как тотемом, хотя и тотемных животных иногда ритуально убивали. В пушкинской сказке нет даже намёка на тотемное поклонение: мужик явно идёт охотиться на медведей с целью обрести шкуру на шубу своей жене и поймать медвежат на продажу.

Узнав о гибели медведихи, её медведь горюет о ней. Эта часть сказки выдержана в стиле народного плача:

В ту пору медведь запечалился,
Голову повесил, голосом завыл
Про свою ли сударушку,
Чернобурую медведиху.
«Ах ты, свет моя медведиха,
На кого меня покинула,
Вдовца печального,
Вдовца горемычного?
Уж как мне с тобой, моей боярыней,
Веселой игры не игрывати,
Милых детушек не родити,
Медвежатушек не качати,
Не качати, не баюкати».

Далее следует заключительная часть о том, как к «медведю большому боярину» то ли на поминки, то ли совет сходятся лесные звери, каждый из которых соотнесён с каким-либо сословием или должностью в человеческом обществе: волк-дворянин, лисица-подъячиха, заяц-смерд и так далее. Причём звери-«простолюдины» описаны с большей симпатией, чем звери-«аристократы» [10], что усиливает впечатление народности сказки и, возможно, предваряет переход к сатирической теме. Моделью последней части послужила скоморошина «Старина о птицах», где каждой птахе приписаны определённое социальное положение, занятие или роль [11]. В некоторых вариантах этой скоморошины среди птиц упоминаются звери, в том числе и «медведь кожемяка». Перечислением «подчинённых», пришедших к горюющему медведю, «Сказка о медведихе» заканчивается или обрывается. Некоторые специалисты считают её практически завершённой[12]. Но на наш взгляд, прав исследовавший автограф ПД 929 С.А. Фомичёв [13]. Он указал на то, что в черновике нет обычного для Пушкина знака окончания произведения, а далее в тетради оставлены пустые листы. Скорее всего, поэт собирался продолжить сказку, но передумал. На наш взгляд, делать предположения о её конце бессмысленно. Возможно, это получилась своего рода проба, «отладка» вариантов фольклорного стиля, предваряющая переход к сочинению «Сказки о попе и работнике его Балде», начатой 13 сентября 1830 года и написанной «раёшными» рифмованными двустишиями. В основу этой замечательной сказки легла запись сюжета со слов Арины Родионовны, сделанная в Михайловском в 1825 году. При этом Пушкин отбросил эпизод пленения Балдой медведя («Жена советует отослать Балду в лес к медведю, будто бы за коровой. Балда идет и приводит медведя в хлев»), видимо, как излишний, мешающий развитию основной линии сюжета, в котором проявления богатырской силы, хитрости и ловкости Балды и так очевидны.

Охота на медведя с рогатиной (острым тяжёлым копьём с наконечником в форме лаврового листа и перекрестьем на конце) и ножом была делом опасным, требовала силы, ловкости и храбрости. Так, драме «Русалка» дочь мельника после долгого ожидания любимого ею князя, сетует:

Каким себя я страхом ни пугала?
То думала, что конь тебя занес
В болото или пропасть, что медведь
Тебя в лесу дремучем одолел…

Мужчины, ходившие на медвежью охоту в одиночку, пользовались уважением в народе. Это нашло отражение в произведениях А.С. Пушкина. В иронической «Истории села Горюхина» характеристика местных мужиков весьма красноречива: «Мужчины добронравны, трудолюбивы (особенно на своей пашне), храбры, воинственны: многие из них ходят одни на медведя». В повести «Дубровский», собираясь послать своих дворовых на борьбу с Дубровским и его людьми, Троекуров говорит: «На первый случай отряжу человек двадцать, так они и очистят воровскую рощу; народ не трусливый, каждый в одиночку на медведя ходит, от разбойников не попятятся».

На Руси издавна практиковались кровавые медвежьи бои, когда на потеху публике мужчина, вооружённый рогатиной и ножом, боролся с выпущенным из ямы голодным медведем. Пушкин описывает не менее жестокие «увеселения» с медведями в троекуровском имении Покровское с явным сочувствием к животным и людям, насильно втянутым в затеи самодура Троекурова: «На дворе у Кирила Петровича воспитывались обыкновенно несколько медвежат и составляли одну из главных забав покровского помещика. В первой своей молодости медвежата приводимы были ежедневно в гостиную, где Кирила Петрович по целым часам возился с ними, стравливая их с кошками и щенятами. Возмужав, они бывали посажены на цепь, в ожидании настоящей травли. Изредка выводили пред окна барского дома и подкатывали им порожнюю винную бочку, утыканную гвоздями; медведь обнюхивал ее, потом тихонько до нее дотрагивался, колол себе лапы, осердясь толкал ее сильнее, и сильнее становилась боль. Он входил в совершенное бешенство, с ревом бросался на бочку, покамест не отымали у бедного зверя предмета тщетной его ярости. Случалось, что в телегу впрягали пару медведей, волею и неволею сажали в нее гостей и пускали их скакать на волю божию. Но лучшею шуткою почиталась у Кирила Петровича следующая. Прогладавшегося медведя запрут, бывало, в пустой комнате, привязав его веревкою за кольцо, ввинченное в стену. Веревка была длиною почти во всю комнату, так что один только противуположный угол мог быть безопасным от нападения страшного зверя. Приводили обыкновенно новичка к дверям этой комнаты, нечаянно вталкивали его к медведю, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наедине с косматым пустынником. Бедный гость, с оборванной полою и до крови оцарапанный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять, прижавшись к стене, и видеть, как разъяренный зверь в двух шагах от него ревел, прыгал, становился на дыбы, рвался и силился до него дотянуться. Таковы были благородные увеселения русского барина!» Мужественное поведение Дефоржа (Дубровского), застрелившего разъярённого медведя по время этой «забавы», заставляет гордого, необузданного Троекурова проникнуться уважением к «гувернёру», а его дочь Машу побуждает обратить внимание на храбреца и влюбиться в него. 

