Красный карандаш товарища Сталина

         

   (по воспоминаниям старшей сестры)


Когда папа вернулся с войны, его вскоре перевели работать в Северный Казахстан. И вот все мы – мама, я и  мои сёстры в очередной раз отправились за папой   на его новое место службы. И приехали мы непонятно куда –маленькая деревня с обветшалыми домами, административное здание  и в отдалении – строения, напоминавшие  казармы. И всё это огорожено забором, а вокруг – степь, и лишь вдалеке  виднелся какой-то лес. На воротах, у которых стоял пропустивший нас часовой, красовалась вывеска: «Лагпункт №Х».

Лагпункт, как я узнала позже, значил - лагерный пункт. И был это не пионерский лагерь, а место, где отбывали свои сроки заключённые. В отличие от тех, что сидели в тюрьмах, здешние были на вольном поселении и могли свободно передвигаться в пределах этого пространства. В домах жили семьи персонала  лагпункта    и  женщины-заключённые.  Заключённые мужчины жили в казармах. Все эти люди были осуждены по разным статьям: некоторые за неблагонадёжность, особенно, в период войны, другие за неосторожные высказывания, третьи по сфабрикованным обвинениям. Лишь небольшая часть из них сидела за реально совершённые кражи и мошенничества.  Обо всём  этом я узнала от мамы, когда подросла.

Наш папа был назначен комендантом этого лагеря. Такая была у него служба. И, слава Богу, выполняя её, он ни разу не пошёл против своей совести и не сделал ничего такого, о  чём ему  пришлось бы сожалеть и краснеть в дальнейшем.

Наших сверстников здесь было мало – в основном, деревенские ребятишки да дети вольнонаёмных; зато и мама, и мы, дети, очень подружились с заключёнными. Мама говорила, что никогда раньше не встречала так много высокообразованных и интеллигентных людей, как здесь. Врачи, учёные, артисты – кого только не было среди них! Одна восхитительно красивая женщина, немка по национальности, была женой одного из первых лиц в правительстве СССР!  К ней часто приезжали какие-то посетители, привозили вкусную еду, которой она всегда угощала нас! А в каких красивых платьях гуляла она по лагерю! Один замечательный врач спас мне жизнь, когда я однажды заболела и чуть не умерла.  Когда он освободился, мама долгие годы  поддерживала дружеские отношения с этим человеком, да и с другими из бывших заключённых тоже.

Школы в лагере не было, и мама водила нас  учиться в соседнее село. Дорога была не близкой, и часть её проходила через лес. Однажды, недалеко от просёлочной дороги, мы увидели волка. Мама побледнела и велела нам не глядеть на него, а ускорить шаг: ближайшие дома были уже рядом. К счастью, волку было не до нас: он терзал гуся и боролся с перьями и пухом, которые забивали ему пасть.

Сама мама работала в библиотеке  лагпункта, и вскоре это скромное помещение стало настоящим культурным центром как для заключённых, так для личного  состава. Мама проводила читательские конференции, ставила спектакли, в которых с удовольствием участвовали даже те из поселенцев, которые оказались здесь совсем не случайно. Среди них были воры со стажем.

Однажды у мамы пропали перчатки. Она точно знала, что в библиотеку пришла в них – на улице был сильный мороз, и мама положила их поближе к печке, чтобы они были тёплыми. Она расстроилась, поняв, что их взял кто-то из читателей.  Как раз в это время в библиотеку за новой книгой зашёл самый авторитетный среди  местной криминальной публики поселенец. Он очень уважал маму, а, всего скорей, она ему просто нравилась. Мама не выдержала и рассказала ему о своей потере. Мужчина не сказал ни слова и пулей вылетел из библиотеки, забыв о книге, за которой пришёл.

Буквально через несколько минут в библиотеку потянулись воришки. Все они, молча, вытаскивали из карманов женские перчатки и клали их перед мамой. Каких только перчаток там не было!  Кожаные, замшевые, вязаные, пуховые, на меху, с вышивкой из снежинок и оленей  -  все они были лучше скромных маминых, которые ей связала наша бабушка.  Мама вздыхала и говорила: не мои. И только к вечеру молоденький парнишка выложил на стол мамину пару и, плача, стал просить у неё прощения. Вот такая история.

К папе заключённые тоже относились хорошо. Я слышала однажды, как в разговоре две пожилые женщины «из бывших», которые  попали в лагерь за то, что читали  роман запрещённого писателя, назвали папу «справедливым», туманно заметив, что «он совсем не такой, как те». Я приходила иногда к папе в комендатуру, он разрешал мне посидеть за столом и порисовать фиолетовым карандашом. «Фиолетовый» – это такой карандаш, который, если его помусолить во рту, из простого превращался в чернильный. Язык, правда, надолго оставался фиолетовым, и во рту появлялся характерный «чернильный» вкус. 

Напротив, над папиным столом, висела огромная репродукция в рамке, на которой был изображён товарищ Сталин, сидящий за столом. В его руке был красный карандаш. Этот массивный гранёный карандаш завораживал меня. Я с вожделением смотрела на него и старалась представить, что же делает с ним наш вождь. Ну, уж, конечно, не рисует – он ведь уже взрослый. Может, пишет что-то на бумаге, которая лежит перед ним?  Тоже не похоже: когда пишут, карандаш держат по-другому, и выражение лица другое. Точно! Он что-то вычёркивает красным карандашом из уже написанного на листе! Интересно – что?

Прошли годы. Картины лагпункта №Х часто всплывают в моей памяти – ведь это было моё, пусть и не совсем романтичное, детство. Но с высоты прожитых лет я смотрю на всё, с чем мне пришлось встретиться и узнать там, через призму незабываемой картины, которая висела у папы в кабинете комендатуры.

И представляется мне, что товарищ Сталин вычёркивал красным гранёным карандашом имена и фамилии людей. Возможно, среди них был и человек   по фамилии Музойский  - невинно осуждённый детский врач, который спас мне тогда жизнь. И, вопреки метаморфозам истории,  рождается надежда, что  красный карандаш товарища Сталина  не всплывёт из потаённого уголка дубового письменного стола, чтобы  обрести нового владельца.