Чтобы неприметно покинуть больницу, принёс мне Камилостр одежду Вильфы и в последний раз переспросил, дабы свыкнуться с неординарной ситуацией:
- Либерель! Ты действительно согласна заменить на пару дней Вильфу? Даже если эта роль двойника будет сопровождаться определёнными физическими нагрузками? – молвил он, подавая мне невероятного покроя вещи.
Это были надёвы побирающейся бедствующей мухрыжки: захудалые панталоны и бурая стремяжина! Обучаясь при мещанском отделении, не избалованная роскошью вырядов, всё же не была я приучена к выходу на люди в одних панталонах без юбок! Потому и одолела меня в тот момент стыдливость девичья да заполнила все мысли. Задыхаясь от волнения, представила я себя полураздетой, шествующей по улицам города, заполненным лупозырами, и упустила из вида глубокий смысл заданного мне вопроса.
А надо было представить тяжесть полёта, чтобы ощутить, какими именно могут оказаться нагрузки, представлявшиеся мне тогда увлекательной весёлой забавой в стремлении полетать! Но в ту ночь я старалась понравиться старшему офицеру и хоть ненадолго побыть его спутницей, покрываясь жгучим румянцем, облачаясь в современное упрощённое обмундирование, являвшееся для меня тогда единственным невыносимым испытанием! Потому, недолго думая, я ответила:
- Да, согласна! По доброй воле и в здравом разумении обрядиться простушкой, но зваться величаво Вильфой! – выпершила я фразу монотонным лепетом, наигранно подчёркивая безразличие, скрывая закипчивое волнение при натягивании нескромно облегающих портков.
А Камилостр, получив от меня устное согласие, не то чтобы вздохнул облегчённо, но, пожалуй, уточнил для себя, что план «Б» с этого момента однозначно вступил в силу. Поэтому действовать он начал уверенней и, собрав поспешно вещи, отправился прощаться с любимой, готовясь к долгому пути без неё. Как мне тогда показалось.
Одежда Вильфы пришлась мне в пору. Воздушная материя была приятной лёгкой и удобной, но издавала терпкий чужой запах, и немного ниже колена зияли приметные пятна засохшей крови. От вида тех багровых брызг мне сделалось муторно, а в кожу стало въедаться чувство, что влезла я в шкуру раненого неизвестного зверя. Почёсываясь и дёргая ногой, я хотела понять, ползает тот зверь или летает, ныряет на дно или спит в берлоге, какие звуки мне издавать: рычать, пищать или блеять? Ведь чтобы искусно исполнить роль двойника, нужно было знать про Вильфу как можно больше, и вещающий браслет на запястье, великодушно подаренный мне Камилостром, развлёк моё трепетное ожидание начала путешествия, выдав все подноготные сведения об оказавшейся довольно известной в широких кругах сиятельной особе.
Та тёмная кладовка знаний, кажется, звалась «Невод отовсюдный», в нём кишмя кишели бурные потоки личных откровений, найти среди которых фонтаны известий о Вильфе оказалось даже для меня делом наипростейшим.
Чтобы точней отразить личность принимаемого мною образа, припомню о том, что жил когда- то непостижимо давно один умный человек, углядевший в толпе людской три основных сословия и не из скуки, а порядка ради разделил общество на стадное большинство, псов сторожевых бойцовых меньшинство и пастухов избранные единицы. Те фараоны, короли, цари, провозгласив себя наместниками бога на земле, правили по-разному своими подданными народами, безгранично пользуясь всегда готовыми к услугам дисциплинированными войсками.
И, может быть, по правилам того древнего мыслителя и был бы относительный порядок, если бы не одно неучтённое обстоятельство, положившее начало неординарным, особенным натурам. Случались у пастухов приступы тоски в одиночестве, вынуждавшие кавардачно окунаться в стадные развлечения, растворяясь всего на одну ночь в беспорядочном веселье.
А через девять месяцев рождались на рабочих окраинах голодранцы, только начинавшие ползать, но уже ощущавшие корону на своей голове, мечтающие летать. Для земледельцев и ремесленных тружеников были те отпрыски слишком умны, а для высшего общества не хватало пол капли благородства.
