Любопытная Ша-херь из Ада

Ная Иная
* Страшно сокращённая повесть, изуродованная в ужасно краткий расСказец *


   Жутко проснуться глубокой ночью от навозной мухи, омерзительно ползающей по лицу! Истерично отмахиваясь онемевшими руками, я мгновенно села на кровати и, преодолевая удушливый приступ нехватки воздуха, окончательно проснулась здравой мыслью о том, что мухи в темноте не летают. Но то, что эта тварь мне не приснилась, подтверждало довольно громкое её занудное жужжание.

   Потянувшись к ночной лампе, я пыталась представить себе размеры сумасшедшей гадины, не бившейся отчаянно о стекло, а поскудно кружившейся над моей головой. Внезапный неяркий свет в комнате не испугал это мерзкое создание природы: она не затаилась, а бодро вылетела из спальни в кромешную тьму коридора, резво взяв курс на кухню. Я злобно откинула одеяло и в порыве мести ринулась в погоню за летучей мразью, явно желавшей нагадить в святом месте приёма пищи. Но, включив дневной свет на кухне, я увидела двух близнецов, сидевших друг против друга за моим обеденным столом, вокруг которых преданно порхали сразу несколько зелёных и жирных мух. Тут мне показалось, что, скорее всего, я ещё сплю и эти грязные персонажи, зловеще зыркающие на меня, всего лишь артисты из кошмарного сна, имевшие возможность сесть на лицо много раньше разбудившей меня мухи. Поэтому, не сильно испугавшись, но преодолевая брезгливую тошноту в горле, я отчаянно попыталась превратить мерзкий ужас в чёрную комедию, приветствуя взломщиков моего спокойствия:

 — Привет, братки! По какому поводу грусть? Кто – то умер?

 — А ты не изменилась, наша отчаянная Ша - херь из Ада! – грозно прошипел сидящий слева Старшой, вывалив изо рта на скатерть свой язык, титанового цвета.

 — А ты выгляни в окошко, может и дознаешься, - загадочно ехидно продолжил давить на психику младший по званию, сидевший справа близнец. Наигранно внимательно разглядывая грязь под ногтями, он сплюнул откушенный заусенец в мою чистую раковину. И я, из любопытства преодолев отвращение, обходя его стороной, отчаянно стараясь не испачкать пижаму в зловонном запахе перегнивших разложений, болотным туманом окутавшим одинаковых с лица моих незваных гостей, прищурившись вгляделась в пустоту ночи, и не сразу, но заметила бледную маску, словно лёгким дуновением ветра развивавшуюся, обращённую прямо на меня. Сработал эффект неожиданности, и я, машинально отшатнувшись от окна, дерзко заявила:

 — Тонких чёрных усиков не разглядела! Старый клоун, что ли, умер?

 — Да это смерть за тобой наблюдает! Мы пришли потребовать, чтобы ты немедленно съехала с этой квартиры! – очень медленно, нарочно устрашая, прошипел Старшой, выпуская изо рта удушливый пар с вонью слезоточивого газа.

 — Это что, братки, новый метод очистки территории? А может предъявите более весомый козырь, нежели кляксу за окном, что привиделась мне в собственном отражении? – рванулась я в атаку, защищая насиженное и облюбованное местечко под солнцем в маленькой дешёвой квартирке в полуразвалившемся здании.

   Упоминание Старшого о том, что я их поля ягодка бесстрашная, в варение не переваренная, придавало мне смелости и, показав презрение бледной гримасе смерти, я зверски пришлёпнула уставшую курсировать муху, испачкав ладони червивой творожицей.

 — Это не наше дело козырять доказательствами! Предупреждаем, что если не съедешь отсюда, то опять подохнешь в тяжких муках! – рявкнул Старшой.

 — Жуткая галиматья! Спасибо, что предупредили, Ангелы вы мои Хранители…

 — Тебе не надоело ещё умирать не своей смертью? А мне вот осточертело начинать заживо загнивать изнутри! – оголив свой раздутый живот с разодравшейся пуповиной, добавил к словам брата младший близнец.      

 — Как мне может надоесть то, чего никогда не было? – дезинфицируя руки, я разожгла беседу до откровений.

 — Было! Ты просто забыла! – заорал Старшой, грозно приподнимаясь, облокотившись о край стола и внушая не только видом, но и тоном холодный озноб, - Почему ты такая упрямая? Твоя дурость уже сколько раз стоила тебе жизни, а ты тупо не меняешься! Сказано «съезжай», значит выполняй!  Гаркнув, он сплюнул сгусток блеклой жижи на белую занавеску.

 — Может, освежишь память, Генерал, эдак по – братски, чтоб на этот раз выполнить приказ получилось у меня без придури? – переступив черту дозволенного, я осознанно выказала пожелание вспомнить неведомое, неспроста стёртое из жизненного опыта. Старшой обессиленно рухнул на табурет, и эстафету перехватил сидевший слева, более дипломатичный близнец:

 — Ну, если тебя запугать не получается, то можно иначе договориться. Не так ли? Мы исполним твоё желание, а ты выполнишь наше требование. И хотя, твоё хотение абсолютно запрещённое, но ведь люди часто нарушают запреты, спасая собственную шкуру. Поступим и мы в этот раз, по – человечески, откроем зашифрованный код в твоей памяти, чтоб самим уже перестать разлагаться, - повеселев сообщил младший близнец, моей вилкой приглаживая свои склеившиеся волосёнки, припорошённые перхотью.

 — И какую из череды смертей ты хочешь вспомнить? – с подвохом на растерзанных губах, поинтересовался Старшой.

