Дежурства по столовой начинались со средних классов и длились около одной недели в месяц. В небольшом отсеке, отделявшем кухню от обеденного зала, стояла огромная ванна, занимавшая почти все пространство. В ней, словно в брюхе выброшенного на берег кита, копошились дети, то и дело вытягивая из его потрохов грязные тарелки. От горячей воды и химических средств, для мытья посуды, руки шли цыпками, а детские, тоненькие ногти слазили с пальцев.
Нужно было торопиться накрывать на стол, разнося перегруженные тарелками, алюминиевые подносы. В спешке компот переливался в суп, а куски хлеба оказывались глубоко утопленными в картофельное пюре. Входная дверь в столовую мелко дрожала под натиском упершихся в нее детских коленок. Каждый раз настойчиво штурмующих обеденный зал, словно войска Суворова турецкую крепость Исмаил. Скоро котлеты, пресные пирожки и прочая грубая, незамысловатая пища ложилась тяжелом грузом в юные желудки. В итоге, к одиннадцатому классу, лишенные всякой гастрономической нежности и разнообразия, многие ребята обзаводились хроническим гастритом.
Вооружившись длинной шваброй, которую удалось незаметно вынести из угла кладовой, Карина сбивала, свитое под карнизом детского дома, ласточкино гнездо. Сложенное из маленьких, аккуратных, круглых комочков, оно напоминало ей медовую горку из домашних орешков чак-чак. Девочка попала в интернат совсем недавно. После смерти бабушки, семилетнюю Карину привезли в первый класс. Рослый, замкнутый ребенок, был выше всех мальчиков в классе, отчего Карина сильно сутулилась и почти ни с кем не водила дружбы. Гнездо плотно сидело у стены, сколько девочка не поддевала его снизу черенком лентяйки, лишь через некоторое время из него выпал серенький, страшный птенец. Дергая тонкими лапками, он беззвучно открывал похожий на воронку перепончатый, желтый рот, призывая мать на помощь.
Вечером, когда затихал свист качелей в парке и клены отбрасывали черные, переплетенные между собой тени, девчонки, сидя на узеньких, низких койках, готовились к взрослой жизни, страстно всасываясь друг другу в губы. Светка целовалась лучше других и внешне была похожа на мальчишку, потому очередь за ее поцелуями всегда оказывалась длиннее. Аня же никогда не прикасалась к чьим-то губам и весь ее любовный опыт сводился к тому, что она каждый раз трепетно вслушивалась в эти негромкие щелчки, в полумраке комнаты, напоминающие ей звук лопающейся, надутой жвачки.
Выпорхнув из общежития в легкой, гипюровой блузке и черной плиссированной юбчонке, ровно на три пальца выше острых, девчачьих коленок, Анька почувствовала, как тело быстро покрылось крошечными пупырышками от прохладного вечернего воздуха. Безошибочно распознав красную "Яву", укрывшуюся в кленовой листве, она направилась к углу слесарной мастерской.
- Чего так долго копалась? - сплюнул через зубы, коренастый паренек. Выпустив изо рта тонкую струйку дыма, он затушил окурок и, повернув ключ зажигания, открыл краник под топливным баком для поступления горючей смеси в карбюратор. Вдарив ногой по кикстартеру, окончательно привел железного коня в движение. Анька зажмурилась и прижалась ближе к парню, встречный ветер закладывал уши, сиденье бесстыже вибрировало под ней, заставляя то и дело напрягать бедра, чуть привставая с него.
- Эт ко мне, - сунув сонному коменданту, в отверстие в стеклянной раме, пачку сигарет, буркнул парень.
Они неторопливо поднимались на третий этаж общежития сельскохозяйственного училища. Аня шла впереди, а Антон всегда следовал за ней на ступеньку ниже, что позволяло ему, при каждом движении круглой, девичьей задницы, задирать ей юбку. Анька останавливалась, краснела, одергивала подол и в итоге шла еще медленней.
В комнате никакого не было. Аня присела на угол еще советской, железной кровати, та осторожно скрипнула под ней, но тут же утихла.
- Антон, включи свет! Тут очень темно.
- Темнота - друг молодежи. В темноте не видно рожи. Давай лучше выпьем, малая!
Парень подсел ближе. Он неприятно сдавливал ей соски, пытаясь скрутить их, как барашки, будто обидевшись на то, что грудь у Аньки оказалась не такой большой, как представлялась из-за поролоновых вставок в лифчик.
Анька неуверенно поднесла к лицу пластиковый стаканчик, больно клюнувший в нос спиртом.
- У меня никогда не было мужчины, я бы не хотела, чтобы это произошло вот так, - тяжело выдохнула девушка.
- Ну слушай, по****еть я и с одногруппницами могу, мне секс нужен, - настаивал подвыпивший парень.
Быстро захмелев Анька бережно расстегивала одну за другой проранки на его рубашке:
- Я люблю тебя сильно...
Очнувшись от поступившей к горлу рвоты, Анька пододвинула ближе мусорное ведро. Заметив на полу использованный гандон, машинально опустила его в урну.
- ****ь ты опытная шалава! Парень притянул ее голову к своей мошонке.
- Возьми-ка в рот! Знаешь, я когда твои губы увидел сразу понял, что сосать хорошо будешь. Попытавшуюся втянуть в себя член Аньку, повело куда-то в бок и она пропечаталась, со всего маху, к тумбочке.
- Сильно ****ьник разбила? На еще стаканчик пропусти.
Встать Анька уже не смогла, от выпитой самогонки шкаф повалился на нее, в голове зашумело, а стены бросились догонять друг друга. Она лежала на полу, когда кто-то, одним резким ударом, откинул ее ногу в сторону.
- ****ь, первый раз живую ****у вижу! - уже спускал штаны, в порядке живой очереди, щуплый пацан, заголив свои прыщавые, жидкие ягодицы. Изрядно накачанную алкоголем девчонку, положив на матрас, перетаскивали из комнаты в комнату. Выставленная на всеобщее обозрение женская промежность зияла, как окровавленная рана. Возбужденные алкоголем и вседозволенностью малолетние самцы сменяли друг друга. Для многих из них это был первый сексуальный опыт.
Немного протрезвев, Анька почувствовала пронзительную боль в между ног, будто к ее влагалищу приложили раскаленный кирпич. Встав на четвереньки она попыталась куда-то ползти, чем вызвала хохот у парней. Разжиженная алкоголем кровь, вместе с мочой, потоками вырывалась из ее измочаленных, отбитых внутренностей.
- Че за ***ня, она обоссалась что-ли?
- Хорошо, что не обосралась!
Кто-то принес с общей кухни морковку и фрикционными движениями вставил ей в задницу, потом кто-то достал мыльницу и сделал пару кадров. Снимки никуда не годились, тогда он взял девчонку за волосы и с отвращением заглянул ей в лицо, - Чет грустная шлюха вышла, зарядите ей в еблет, пусть улыбается.
Под утро Анька наконец доползла до окна и выпрыгнула на волю с третьего этажа, вывернув наизнанку, как у полевого кузнечика, ножку. В поликлинике ей наложили гипс на ногу и прошили промежность до заднего прохода, пятью витыми, словно бечевка, швами. Для лучшего психологического восстановления, девочке разрешили позвонить матери, отбывающей срок в колонии. Прокуренный, грубый голос, на том конце провода, ответил:
- Лучше бы ты сдохла, позорная тварь!