Именно такой нестандартной девочкой и была Вильфа. С детства не по возрасту разумна, своенравна и отличалась от босоногих сверстников редкой изюминкой, удивляя своей оригинальностью. В то время, когда детвора гурьбой шлёпала по лужам, Вильфа танцевала с дождём, пела вместе с ветром, дирижируя раскатами грома. К тому же отличные внешние данные девочки, приводившие в средневековье на костёр, зарождали подозрение у матери, что её куколка рано пойдёт по рукам.
Но вопреки пошлым прогнозам, девушка уверенно пошла по головам, не желая тлеть в безысходности как её матушка, по утрам в отчаянии пившая огненные жидкости, а к вечеру баловавшаяся нюхательными порошками, стиравшими даже примитивное мышление, но вызывавшими бредовую болтливость с пеной у рта. Глядя с жалостью на собственную мать, Вильфа отказалась от грязных способов дурманить реальность. Она, экономя силы для будущих побед, поставила для себя почти недостижимую цель.
Позже она написала в своих мемуарах: « Я решила стать яркой и блестящей Звездой! И не в журнале глянцевом, раскрываясь в шпагате, и не в асфальте бульварном, затоптанным именем, а сиять в элитном обществе как светская львица!». И было её неутомимое желание не снобизмом твердолобым любой ценой выбиться в люди. Нет, в ней бурлил зов крови, стремившейся занять своё место, с которого подло столкнула злодейка–судьба, уготовив полукровке лачужное существование.
Однако, именно неиссякаемый внутренний источник и подарил подзаборной кошечке возможность шаг за шагом обрасти пышным ореолом славы и стать той величавой зазнобой, какой увидела я её в первый раз. Она не была разукрашена царскими атрибутами богатства и власти, и поэтому королеву перед собой никто не видел, но каждый чувствовал её знатное происхождение, которое внушала Вильфа своим надменным видом.
Уличная принцесса не скрывала ни одного дня из новой жизни, выкладывая репортажи о светской суете, в основном закупочной, на всеобщее обозрение. Но в отличие от меня, разлучённой с близкими, Вильфа сознательно забыла всю родню, зачислив их в список черных пятен, уродовавших её блестящую карьеру.
И последнее, что я узнала в тот момент, когда в палату вернулся Камилостр, это клятвенное обещание поклонницам непременно взять с собой в экспедицию любимые туфли! Неудивительно, что сломала она ногу.
Потрясающе больным оказался результат головокружительного взлёта: проделав невозможный тернистый путь и достигнув цели, моя героиня использовала свою популярность, чтобы только похваляться на весь свет.
- Ну что, пойдём? – оборвав мои размышления, открыл дверь в неизвестность Камилостр, жестом приглашая в путь.
И я пошла, ведомая желанием быть с ним рядом, достойно подражая невозмутимому спокойствию львицы, не издавая лишних звуков, но чувствуя себя по - настоящему не в своей шкуре. Мне нестерпимо хотелось увидеть город будущего, его великолепных жителей, познакомиться с командой «Лебедь Икс» и непременно полететь, всё равно куда.
Мы окрадью прошли потёмистый коридор, много раз сворачивая, долго спускаясь, и через прозрачную дверь наконец-то покинули лабиринты больницы.
Однако вопреки моим ожиданиям, я не увидела звёздное небо, усыпанное неподвижными точками далёких планет, зато хорошо разглядела седой воздух, вздымавшийся между домами, упиравшимися в облака и ослепительно освещённый мощными фонарями. И тут снова вспомнилась Вильфа, обманутая нехваткой благородства, ставшая не яркой звездой, а лишь заблудившимся на высоте уличных столбов возгорделым светлячком.
А в городе, передо мной расстелившемся, через край лился ядоносный смрад от карет безлошадных, да вибрировал непонятный гул, муторно проникавший под кожу и создававший ощущение невидимой опасности то ли под ногами, то ли над головой, где визговато летали большие и малые винтушки.
Еле поспевая за офицером планетарной защиты, запыхавшись идти с ним в ногу и оглядывать новобытность, я невольно остановилась на мосту, завороженно глянув вниз, и не поверила глазам своим! Вода в реке текла седая, будто смертельно устали потоки веками полоскать бетонные берега, стиснувшие раздолье волн в узкое русло дозволенного горожанами маршрута.
