Паутина

Владимир Цвиркун
     1               
Замечено, что когда находишься на железнодорожном вокзале, станции, полустанке, то невольно  проникаешься чувством, а, может, становишься очевидцем и даже соучастником сложной работы громадной сети  железных дорог. Приезжающие, отъезжающие, провожающие и встречающие – мотыльки и бабочки этой рукотворной стальной паутины. Её жертвами иногда становятся и сами пауки.

Подмечено: все пассажиры чувствуют и ведут себя в пути иначе, чем в обыденной жизни. Пелена невзгод, повседневные заботы на какое-то время остаются за окном вагона, и под стук колёс люди становятся добрее, разговорчивее, доверительнее. Частенько за маленьким купейным столиком решаются глобальные вопросы, зарождается любовь, меняются судьбы людей.  Ограниченная площадь временного проживания делает людей более сговорчивыми,  уступчивыми и культурными. Вот почему, по прошествии определенного времени, вдруг вновь хочется окунуться в этот своеобразный мир.
А сколько разных  случаев бывает во время следования, сколько интересных и нечаянных встреч, сколько историй можно услышать. Всё это – тома ненаписанных книг. Вот одна из них. Из Восточной Германии в Россию шёл эшелон с пассажирами. После второго дня пути прапорщик нашей Советской Армии вконец пропил и проиграл в карты все свои деньги. А ехать надо было далеко. Он обратился к молодому лейтенанту с просьбой одолжить пятьдесят рублей под честное слово.

Пролетел месяц, второй, третий. Лейтенант уже перестал ждать свои деньги. Как-то перед разводом на занятия командир полка вызвал молодого офицера и перед строем зачитал приказ командующего округом о досрочном присвоении ему звания «старший лейтенант». Прошли еще полгода, и  картина повторилась. Теперь уже ему досрочно присвоили звание «капитан». Быстро пролетел ещё год, и наш молоденький литер стал майором.
А тут вскоре майору пришло письмо, в котором прапорщик, занявший когда-то у него 50 рублей, писал, что сделал все, что мог. Он в действительности служил  помощником командующего округом, где имел дело с документами, и ему не составляло большого труда оставить в приказе пустую строчку, а затем, после подписи командира, вписать туда нужную фамилию.

    2               
Но я хочу рассказать совсем иную историю. Она  произошла на одном из полустанков с хорошо знакомыми мне с детства людьми.
Володя Губарев жил по соседству со мной. Основное его занятие – воровство, бандитизм. Он  возвращался в родные края ненадолго, а потом снова очередная ходка. Его кличка – «Губарь». Мы, пацаны, с наивной завистью рассматривали на его теле  наколки. Своих детей он не имел, поэтому к детворе относился по-отечески. Воспитала его военная и послевоенная пора. Немногие сейчас помнят то время. С одной стороны - радость Победы, с другой - разруха и голод. Судьба тогда сортировала людей налево и направо. Голодная  жизнь и заставила Володю  воровать. А вот на  соседней улице жил Илья Коршунов. Он был  комсомольским вожаком. Но  рассказ о нём пойдёт  позже.

В одну из ночей банда Володи «Губаря» решила  посетить продовольственную  палатку. С такой же целью прибыла на это место другая компания во главе с вором Колей Коронкой. В ночи они не разобрались, кто есть кто, и начались резня, стрельба, мат-перемат. «Губарь», не различая своих и чужих, резанул острой финкой  кого-то по лицу. Его  самого ранило в руку. Люди, жившие неподалеку от палатки, слышали крики, стрельбу, но попрятались от греха подальше, кто в сараи, кто  в погреба. Вызванная кем-то милиция  прибыла к  шапочному разбору. Обе банды, а их в посёлке было много, залегли на дно, зализывая раны. Уже потом Коля Коронка красовался на улице с глубоким шрамом на левой щеке. А «Губарь», с повисшей правой рукой, учился владеть левой.

После этого  налёта на палатку милиция почему-то стала забирать на допрос нас,  десяти - двенадцатилетних подростков. Нас обвиняли в ограблении. Допрашивали всех с пристрастием. Нас от этого тошнило, рвало. Стресс оказался колоссальным. Основным свидетелем и участником они избрали недееспособного пацана по кличке «Арефий». Он по два года сидел в каждом классе. И, заканчивая пятилетку, не мог умножить семь на четыре. «Арефий» и другие, которые не выдержали истязаний, признались в краже, за что их родные выплатили стоимость украденного. Лишь мы со старшим братом, непричастные к этому делу, стояли на своём до конца. Это было моё первое знакомство с милицией, на всю жизнь определившее мое отношение к людям в красных погонах.