 — Начни сначала! – не задумываясь ответила я, чётко понимая, что пережить смерть невозможно.

 — Ну что ж, сама напросилась.

   С этими словами он театрально щёлкнул пальцами, и навозные мухи жидко ссыпались в кучу, образовав на кухонном столе хрустальный изумруд с выпученным мутным глазом на каждой грани. Почему – то догадавшись, что надо дотронуться указательным пальцем до этого самородка, чтобы увидеть своё прошлое, я азартно воткнула ноготь  в зелень и вдруг оказалась вершиной горы из трупов на поле сражения, истекая кровью из многочисленных резаных ран с отсечёнными по локоть обеими руками. Разнокалиберные мухи не только облепили всё лицо, но и хозяйничали во рту, а на талии моей сидел облезлый стервятник и с пристрастием вытягивал из зияющей раны алые лакомые кусочки. Меня медленно убивал не смрад от пролитой крови, запёкшейся на знойном солнцепёке, не очумелое пиршество ликующих падальщиков, а невыносимая боль проигрыша сражения! Отчаяние давило горло и вытряхивало последние капли жизни из молодого здорового тела, уродливо корчившегося в предсмертной судороге. И не со стороны я увидела эту картину, а изнутри глубоко прочувствовала, что в наказание за дерзость близнецы напомнили мне о том, что ощутить боль и страх смерти очень даже возможно.

   Я с ужасом отдёрнула палец от изумрудного кристалла и, с трудом приходя в себя, продолжая чувствовать нудную ноющую боль в районе локтей, открывая глаза, хрипло подумала вслух:

 — Допустим, что возможно, я и поверила вам. Но я хочу вспомнить мою самую жуткую смерть!

 — Ну, так ты разохотишься и влюбишься в ту маску за окном! – весело провизжал младший близнец, с удовольствием разглядывая, как пропадает грибок с его ногтей.   

 — А какой смысл бояться смерти, если всё равно ей на зло жизнь оказывается сильней? – спросила я, удивляясь очевидному омоложению братьев.

 — Чтоб не умереть молодым! Вот в чём смысл. Для этого люди брезгливые и пугливые, а ты ещё ни разу не дожила до кульминационного момента. Зачем лезешь на рожон? И сама в рай попасть не успеваешь, и нас в монстров превращаешь! – подобрев, разоткровенничался сидевший справа гость, поглаживая свои округляющиеся щёки. А для меня их забота показалась почти родственной, даже мухи, зелёными стразами разукрасив занавеску, больше не раздражали своим присутствием.

 — А что, если все смерти посмотреть?! – вдруг обуяло меня любопытство.

 — После третьей смерти, пусть даже романтической или героической, ты уже больше не вспомнишь реальную жизнь, и самое важное для тебя действие, после которого попадёшь в рай, к сожалению, не случится. Угомони уже свои желания! Итак, мы договорились, вот твоя жуткая смерть, и после неё очухавшись, сразу собирай пожитки и переезжай!
 

   С этими словами, он дотронулся до моего лба, и стены вокруг рассыпались, словно сменились декорации, и очутилась я в толпе истощённых пленников, подгоняемых здоровенными стражниками к мрачному обшарпанному зданию. Во мне бурлила злость на подлого человека, укравшего мою шапочку, по строгим законам дисциплины лагеря, являвшуюся необходимой частью порядка для утренней и вечерней переклички заключённых. Удивительно, как это меня не расстреляли за потерю важного головного убора, а даже отправили в душевые кабины. Раздеваясь наголо, намертво измученные люди уже не могли стесняться, говорить и даже смотреть друг на друга. Но я только вчера попала в это страшное место, и мои кости не выпирали из - под кожи так жутко, как у всех людей вокруг, устало ожидавших подачи воды из душевых отверстий. Но вместо живительной влаги кабина, шипя, начала заполняться холодным паром, обжигавшим глаза и разрывавшим мои ноздри, проникавшим в лёгкие колючей струёй раскалённой проволоки. Невообразимая боль усиливалась тем, что, будучи самой крепкой, я пережила неистовые муки смерти каждого измождённого человека, находившегося со мной рядом, и, сострадая, задохнулась последней.         


   Открыв глаза, я увидела медбрата в белом халате, склонившегося к моей голове, приводившего меня в чувства. Лёжа в подъезде возле своей квартиры, мне было больно дышать и невозможно открыть рот, но я узнала своего ночного гостя в лице работника скорой помощи, а он, будто увидев меня впервые, пошутил, подбадривая:

 — У вас тут что, кастинг в передачу «Минута без сознания»? Мы в этот дом по вызову уже третий раз приезжаем! Ну что, очухалась красавица? Давай–ка я помогу тебе отсюда перебраться…

 — Не надо, я сама! Но сначала, узнаю причину всеобщего недомогания.

 — А ну–ка покажи, что это за осколки у тебя на спине? – разыгрывая естественное удивление, произнёс медбрат, подсказав мне, где именно следует искать причину. Выяснилось, что, переезжая, мой сосед разбил энергосберегающую лампу, и пары ртути стали угрожать жизни всем жителям.  А я, сменив простое любопытство на острую внимательность, теперь не помогаю ангелам, а вижу их в каждом живом человеке.

   И в благодарность за моё спасение, переходя через дорогу, не только смотрю по сторонам на движение транспорта, но и на бесстрашных пешеходов, стоящих опасно близко к обочине,  заранее  готовясь предостеречь, чтоб дожив до глубокой старости, смог каждый попасть в рай!