Картины издевательских развлечений Троекурова с медведями и людьми кажутся списанными с натуры. Это соответствует действительности. Как известно, одним из прототипов самодура помещика, согласно картотеке пушкиноведа Б.Л. Модзалевского [14], был крупный землевладелец Рязанской и Тульской губерний, генерал-лейтенант в отставке Лев Дмитриевич Измайлов (1763–1836), практиковавший эти жуткие «увеселения», о которых Пушкин знал со слов своего друга Степана Жихарева и из других источников.

Жестоко убивший медведицу мужик из «Сказки о медведихе» оценил её шкуру в «50 рублев», а пойманных медвежат — «по 5 рублев», скорее всего, собираясь их продать какому-нибудь барину в зверинец, или скоморохам, или цыганам. Представления с дрессированными медведями, которых водили по городам и весям, по ярмаркам и базарам, были любимым развлечением публики. Медведя учили кланяться, танцевать, смешно представлять людей (модницу-барышню, пьяницу, городового и тому подобных), собирать плату за представление и другим трюкам. В наброске «Примечания к «Цыганам» А.С. Пушкин писал: «…они кочуют в России, как и в Англии; мужчины занимаются ремеслами, необходимыми для первых потребностей, торгуют лошадьми, водят медведей, обманывают и крадут, женщины промышляют ворожбой, пеньем и плясками».

Ручной медведь в поэме «Цыганы» — важный элемент картины вечернего табора:

Горит огонь; семья кругом
Готовит ужин; в чистом поле
Пасутся кони; за шатром
Ручной медведь лежит на воле.

На автоиллюстрации в черновом автографе поэмы «Цыганы» поэт изобразил стоящего на четырех лапах медведя в ошейнике, а чуть ниже две цыганские кибитки-шатра. Медведь выглядит поджарым. Возможно это не матёрый зверь, а совсем молодой15.

Принимая Алеко в табор, отец Земфиры предлагает ему:

Примись за промысел любой:
Железо куй иль песни пой
И села обходи с медведем.

Алеко приживается в таборе и, судя по тексту поэмы, становится вожатым цепного медведя, поведение которого описано очень емко:

Медведь, беглец родной берлоги,
Косматый гость его шатра,
В селеньях, вдоль степной дороги,
Близ молдаванского двора
Перед толпою осторожной
И тяжко пляшет, и ревет,
И цепь докучную грызет.

Герой повести «Барышня-крестьянка», помещик-англоман Григорий Иванович Муромский, называет «медведем и провинциалом» соседа Ивана Петровича Берестова, смеявшегося над неэффективными заграничными нововведениями. В сцене примирения соседей, повстречавшихся на опушке во время охоты Берестова, Пушкин обыгрывает это прозвище, так и не прилипшее к Ивану Петровичу: «Делать было нечего. Муромский, как образованный европеец, подъехал к своему противнику и учтиво его приветствовал. Берестов отвечал с таким же усердием, с каковым цепной медведь кланяется господам по приказанию своего вожатого». А вообще прозвище «медведь» имело другой оттенок смысла. Так называли либо физически сильных людей, либо неуклюжих увальней. От этих прозвищ, как известно, произошла фамилия Медведев.

В 1825 году Пушкин писал брату Льву, который читал в салонах неопубликованные пушкинские стихи, чем наносил поэту материальный ущерб: «Об Вяземском получил известие. Перешли ему, душа моя, всё, что ты имеешь на бумаге и в памяти из моих новых сочинений. Этим очень обяжешь меня и загладишь пакости твоего чтеньебесия. <…> Когда пошлешь стихи мои Вяземскому, напиши ему, чтоб он никому не давал, потому что эдак меня опять обокрадут — у меня нет родительской деревни с соловьями и с медведями». Похожая шуточная фраза есть и в письме к П.А. Вяземскому. Отправляя к нему свою крепостную возлюбленную, беременную Ольгу Калашникову, в конце апреля — начале мая 1826 года поэт писал из Михайловского: «Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи)». На самом деле в собственности у поэта не было богатого имения «с соловьями и медведями», ведь село Большое Болдино принадлежало не ему, а его отцу и дяде, а сельцо Михайловское — матери.