Как-то «Губарь», уже позже, подозвал меня к себе, положил свою изтатуерованную  тяжёлую руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал:
-Вы с братом молодцы!
-Почему молодцы?
-А потому, что не признались, как некоторые, в том, чего не делали. Таких  мужиков везде и всегда уважают.
Я после этой похвалы даже заважничал.
Вскоре «Губаря» посадили снова. Было громкое дело. Уж не знаю, каким образом им удалось выкрасть из здания милиции оружие, но они это сотворили. Это был, конечно, вызов. Видимо, они готовились к крупному делу. А, может, просто захотели посмеяться над «мусорами». Кто-то прокололся в его банде, и он загремел надолго...

Меня уже должны были призвать в армию. Сидели мы с отцом на кухне в доме, и вдруг в дверях появился «Губарь». Надо сказать, что в то время батя  хорошо  владел сапожным инструментом. И бурки, им сделанные, получались на загляденье. Вот с этой просьбой  со своим товаром к нам заглянул сам легендарный вор. Весь седой, на вид угрюмый, но с добрыми глазами он произнёс:
-Привет, мужики!
-Привет, коль не шутишь, - ответил мой отец, протягивая руку.
Володя вынул из карманов две бутылки водки и поставил на стол. Это означало, что он пришёл с мирными намерениями и  по делу. Одет он был в новое кожаное коричневое пальто с серым каракулевым воротником и шапку  из того же меха. На ногах поблёскивали хромовые  вскладку сапоги, сшитые когда-то моим отцом его отцу, на зубах – золотая фикса. Это, по тем меркам, был прикид наивысшего класса, говоривший о хорошем достатке хозяина.

-Скоро зима, Григорич. Вот пришел к тебе  попросить сладить мне бурки.
-Попробуем, - разглядывая  сапожный материал, ответил батя.
Сели за стол, приготовили закуску, открыли первую бутылку, налили:
-Ну что, за встречу, Григорич!  - обратился «Губарь» к отцу,  внимательно разглядывая меня.
-За встречу, так за встречу.
 Выпили по первой. Я пригубил и  поставил.
-Что, ещё не освоил это  ремесло? – обратился он ко мне.
-Какое?
-Водку пить. Знаешь, это самая трудная работа пить её, а потом похмеляться. Если сможешь, не увлекайся.
-Постараемся, - ответил я.
-И какие у тебя планы? – чокаясь второй, спросил отец.
Володя «Губарь» помолчал, что-то обдумывая, и с достоинством ответил:
-Все, Григорич. Завязал. Разбросал я свои молодые годки по норам и нарам. Баста! Хочу пожить остаток жизни на свободе. Хочу свой дом построить, обязательно - баньку, птицу заведу разную, хорошую собаку. Если повезёт, то женюсь.
-Да, Володя, хлебнул ты в жизни всякого. Хлебушек-то, наверное, не дадут там, пока не заработаешь?
-Не дадут. Столько леса я навалял там за свою жизнь, что в посёлке нашем каждой семье дом можно поставить.
 
Разговор под водочку протекал то о жизни на воле, то о том, как он тянул лямку по ту сторону Урала. И Володя «Губарь», чтобы как-то  скрасить разговор, рассказал один из своих многочисленных случаев, произошедших с ним в одной из пересыльных тюрем:
-Захожу в камеру. За мной лязгнула дверь. Говорю: «Здорово, мужики!» Все молчат и смотрят, что будет дальше. Ни я никого не узнал, ни меня никто не признал.  Вытираю ноги и прохожу к столу. Вдруг  с койки у окна до меня доносится властный голос, мол, а не хочешь ли ты входной билет купить. Я сделал паузу и говорю, что прописку прошёл еще пятнадцать лет назад. Не поверили. Я тоже шибко не выступаю. Тогда «шестёрка» пахана завязал мне глаза и сказал, чтобы я поцеловал руку пахану. Я согласился, зная, что вместо руки подставят жопу. Но мы тоже не лыком шиты. Когда он дал команду целовать, я из-за щеки аккуратно языком выправил иголку и вставил её в зубы. Поцелуй получился отменный. Я сразу стал паханом камеры.

Я слушал старших и мотал на ус. Моя самостоятельная жизнь только начиналась. Было много проектов, планов, мечтаний. И я отправился с добрыми помыслами осуществлять их по бескрайнему житейскому морю.В дальнейшем наши пути  с Володей «Губарем» не  пересекались. Но об одном эпизоде из его жизни я узнал, о чём расскажу дальше.