И стоя подле перил, я с болью почувствовала, как мечтала скованная река провалиться сквозь землю, дабы незаметно уйти на глубину, где смогла бы каждая речная капля очиститься от человеческого вмешательства в когда-то привольно разливавшееся течение.
- Не останавливайся здесь! Это излюбленное место самоубийц, спасающихся от пыток хронической усталости! – очень неожиданно взяв меня под руку, сообщил Камилостр о том, как мстила река людям за отобранную свободу.
И хотя мост был неширокий, я, с трудом передвигая ноги, запуталась в ненадетых юбках и, неуклюже споткнувшись, дурёхой упала, издырив то самое колено, ниже которого зияли пятна засохшей крови.
Тогда путеводец по будущему помог подняться и, уже крепко взяв под локоть, навсегда стал офицером моей личной защиты от суетных неприятностей:
- Вот же чёртов мост! Колено сильно болит? Тут совсем недалеко, я рассчитывал добежать своим ходом. Ты как, идти-то можешь, или взять такси? – хлопотал вокруг меня истинный джентльмен.
- Слёзно прошу тебя, милостивый человек, давай поменяемся штанами! Невмоготу выносить мне наваждение от вида чужой крови! – взмолилась я, корчась не от боли, а от зачупканной надёвы.
- Мнительная, суеверная, эмоциональная или выдумываешь много, с головой накрывшаяся барышня?
- Щепетная я и чуткая, такова моя планида…
- Тогда штаны я тебе свои точно не дам! Проблемы же нет, рядом магазин, купи себе всё, что пожелаешь, - заобыкло сказал он и, свернув с улицы, завёл в огромный светлый зал, преизобильно заставленный прилавками со статной сумбурщиной.
Оказалось, что приодёжиться в городе будущего возможно так же безпронырливо, как изжурбить краюху. Не нужно снимать размеры, подбирать ткани и затем утомительно долго ждать, посещая регулярные примерки, когда же будет готово одно единственное платье, ручной работы.
Стеллажи с товаром пестрили разнообразием вразмашку, но во всём том невероятном количестве нарядов не было видно ни одного шнурчитого платья, кое носила бы я с кротконравным удовольствием. Вот и облачилась безразлично под лепет о трендах чудоцветных ансамблей во всё то, что безуёмно предлагала мне суетливая искусница–распродажница.
Принимая современный образ, я попутно узнала, что оттенков только розового намудрили люди будущего, невероятное количество: пудер, лакс, фламинго, коралл, старая роза! Мне показалось, что, потерявшись в безграничном выборе, путались несчастные покупательницы, лишаясь способности думать. Иного смысла в чрезмерном изобилии не узрев, и дабы не взлиховаться, я направила свои очи на выход.
И уже на самом пороге одёжной лавки с инородным названием ко мне подкралась приневестившаяся старушка в аксельбантах да засипло воскликнула:
- Ой, Вильфа! Ты такая классная! Дай афтограселфи, сестрёнка! – направляя на меня непонятную утварь, она подошла настолько близко, что между нами вдруг возник Камилостр и, словно ограждая от прокажённой поберушки, спешно вывел меня, прихрамывавшую, из обители матерчатого пресыщения.
- Эвоно! Институты для девиц благородных позакрывали, а классными дамами до сей поры восторгаетесь! – обрадовалась я в голос, почувствовав связь времён, и словно увидела, из каких изящно тонких разговорных нитей прошлого соткана речивость будущего.
Мне вдруг стало ясно, что ветхое наречие режет слух собеседника так же остро, как делают мне больно колючки слов иных да странных, бойко слетающих с уст нынешних жителей мегаполиса, прапрадеды коих прозывали сие место не иначе как междуречье белокаменное.
Конечно, миссия моя была иная, нежели ознакомление с изменениями речивости, но разве можно отказать себе в попутном собирательстве радующих сердце мелочей, бережно раскладывая коллекцию не по карманам и чуланам, а в забережа памяти, обогащаясь силой знаний.
