С вечера позвонила Паша.
-Вы пойдёте завтра за клюквой?
-Конечно.
- Сбор в восемь часов у бывшего сельсовета.
Поведёт Володя.
Все боялись идти на болото за клюквой. Знали, что там где-то волчье логово.
Я собралась в дорогу. На всякий случай положила в карман спички и сухари в пакетике.
Прошли Мущининскую. Под ногами сырая колея, на которой чётко обозначился след медведя.
- Смотрите, опять на этом месте, - сказала я.
Но этот небольшой
- Да, видно, пестун, - добавил Володя.
- Ничего, они утром раньше нас прошли, - успокоила я себя и других.
Мы шли безоружные.
В середине шестидесятых по этой таёжной дороге каждый день ходили ребятишки из Заозерья в школу, каждый день их ждали небезопасные приключения.
Васютка запомнил эту дорогу на всю жизнь. Рука его невольно опускалась в карман, где сжимал он на всякий случай складничёк.
Это осталось в его памяти.
- В конце мущининских полянок на правой стороне всегда был медвежий угол. На полях колосился тучный овёс. И для мишек это было раздолье.
По утрам они выходили на край поля и кормились, не обращая внимания на прохожих. Следы печатали на дороге и большие, и маленькие.
Мы прошли мущининские полянки. Дальше нас сопровождали с обеих сторон дороги огромные раскидистые ели. Это всё ещё были остатки прогона. Под елями рухнувшие жерди заборов. А эти прогоны делали, чтобы скотина, которую гнали на вольные травы на всё лето к озеру, не вышла на поля, не топтала их, не поедала.
Ещё в девяностом году к осени гнали на комплекс обратно отъевшихся на вольных травах, упитанных и заматеревших бычков.
Вот и первая развилка дороги. Налево - отворот. Ещё несколько километров до Когатрина болота.
В прошлом году мы ходили с Пашей вдвоём.
Володя, а в народе Сирота, одинокий мужик, который всю жизнь ходит по лесу. Тем и кормится. Профессия тракториста и шофёра ему не пригодилась. Колхоз к тому времени закрыли. Он жил в избе со слепой матерью. Потом мать умерла. Он остался один. Где-то у него была уже взрослая дочь. Летом он собирал ягоды и продавал их недорого. А зимой колол дрова одиноким старушкам.
Но каждый раз несколько трудных чурок не докалывал. Была в нём какая-то способность приукрасить, чуть приврать. Но был он прост и разговорчив. Поэтому при встрече я всегда его спрашивала:
- Какие новости в лесу?
На что он мне рассказывал истории.
А лес всё редел листвой. И всю дорогу я приговаривала:
- Выйди, солнышко! Освети нам болото, покажи ягоды.
Что-то есть в этом мире непонятное для нас. Солнышко меня услышало. Берёзы высветились золотыми шалями. Кидали плавно и нехотя с них жёлтые листья под ноги нам. А мы шли по этим золотым коврам. В какую же радость стоял для меня ядрёный гриб красноголовик у деревянного настила, накинутого через лягу!
Но тут Володя остановился и сказал:
- А есть ведь и Когатрино озеро.
- Где?
- Тут, налево, метрах в ста.
-Покажи.
Я посмотрела на Пашу.
Она молчала. Не хотелось ей уходить с основной дороги.
Но я просительно смотрела на неё
и шагнула за проводником.
А озеро уже светилось сквозь поредевшие осины и берёзы.
И вот оно открылось. Чаша метров сто в длину. В ней отражался зеркально противоположный берег зубцами елей.
А мы стояли на пружинистом красном мху. Тихо, безлюдно и красиво.
- Сюда иногда с палаткой любители приезжают. Ночуют тут. Здесь бывает морошка и клюква, - сказал Володя.
С радостью встретилась я с незнакомым мне потайным озером.
- Есть тут недалеко ещё два небольших безымянный озера. Одно из них в Архангельской области, - продолжил наш проводник.
А я рассказала им то, что видела в своём воображении:
- Это озеро было когда-то очень большим. И дороги этой не было, которая сейчас разделяет озеро и болото.
