Поговаривали, что их видели в конце девятнадцатого столетия, на берегу озера Меларен, недалеко от Сигтуны. Две рыжие девчушки, семи и пятнадцати лет появились в камышовых зарослях, распугивая рыбу и птиц. Холодный ветер трепал детские волосы, а дождь моросил по испуганным круглым лицам.
Их нашли рыбаки, грязными, мокрыми, с тиной в волосах. В тот день Швеция пылала осенними красками, а в воздухе кружил запах перемен и прогресса, охватывающий Европу и Скандинавию девятнадцатого века. Страна бурлила, кипела, задыхаясь в промышленных революциях и политических перестройках.
Именно в этот день руны перестали петь, заполняя воздух тоскливой тишиной. Девочки были свободны...
ПРОЛОГ
Российская Империя. Санкт-Петербург. 1905 год от Рождества Христова.
Спустя долгие годы я все еще помнила Санкт-Петербург с его шумными улочками и красочными магазинами на Невском, в которых отец покупал швейцарский шоколад и английские сыры.
Город будто притягивал взоры толпы прохожих, вызывая восторг красотой и изяществом. Монументальные здания и фонтаны привлекали внимание гостей и завсегдатаев, но, а я же была зачарована маленькими магазинчиками, расположенными вдоль проспекта.
Мне казалось, что в них можно было найти все что душа пожелает: от драгоценностей и шелковых тканей до дешевых игрушек и сладостей. Они притягивали своим загадочным обликом и заставляли задуматься о том, что скрывается за стенами этих таинственных зданий.
Иногда, проходя мимо, я будто бы слышала странные шорохи и шепот и даже чувствовала на себе взгляды, направленные изнутри. Магазинчики казались живыми порталами в другие миры, где реальность переплеталась с фантазией.
Почти каждый день мы с матерью и экономкой Клод гуляли по проспекту, сливаясь с шумной толпой светских господ, военных и приезжих зевак. Для меня, избалованной деньгами и роскошью, пятилетней девицы, Санкт-Петербург казался городом из сказок, которые я так охотно перечитывала на уроках Шведского языка.
Тогда я и подумать не могла, что после заката город окутывался в густой туман и наполнялся тенями, которые скрывали тайные сделки и подземные клубы, где могли собраться все, кто желал уйти от реальности в таинственный мир ночных развлечений.
Реальность же, была вязкой, страшной и хаотичной. Россия, ослабленная русско-японской войной 1904 года, получила второй удар, на этот раз исходящий изнутри государства. Рабочие создали "Союз освобождения", который боролся за свои права. Кто же знал, что недовольные возгласы работяг и агитационные кампании, начавшиеся довольно-таки давно, в итоге выльются в кровавое месиво, январским воскресеньем 1905 года. Позже, в истории, демонстрацию рабочих, расстрелянных по приказу правительства, назовут "Кровавым воскресеньем". Моя тетушка нарекала эту дату закатом Имперской России.
Я была слишком мала, чтобы запомнить подробности тех страшных событий. Детская память - хитрый механизм. Она бережно хранит воспоминания, относящиеся к счастливым моментам в жизни, но может стирать те, что причиняют боль и горе. Мысли со временем переплетаются, теряются и в конце концов забываются, как затонувшие корабли на дне морской бездны.
Закрывая глаза, я отчетливо могла представить свою комнату, пыльный балдахин кровати и резные деревянные игрушки. Я прекрасно помнила, как крутилась возле зеркала, рассматривая новое розовое платье, вышитое мелким бисером. Рюшки, выглядевшие на первый взгляд чрезмерно громоздкими и избыточными, в движениях оказывались весьма очаровательны.
- Gillar du din present?* (прим. автора. "Тебе нравится подарок?" швед.) - спрашивала тетя Астрид, задумчиво рассматривая книги, аккуратно сложенные на моем письменном столе.
- Sj;lvklart, moster!* (прим.автора."Разумеется, тетя!" швед.)
Я всем сердцем обожала Астрид Хольмберг. Для эпохи мужчин она была вдохновляюще своенравна. Тесным платьям, тетушка предпочитала практичные, а светские разговоры и помпезные балы с легкостью меняла на посиделки в кабинете мистера Хольмьберга, помогая мужу вести архивы.
- Мы составили договор перед браком, - за чашкой чая (в которую был щедро добавлен шотландский виски) говорила Астрид. – Я настояла на внесении нескольких правил, которые позволили нам с Расмусом находиться в равном положении.
- Очень современно! - подхватывали подруги моей матери, позже обсуждая бестактность и строптивость худощавой рыжей шведки.
Обычно тетушка Астрид приезжала к нам вместе со своим мужем, Расмусом Хольмбергом. Они, как правило, оставались погостить на несколько недель, размещаясь в гостевом крыле нашего поместья. Матушка всегда устраивала пышное празднество, которое нередко растягивалось на несколько дней. Однако в этот раз, визит тетушки был совершенно другим. Она приплыла в Петербург одна, в спешке, с маленьким чемоданом в руках, только затем, чтобы забрать меня с собой, в Швецию.
Тот день был полон тревоги. Экономка Клод была занята сбором моих вещей, мама тихо плакала, а отец пытался ободрить нас, говоря, что вскоре заберет меня домой.
Порт встретил нас приторным запахом машинного масла и соленого моря. Холодный ветер с непрекращающимся гулом волн смешивался со звуками гавани и громкими голосами прохожих. На причале ждал скрипящий паром, который должен был доставить нас из Петербурга в Стокгольм.
Подол нового платья выбивался из норкового полушубка, тетя обнимала меня за плечи и шептала, что все будет хорошо, а я, с непониманием, смотрела на отдаляющийся Петербург и машущих в след родителей. Я навсегда запомнила круглое матушкино лицо, обрамленное рыжей копной волос, добродушный отцовский взгляд и ухмылку из-под пышных усов. Тогда я еще не знала, что вижу их последний раз в своей жизни.
- Все будет хорошо, liten (прим.автора "маленькая" швед.), - говорила тетя, крепко сжимая мою руку.
Прим.автора: новая версия 25.04.2023