Иронический идиоматический оборот с упоминанием медведя Пушкин использовал в письме к историку, журналисту и издателю М.П. Погодину от 11 июля 1832 года по поводу издания журнала: «…я ни к чему приступить не дерзаю, ни к предложениям, ни к условиям, покамест порядком не осмотрюсь; не хочу продать Вам кожу медведя еще живого...»

Другой образный иронический оборот великий поэт ввёл в стихотворение «Осень» (1833), написанное в Большом Болдине:

Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?..
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю, надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам в санях с Армидами младыми
Иль киснуть у печей за стеклами двойными.

Не обойдён вниманием медведь и в «Нравоучительных четверостишиях» Н.М. Языкова и А.С. Пушкина:

Пчела ужалила медведя в лоб.
Она за соты мстить обидчику желала;
Но что же? умерла сама, лишившись жала.
Какой удел того, кто жаждет мести? — Гроб.
«Мстительность»

Резюме. Образ медведя в творчестве А.С. Пушкина тесно связан с народными верованиями, сказками, песнями, скороморшинами, обычаями и представлениями о медведе как хозяине леса, некогда тотемном животным. В сказочно-мистическом сне Татьяны медведь выполняет функции дружки жениха и проводника в мир иной, подобно мифологическим героям Зефиру и Харону. Также в произведениях великого поэта отразились его наблюдения за медведями в неволе, знания особенностей медвежьей охоты с рогатиной и ножом, сведения о диких медвежьих забавах помещика Л.Д. Измайлова, одного из основных прототипов Троекурова в повести «Дубровский». Строки Пушкина проникнуты сочувствием к медведям, которых убивают или над которыми издеваются. Великий поэт употреблял слово «медведь» в сравнительных, идиоматических и иронических оборотах, а также как прозвище.

Ссылки и комментарии

1.  При подготовке статьи использованы источники:
Словарь языка Пушкина: в 4 т. / Отв. ред. акад. АН СССР В. В. Виноградов. 2-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 2000; Васильев Н.Л. Пушкинский бестиарий // Пушкин на пороге XXI века: Провинциальный контекст. Вып. 9. — Арзамас: АГПИ им. А.П. Гайдара, 2007. С. 77–90.
2. Все произведения А.С. Пушкина, если не указано иначе, цитируются по изданию: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. — М.: Издательство АН СССР, 1949.
3. Лотман Ю.М. Пушкин. — СПб.: Искусство–СПБ, 1998. С. 655–658.
4. Связь сюжета сна Татьяны с сюжетами греческой и римской мифологии и литературы подробно исследована в работах: Тамарченко Н.Д. Сюжет сна Татьяны и его источники // Болдинские чтения. – Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1987. С. 107–128; Маркович В.М. О мифологическом подтексте сна Татьяны // Болдинские чтения. – Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1981. С. 72–73.
5. «Этот сон предвещает выход замуж, хоть и не за милого» (Потебня А.А. Переправа через реку как представление брака // Потебня А.А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. С. 564).
6. Миллер В.Ф. Пушкин как этнограф // Этнографическое обозрение. 1899. N 1. С. 178.
7. Азадовский М.К. Источники сказок Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. — М.– Л.: Издательство АН СССР, 1936. Вып. 1. С. 156–160. Ковпик В.А. Фольклорные истоки «Сказки о медведихе» // Университетский пушкинский сборник. — М.: Издательство Московского университета, 1999. С. 183–187.
8. Фомичев С.А. О жанровой природе сказок Пушкина // Русская литература, 2006. № 1. С. 5–11.
9. Народная поэзия Арзамасского края // Составитель Ю.А. Курдин. Кн. 1–2. — Арзамас: АГПИ, 2002–2003.
10. Бонди С.М. Комментарий к «Сказке о медведихе» // Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959–1962. Том 3. С. 524–525.
11. Азадовский М.К. Источники сказок Пушкина… С. 156–159.
12. Ковпик В.А. Фольклорные истоки «Сказки о медведихе»… С. 187; Зуева Т.В.. Сказки А.С. Пушкина. М.: Просвещение, 1989. С. 47–48.
13. Фомичев С.А. О жанровой природе сказок Пушкина… С. 5–6.
14. http://ro.pushkinskijdom.ru:80/object/65454573. Изображения 14–21.
15. Рисунок А.С. Пушкина в черновике стихотворения «Шумит кустарник… На утес…» обычно определяют как изображение цепного медведя (см. например: Цявловская Т.П. Рисунки Пушкина. — М.: Искусство, 1983. С. 34–35). На наш взгляд, правильным является мнение В.Д. Берестова, что это изображение волчонка (Берестов В.Д. Ранняя любовь Пушкина // Избранные произведения: в 2 т. — М.: Издательство им. Сабашниковых; Вагриус, 1998. Т. 2.).

Илюстрация:

А.С. Пушкин. Сцена в таборе. Автоиллюстрация в черновике поэмы «Цыганы»