Чуть подальше отсюда у самого большого озера жил народ веси. Они Большое озеро назвали Перд-озеро. До их жилищ по утрам доносилось разноголосое: «Га-га!». Это отдыхали и кормились на озере тучи серых диких гусей. Ходили веси туда тропами добывать гусей. А корзинами ловили рыбу в Гагатрином озере.
Шли годы. Появились тут русоволосые, сероглазые, с широкими плечами и подивились на большое озеро. Богато было тут. Лес богат звёрьём. Озёра богаты рыбой и чистой водой. Старшим среди русоволосых был Протас. И озеро потом стали звать Протасовским, потому что он первым привёл сюда вольных людей, бежавших из новгородских земель.
А Гагатрино озеро стало затягиваться болотом. По болоту проложили дорогу, по которой мы сейчас идём.
А Васютка помнил и носил в сердце эти места, потому что он был родом из той деревеньки, где жил когда-то мудрый Протас:
- А деревеньку ту звали Протасовской или попросту Заозерье.
И я оттуда родом. Из Когатрина озера в озеро Перд течёт Когатринский ручей. И весной шум его водопада был через всё озеро слышен в деревне.
По пути из школы мы всегда заходили в окраек болота у этого озера и набирали клюкву и бруснику на кочах.
А берега там топкие и трясучие – опасно подходить близко к воде. А ещё в этом месте, по преданиям стариков, блазнило. И в детстве мы почти бегом проносились через эту болотину.
Клюква там исключительная. Есть ягоды кубастые – вытянутые. А на соседней кочке репкой. Но все, как на подбор, крупные были в детстве!
А сразу же, как пройдёшь бололотце перед небольшим подъёмом по дороге, налево было отворот на зимник.
Как только замерзало озеро, по нему торили санный путь в волость и до весны срезали почти два километра.
Обычно через озеро начинали ездить к ноябрьским праздникам.
Особенным всегда был первый проезд по новому гладкому льду.
Вспоминаю, и до сих пор дух захватывает!
Стук копыт, треск льда, свист кнута в руках папы, стоящего в передке саней, и его крик:
- Ну! Соколик!!! Давай, Родной,…!
И только галопом, перелетев на другой берег это пятисотметровое пространство зеркальной ледяной глади, делался первый глубокий вдох.
И, оглянувшись на озеро, можно было увидеть, как из-под оседающего льда в трещинах тёмными полосками выступает вода.
А мы идём дальше, ничего не знаем об этом, потому что мы с Пашей родились в других местах нашей когда-то огромной страны. И совершенно случайно объединились в маленький отряд.
Когда мы дошли до Озерского болота, солнце ласково осветило светлую зелень болотного пространства.
Погасшими спичками стояли сухие ели.
Миражи болотных кочек таили под собой бездонные тайные пространства, на которых жили муравьи и яркий багульник,
тянулись бусами перепутанными клюквины величиной с вишню и подобные райским яблочкам.
И берега этого болота очерчены были осенью в сусальный печальный цвет.
Мы оставили на обычном месте рюкзаки. И пошли по воде.
- Вот вам маяк! - сказал Володя, повесив на сухую сосенку белый пакет.
Когда кружишь по кочам, не разгибая спины несколько часов, важно знать, где ориентир, куда выходить.
А потом будет костёр и чай с дымком.
А постаревший Васютка, уехавший в Москву учиться и ставший учёным агрономом, каждое лето будет приходить по этой дороге в ту далёкую деревеньку, неся в сердце память и боль за её безвременный конец.
Каждая извилина дороги ему знаком с детства.
Вон тот медвежий угол.
Вон те поля бывшие, заросшие дикой травой.
Вон она, моя деревенька. Поклон тебе.
Стоит Василий и слышит, как наполняется она шумом тех времён,
как стоят у берегов лодки, как мычат коровы, как зовут его в дом родной,
как бежит он бесстрашно по неокрепшему осеннему льду озера.
Ему не страшно. Ведь сегодня его приняли в комсомол. А комсомольцы ничего не боятся.
А мама кричит вдогонку и машет рукой:
- Вот, ужо, скажу отчу, так он тобе задаст трёпку!
фото автора