Однако, признаться честно, я и не искала в себе силы заглушить любовь к староречию, а потому продолжала подобрять высказывания свои словесами хоть и ветошными для соплеменников, но дюже драгомилыми естеству моему. А замеченное слияние многих словесностей дало мне право мечтать о том непроторённом бытие, когда образуется всеединый говор, который, к несчастью, сотрёт благозвучия родных языков, но, к радости, сблизит очень далёкие в культуре народы.
- Либерель! Ты очень похожа на Вильфу, поэтому привыкни, что постоянно будешь находиться в центре внимания! Вот только она так глупо себя не ведёт! Во-первых, перестань улыбаться, во-вторых, не разглядывай диким взглядом прохожих, и, в-третьих, будь серьёзной и молчаливой, щепетная ты моя, сподвижница!
Между тем, давая наставления, Камилостр ускорял шаг, не понимая причину моего внезапного веселья. В какой-то момент мне даже почудилось, будто злится он на беспричинную нескрываемую радость, и мною тут же овладела застенчивая сдержанность.
Я быстро училась входить в роль нужной ему подруги, наивно полагая, будто только от него зависит возможность моего участия в таинственном полёте.
Единственной трудностью оказалась неподражаемая высокомерность барыни без титула, у меня никак не получалось сделаться Вильфой. И еле поспевая за офицерской справной походкой, запромётывая на ходу голову, я спросила Камилостра:
- Скажи, а что есть в твоей любимой, чего нет в остальных красавицах? Может быть, это поможет мне создать её неповторимый образ, - обыденно глянув ему в глаза, хотелось мне привлечь к себе его внимание, но больно было наблюдать блуждающий взгляд, не замечавший, что твориться перед носом, он силился понять, что же происходило в его сердце.
Камилостр не подбирал слова для ответа на мой вопрос, он словно сплёл его из тех чувств, что питал к своей любимой:
- Вильфа невероятно целеустремлённая, непоколебимо уверенная и совершенно непредсказуемая! В ней буквально кипит энергия жизни, её обожают миллионы людей, потому что в наш скучный век всевозможных развлечений она великолепно умеет создавать новомодные идеалы и брендовые мечты, развлекая армию поклонников своей беззаботной лёгкостью. А в тебе ничего этого нет! Я чувствую, как ты напряжена, скована, одинока и закрыта ото всех изнутри. Что-то серьёзно мешает тебе расправить плечи и полюбить всё человечество, и я не уверен, что когда-нибудь из тебя получится хотя бы подобие её образа. Поэтому мой тебе совет: старайся меньше говорить и вспоминай о себе, о своей жизни, держись по возможности в стороне.
- Да, но вокруг столько всего интересного, что как-то глуповато оборачиваться на воспоминания, стоя в чужой тени! Я обещаю не докучать вам всем долгие лета и займусь поисками своих персональных данных, как только вернусь из полёта. А сегодня я здесь, наверное, чтобы полюбить всё человечество, - неуверенно пролепетала я вполголоса последнюю фразу как заветное признание милому другу.
- Когда мы благополучно вернёмся из полёта, тебе придётся исчезнуть так же внезапно, как и появилась этой ночью, - неожиданно подхлестнул Камилостр мои надежды, - И дальнейшие хлопоты переймёт Вильфа. Она с присущей ей элегантностью обнародует репортаж об экспедиции, возглавит пресс-конференцию и станет самой популярной дивой, побывавшей в космосе.
- Где, позвольте осведомиться, побывавшей? – растерянно переспросила я, не расслышав как звалось подзанебесье, потому что понуро представила неожиданно поневольную разлуку в конце пути.
- Всё узнаешь в своё время! А теперь по просьбе Вильфы я познакомлю тебя с её лучшим другом, стилистом, - сообщил Камилостр, открывая передо мной парадный вход во дворец несуразицы.
В нём дворецким и царём лиходейничал цирюльник, то ли муж в женском платье, то ли дева в роли мужа. Меня враз истомил и удивил человек, нарушавший закон природы бесполым видом! Тот взгорделый стилист любезничал с офицером планетарной защиты, вгоняя меня попутно в рамки ничтожной копии величественного шедевра. И унижал меня лучший друг Вильфы страстно смакуя, наверняка, тоже по просьбе подруги:
- Где ты откопал это жалкое подобие? Я конечно придам ей яркости, но её взгляд смертельно безликий, с этим что делать прикажешь? – глядя сквозь меня и размахивая ножницами, он ворчливо пытался воткнуть гребешок в непослушные закружевелые локоны, выказывая лёгкую брезгливость.