    3               
Илья Коршунов – бывший комсомольский вожак школы поступил в институт. Он исправно приезжал в наш шахтёрский поселок на зимние и летние каникулы к родителям. С кем бы ни встречался, Илья всегда подчёркивал свой особый статус. Чванливость и карьеризм стали его главными чертами характера. После четвертого курса он, как всем казалось, серьёзно задружил  с девчонкой -десятиклассницей. Та от счастья не чуяла под собой ног. Дело близилось к первому сентября. И, как снег на голову, прошел слух: Илья Коршунов, пообещав бедной девочке золотые горы, обесчестил её. Родители в горе, не зная где искать справедливость, побежали к родственнику -  участковому Григорию Иванову. Тот вызвал Илью Коршунова в свой кабинет, где  и состоялся разговор по душам:
-Илья, ты обманул мою племянницу. Ославил её на весь поселок. Какие у тебя планы на будущее?
-Я ничего не планирую особенного. А что касается вашей племянницы, то она сама согласилась. Я её не насиловал. Спросите её. Всё случилось по обоюдному согласию.
-Вот как ты заговорил. А жениться обещал? А совесть, а долг комсомольца – всё это тебя не мучает?
-Дело молодое. Сами знаете.
-Подлая у тебя душонка, Илья. Я это давно заметил.
-К примеру?
- Это ты тогда навел следователя на ребят, будто они во главе с полудурком  Арефием ограбили торговую палатку. А ведь ребят ни за что засудили.
-Но вам-то надо было дело раскрыть? Вот я и помог.
-А ты знаешь, что за это бывает?
-Дело прошлое. Все об этом  уже забыли. Да и ваш следователь виноват в первую очередь. Он и ответит.
-Люди-то, может, и забыли, но твои доносы ещё хранятся в делах.
-Вы просили – я помогал.
-Ну и сволочь же из тебя получится, каких свет не видывал. Скройся с моих глаз, ублюдок.
Через год Илья Коршунов закончил институт. После двух лет работы его взяли вторым секретарем горкома комсомола. Женился  на дочери председателя горисполкома и полез вверх по служебной лестнице. Дослужился Илья до инструктора обкома партии. И тут его сущность начала бить фонтаном. Его частенько стали  посылать старшим группы в заграничные туристические поездки. Мало того, что  почти в  открытую торговал дома иностранными шмотками, так он каждый раз выбирал из членов делегации девушку и веселился с ней, забывая о своих обязанностях. Дело дошло до секретаря обкома партии. Илью долго песочили, объявили строгий выговор и предупредили о долге коммуниста. Но то, что заложено внутри от рождения, обязательно когда-нибудь пробьётся. Так получилось и с Ильёй. Дальше – больше. Аппетит, как говорится, приходит во время еды.

Подошло время, и вдруг зашатался, дал трещины и развалился  один из самых крепких идеологических столбов современности – коммунистическая идеология. И что здесь началось. Бывшие партийные, комсомольские и профсоюзные  работники не растерялись. Они в открытую стали делить государственную собственность. Такого дикого  перехода к капитализму мир не знал. И некоторые стали ловить рыбу в мутной воде.

Илья пробовал примкнуть то к одной, то к другой группировке. Но те и другие, зная его подлую душонку, всячески игнорировали  его. Но он не отчаивался и открыл своё дело. Одним из первых в области он сколотил из своих бывших помощников и просто из уголовников крепкую  банду. Илья разделил свою «фирму» на  три группы. Первая занималась вымогательством денег у начинающих предпринимателей, вторая – орудовала на автодорогах, а третья – попросту грабила людей на железной дороге. При нём был небольшой штаб, который контролировал все текущие дела. Периодически Илья Коршунов, а теперь уже с кличкой «Коршун», проверял работу своих  подопечных. Чуть что, с провинившимся не церемонился.  Устраивал в назидание другим публичную казнь: засовывал полуживого бедолагу в стопку автопокрышек и самолично поджигал.

Очередная его  контрольная проверка – железная дорога. Почему-то ему нравилось проверять эту отрасль. В этой стальной паутине «Коршун» чувствовал себя королём, а вернее кровожадным и безжалостным пауком, который не прощал никого, кто попадал к нему в сети. Если хотите, это была его коронка. Здесь паук отдыхал душой и телом.
Он очень любил останавливаться на одном из неприметных полустанков или небольшой станции, куда ему старшие групп привозили в дорогих кожаных саквояжах самое дорогое, самое ценное, что они добывали за месяц.

