Взморье. Осенние игры

Людмила Салагаева
 
                Золотая удача, это когда особый взлет мысли
                дает возможность увидеть красоту жизни.               
                В. Пелевин. "Чапаев и Пустота"


Когда уходит рыба и рыбацкие станы освобождают берег от хозяйственного сора, он приобретает вечный, природный вид. В эти дни особенно ощутим   покой, уставшего от человеческого вторжения кусочка суши. 

Вот цепочка следов на песке - в поисках еды лиса прошла немалое расстояние. И подкараулила растяпу - чайку. Вокруг признаки борьбы и белоснежные перья. Рыжая прошла ранним утром, но песок от следов продолжает осыпаться при каждом взмахе ветра. Орлан, балуясь, планирует невдалеке, держа под прицелом мой интерес. Иногда он прячется в барашках облаков. Непросто его засечь.

     ...Писатель все лето сочинял стихи.  И ездил на работу в перенаселенном гудящем мегаполисе. Усталость накапливается.  Оперев голову на руки, он почувствовал неистребимый запах дезинфекции, надел перчатки, надо беречься. Завтра, как всегда, его ждут больные. Задремал.
Уже привычно, в сумерках сна, возникло безмятежное детство среди природы. Ритм выживания не считается с тонкими желаниями человека. 
 
Дома   его ждет верный товарищ Стул. Ворчливый и любящий порядок, он из уважения к напряженному творчеству Поэта ничем не выдает нетерпенье. Хозяин является вовремя, снимает с натруженных ног обувь. Садится разбирать бумаги. На каждой написан стих, со множеством пометок. Поэт делит листы на неровные стопки. Задумывается. Идет в ванну и оттуда долго доносится плеск воды.

Теперь он другой: влага смыла и унесла тяжесть дня, разгладила кожу, напитала ее розовым. Закусывает аккуратно, не жадно, на уголке стола, вчитываясь в случайно взятые листы. Решительно убирает оставшиеся припасы и, бормоча часто одно и то же, строго следя за ритмом, делает новые пометки.  Иногда, надолго замолкая, размашистыми движениями намечает береговую линию, корявое бревно и языки пламени костерка. Выстраивает череду вопросительных знаков.

Прилив одну за другой выносит, как испекает, огромных разноцветных медуз.  Ветер и волны забавляются с ними на мелководье, постоянно меняя рисунок движения. На бесконечные фантазии хочется смотреть не отрываясь. Диковинные цветы и бабочки, кружевные завихрения постоянно меняют рисунок, завораживают.

Накатившая очередная волна оставила на мокром песке тяжелое черное ожерелье из мелких мидий, нанизанных на веревку, с запутавшейся звездой и обрывками кудряшек морского винограда. Так и тянется рука примерить.

Шум крыльев над головой отвлекает внимание.

                ***
Странная картина открылась, когда облепившее возвышение чайки, чем-то встревоженные, скрылись в морском просторе. На самой кромке возник старый, видавший виды стул с инвентарным номером на боку.  Он серьезен, будто медитирующий человек, смотрит одновременно вдаль и вглубь. Почему бы не разделить с ним наблюдение.

Усаживаюсь на стул, смотрю, как набегают волны, несущие песок. Почти растворяюсь в вечности, если бы не мешал посторонний звук. Пробивается   шуршание бумажного листка и тихий женский голос, перечитывающий написанное.

                ***
 "Милый друг, как бывало в детстве, чистосердечно признаюсь: я тебя очень люблю, ты мне все так же дорог и близок. Сегодня закончился мой последний рабочий день в библиотеке.
Теперь я вольный казак. Выпросила свой старый служебный стул в подарок и отправилась на наше любимое место, 96 километр. Играла с медузами, плавала, собирала янтарь, перекусывала, как мы с тобой любили - черным хлебом с маслом, читала твои стихи...
   Помнишь, мы детьми мечтали жить на море всегда - всегда?  Исполнилась мечта - мы с моим верным стулом, как только захотим, будем жить на море. Ты мысленно - всегда рядом. Разве это не чудо"?!

  Последовал долгий вздох и аккуратный шелест бумаги.

Порыв ветра сорвал веточки засохшего винограда и помчал его в море.  Попутешествовал и баста. Между тем, Невидимый художник нарисовал новое акварельное небо, без барашков. Надо бы сделать фото на память об осенних играх, когда море, берег, ветер и небо живут своей вольной, потаенной жизнью.

Так мог бы жить и человек.