Не стану дотошно описывать, что творил с моими закукрами цирюльник в радужной мантии, но он довольно умело раскудлатил кудерюшки, превратив их в послушную шапку из волос, а затем гордо глянув на моё обновление в зеркале, театрально уточнил:
- Вот теперь и мать родная не отличит, где оригинал!
- Недурно, - не совсем уверенно буркнул Камилостр, - сейчас свяжусь с Вильфой, узнаю, что она скажет.
Причудливые умения людей будущего общаться на расстоянии с помощью браслетов, мойфонов и прочих приспособлений меня шибко не забавляли, куда интересней на фоне немыслимых технологий выглядели чопорные беседы и неумения выстраивать отношения с утончённым изяществом.
Где-то между стеной и нами вдруг возник прозрачный образ полусонной Вильфы, в мгновение ока разглядевшей мой новый вид, и, словно очнувшись, она взорвалась с потрясающей для предрассветного часа мощью:
- Вы что, издеваетесь надо мной!! Вырядили её в цвет марсала?? В официальный антитренд прошлого сезона?!
И тут она, стиснув капризно кулаки и резко выпрямившись, натужно завопила, как издыхающий слон, пронзительно громко и неистово жутко. А мне казалось, что это она издевается над преданностью друзей и моим терпением, устраивая скандал по ахинейным пустякам, громогласно выпендриваясь. Тут бы дерзко встать, подняв нос к небу и грозно рыкнуть, словно конюх строптивой кобыле, как это заобыкло проигрывала Вильфа, но входить в её роль было преждевременно, и я, оставаясь самой собой, звонко, чтоб не сливались фразы, но и мягко, как научена в институте девиц благородных, с лёгкой примесью застенчивости, уже не вставая при виде напускного величия несдержанной особы, вразумительно произнесла:
- Если обнародовать это выступление, то станете вы сами антитрендом сезона. Будьте так любезны, возьмите себя в руки и благословите экспедицию команды «Лебедь икс» Это лучшее, что вы можете сегодня сделать для вашего завтрашнего звёздного репортажа.
Не спеша я начинала привыкать к унизительной манере тех людей не видеть во мне человека, молча удивляясь, куда же исчезли взаимоуважение и вежливость, однако, не защищая свою личность, я старалась делать всё возможное для успешного взлёта, наивно желая всем сердцем, чтобы полёт всенепременно состоялся.
А Вильфа, лениво фыркнув, всё же остепенилась, но, продолжая спектакль, сыграла прогорклый акт запоздалой ревности:
- Я надеюсь, что эта скромняга не залезет к тебе, милый, гадюкою в постель?!
- Да брось ты говорить ерунду! Я всё переживаю о том, что если даже члены нашей команды и согласятся на твою тайную замену, то ведь членов медкомиссии одурачить не удастся, - будто бы осторожно отводя от ревнивых мыслей, высказал вслух Камилостр свои сомнения.
- А одурачивать и не понадобиться! Ты отвези её сегодня вечером туда, куда отвозишь меня каждую субботу и можешь вообще не думать о предстартовой проверке состояния здоровья. Эту проблему я возьму на себя. И умоляю, переодень это чучело! Итак, я приступаю к сочинению репортажа, а ты, Кам, береги себя. До встречи в эфире, – устало и даже немного равнодушно попрощалась Вильфа, нарочно забыв об остальных присутствующих.
Я, весело глянув в зеркало, игриво подмигнула отражению в цвете морсала и мысленно пообещала себе, что никогда не залезу ни в чью постель. В тот момент мною овладело чувство невероятной бодрости и веры в успех, сравнимое с купанием в волне на стыке двух океанов, располагавшее к радужным излияниям, которые я намеренно направила в сторону обделённого вниманием цирюльника:
-Благодарствуйте, милостивый государь стилист! Мне отрадны ваши поделушки, - присев в реверансе, похвалила я кудесную работу лучшего друга Вильфы.