     4               
Полустанок. Почти поэтическое слово. Это – полувокзал, полустанция. И здесь тоже стучат колёса вагонов о рельсы, здесь тоже люди, люди, люди. Здесь почти не бывает милиции, здесь, наконец, в уютном и тихом кафе можно скоротать время в ожидании своего поезда.
«Коршун» сидел в почти пустом зале, один за столиком и не спеша попивал из хрустальной рюмки самый дорогой здесь коньяк. Закурил, озорно и жадно поглядывая на недавно принесённый ему тёмно-коричневый баул.
-Присесть можно?
Коршун внимательно посмотрел на вдруг нарисовавшегося незнакомца и ответил:
-Швартуйся.
Тот поставил на стол кружку пива и тарелку с тремя кильками. «Коршун» отпил глоток коньяка, а его сосед -  глоток пива. Они поглядели друг на друга. Цепкие взгляды того и другого выхватили из памяти что-то далекое, знакомое.
-«Губарь», это ты?
-А ты откуда меня знаешь?
-Твой взгляд я не забуду никогда. Когда-то он наводил ужас  в нашем поселке.
-Теперь и я вспомнил. Ты -  Илья Коршунов?
-Точно! Вот это да. Никогда не думал встретить тебя через столько лет, да ещё здесь, на глухом полустанке. Выпей коньяку со мной? Давай за встречу!
- Можно и коньяку.  Только за стаканом схожу.
«Коршун» внимательно осмотрел зал. Кроме цыган, пристроившихся в углу,   и одной парочки, в кафе никого не было. Однако неприятный холодок всё-таки пробежал по его  холёному телу.
-Ну, рассказывай, «Губарь», как ты здесь оказался? Наверное, по старой привычке промышляешь?
-С той дорожки  сошёл, уже давно  пенсию заработал в шахте. А теперь в это смутное время начинающегося капитализма попросили меня мужики из посёлка привозить им курево. Вот я и подрабатываю, мотаясь раз в месяц в Моршанск то за табаком, то за сигаретами, то за  папиросами.
«Коршун» налил себе в рюмку и «Губарю» в стакан коньяка и, выпивая, слегка призадумался: «Да, трудно было узнать сейчас в соседе по столу того лихого «Губаря», наводившего некогда страх на уличных ребят. Что делает с людьми время. Говорит, честно живёт. Да ладно, Бог с ним».
-А ты как, Илья?
-Ну, допустим, не Илья, а Илья Павлович. Я – ого-го! Я сейчас курирую в нашей области железную дорогу, автотранспорт,  помогаю предпринимателям в силу войти. Работы непочатый край. Вот заглянул на далёкий полустанок. По приезде домой будем делать выводы. Да, держал ты когда-то весь поселок в страхе. Теперь, значит, табачком занимаешься. Что ж, каждому своё.
«Губарь» поднёс ко рту стакан с коньяком, понюхал дорогой напиток, и всего на миг этот запах напомнил ему его лихие  младые годы. Он запил коньяк пивом и закусил солёной рыбой. Потом внимательно, будто в последний раз, осмотрел прикид Ильи. Дорогая шляпа, моднецкое пальто,  повязанное сверху шарфом, галстук,  белоснежная рубаха. А главное, что его удивило, нанизанные на пальцы обеих рук дорогие перстни с камнями. «Что-то тут не так», - подумалось ему. «Он, он, он», - но эту мысль отогнал прочь,  вставленной в губы дешёвой сигаретой фирмы «Прима».
-Давай прощаться, «Губарь». Может, ещё свидимся. Мне пора.
Он встал, и в этот момент к их столику подошли двое крепких людей. Третий встал у двери.
-Гражданин Коршунов Илья Павлович, вы арестованы, вот ордер. Оружие на стол, саквояж тоже.
Не произнося ни слова, Илья молча вынул из-за спины «ТТ» и бухнул его на стол. Затем медленно достал саквояж и поставил его рядом с пистолетом.
-Откройте!

«Коршун» открыл  маленьким ключом два замка и распахнул его. «Губарь»   не верил своим глазам,  увидев тугие пачки крупных купюр, золотые украшения, а сверху -  шоколадку «Алёнка» -  тайный знак подельников, что всё сделано «чисто» и с «душой».
Когда «Коршуна» увели, «Губарь» налил остаток дорогого коньяка прямо в кружку с пивом и залпом выпил, нечаянно приготовленный ёрш. Потом на секунду призадумался:
-Ну, дела, Господи. Расскажу в посёлке мужикам об этом, не поверят!