Но на мои слова он отреагировал весьма странно, обратившись к Камилостру:
- Феерично, не скрою! Упадочный стиль эпохи Возрождения!? А свежее товара не нашлось? Надо бы ещё легенду происхождения ей придумать. Она хоть и похожа на Вильфу как две капли воды, но ведёт себя крайне вызывающе!
И лишь затем, впроказ повернувшись полубоком, он принял позу классной дамы, понукающей несносную девицу за непозволительный избыток кокетства:
- Я как стилист, запрещаю тебе, милая барышня, всякие кникенсы и шорканья ножкой, дурацкие приседания и плебейские поклоны! Это понятно?
- Понятно. Но почему же, сударь? Это ведь так мило…
- Потому что рядом с офицером планетарной защиты ты будешь выглядеть нелепо, я бы даже сказал потешно. Нужно вызывать у публики восторг, а не смех. Всегда помни, что Вильфа - очаровательное украшение! А ты, сударыня, как ржавчина на скафандре космонавта. И если ты ещё не успела заметить, что шляпы при встрече уже никто не приподнимает, воду коромыслом не носит, то должен намекнуть, что на дворе у нас эра космических и кибернетических инноваций, а ты как чудо из сундука прабабки, нафталином пропитанное! Итак, имидж сменить, старьё в утиль, марсало в помойку! Не хочешь говорить современным языком, тогда помалкивай! От тебя требуется только присутствие и ничего больше. Вразумила красавица?
Свои нехитрые наставления преподавал стилист довольно серьёзно, но изображая при этом балагура скоморошного, взбалмошно закатывающего глаза, нелепо плямкая подкрашенными губами в самые неподходящие моменты своей строгой речи.
Я смотрела на того губощапа и молча подавляла в себе неприязнь к стилю поведения стилиста, пыталась, концентрируясь, освоить новомодные упрощённые манеры, чтобы бессловесной спутницей космонавта гордо шествовать рука об руку с героем, заглушая свои истинные чувства, но подражая дерзкой любимице публики.
И вот тогда я впервые отважилась изобразить напускное величество Вильфы, проявляя обыденную её грубость:
- Я не биоробот экспериментальной лаборатории, я хорошо понимаю, что от меня требуется. Упростить свою речь - дело нехитрое, а молчать так и вовсе дело привыклое. Нет, привычное!
Мне удалось прибояриться, но чувство смутной досады терзало душу, не позволяя расправить крылья тщеславию, желавшему отпраздновать маленькую победу идеально сыгранной роли. Легко вживаясь в образ очаровательной Вильфы, мне очень хотелось не потерять себя, не раствориться в удобной простоте, не впитать её яркий, но холодный свет.
Хотя я так же хорошо понимала, что роль зазнобчивой дивы была совсем не моего размера, однако оказалась сносной ценой за «проездной билетик» в космос, «рекомендательное письмо» в то великолепное подзанебесье, с неописуемой силой влекшее меня извечно в свои бескрайние просторы. Ради одного только участия в экспедиции я отважилась смотреть на окружающих свысока не для того, чтобы наслаждаться повышенным к себе вниманием, а лишь для того, чтобы строго соответствовать образу всеми обожаемой Вильфы, как того требовали от меня обстоятельства.
- Ну что же, обозначим барышню родной сестрой моей невесты, любезно согласившейся подменить Вильфу только на время полёта, чтобы избежать полной замены команды. Подойдёт такая легенда происхождения? – выдал командным тоном Камилостр, тоже облачаясь в роль возлюбленного, не цепляя под руку, он бойко охватив мою талию, создал видимость близких отношений.
- Недурно, легендарного, правда, ничего не придумал, но для короткой экспедиции, я полагаю, вполне сойдёт. Кстати, какое у тебя, сестрица, образование? – вдруг обратился ко мне стилист, поправляя обескудренную причёску еле уловимым прикосновением.
И я уже было собралась огласить свою заветную радость об отличительном вензеле её Святейшества, но Камилостр, опередив, предложил два странных варианта:
- Среднее или высшее, но пожалуйста, никаких загибов об институтах девиц благородных! Советую отвечать всем, что образование среднее, к тебе меньше последует вопросов, на которые у тебя, барышня, нет ответов.
- Охти, батюшки! Но это неправильное определение образованности, её нестерпимо мерить высотой! Я считаю, что образование может быть либо законченное, либо продолжающееся всю сознательную жизнь, и не до последнего звонка, а до вздоха последнего, и определяться должно широтой пополняющихся знаний. Я хочу иметь неоконченное безмерное, постоянно обновляющееся образование, - выпалила я протест космонавту, требующему от меня царского величия, со средними знаниями и загадочной молчаливостью безмозгуши, - а на любые вопросы я сумею придумать подобающие ответы!
- В голове тебе разрешается иметь всё что угодно, ты же у нас не от мира сего, истолковывай как пожелаешь, но я тебя предупредил, как принято изъясняться на людях! Ну что же, пожалуй, нам пора, - не желая участвовать в борьбе мнений, вежливо закончил спор Камилостр, увлекая меня в сторону двери.
- Ни пуха, ни пера! – кинул на прощание в воздух стилист.
- К чёрту! – отпарировал Камилостр.
Покидая дворец несуразицы как счастливая пара, я спросила своего природнившегося попутчика:
- Ты зачем цирюльника к чёрту отправил? Он своё дело справно сладил!
- Да уж, век космических инноваций, а всё по инерции суеверных традиций придерживаемся, управлять пытаемся неуправляемым, верить желаем в хорошее…
- А я верю в людей! – с нескрываемым детячим восторгом воскликнула я, открывая душу в улыбке каждому встречному прохожему, желая передать свои светлые ощущения офицеру планетарной защиты, чтобы поверил он не в чёрта, а в мою помощь.
Я думала тогда, что объединило нас стремление во что бы то ни стало совершить полёт, что ради экспедиции мы оба были готовы на немыслимые поступки, что наша взаимная целеустремлённость к одной и той же цели окрыляла нас и зарождала всенепорочное чувство взаимопонимания как бы даже без слов.
В тот момент благодаря Камилостру, втайне ликуя, я полюбила всё человечество! И казалось мне, что это взаимно, ведь солнечное утро ворвалось в серость мегаполиса, окрасив ночную седину города оживлением нового дня, а спешащие в суете горожане уже выглядели старыми добрыми знакомыми, улыбавшимися приветливо и дружелюбно нам в ответ, когда приближались мы деловито к монументальному небоскрёбу «Селебрит».
Высочайшее здание не возвышалось над остальными постройками центральной части, оно было словно насильно вбито в сердцевину мегаполиса и торчало гигантским ослепительным гвоздём между старыми неухоженными домами, лихо отсвечивая солнечными зайчиками на трухлявых стенах и надтюкнутых крышах дремучих строений. Блеск арматуры стройного великана в переливах стекла привлекал внимание и отвлекал от вызяблых фасадов, уродливо покрытых паутиной плесени. В заляпанных придорожной пылью окнах хибар не просвечивались признаки жизни, общий вид центрального ансамбля города вызвал у меня двоякое чувство: эдакий безумнейший шик в безысходной нищете.
Сам же «Селебрит» был похож на баснословно дорогущую ювелирную шпильку, поверженную в покрытую трупными пятнами старческую пролысину. А невзорливые полуразвалины, мимо которых пролегал путь на встречу с командой «Лебедь Икс», так и вовсе вызывали подозрение о том, что почему -то в век космических инноваций ещё не научились градоначальники равномерно распределять щедроты.
Оказавшись внутри высотного храма буйственной бравады, я с тревогой заметила, что вход в здание небоскрёба ограничен пропусками, что мир в нём другой, что люди безликие, одинаковые, что лица у них серьёзные и неподвижные, будто на маскараде чопорных истуканов.
Зато роскошь в отделке помещений была настолько всеразгульная, что нещадно давила на виски, внушая полную ничтожность человеческой жизни, чтобы ощущали смертные себя дрянцой с пыльцой, растворяясь на фоне немыслимо дорогостоящих декораций.
Продвигаясь вглубь здания, я вдруг начала слышать бранные пореканья загубленных на постройке небоскрёба батраков, желавших подзаработать деньжины, но сложивших головы даже не за грошь ломаный. Обманутые бедняки, своим потом окропившие каждый этаж, многогласно кричали о подлости и жадности работодателя, отобравшего их жизни.
Слыша голоса усопших строителей, меня беспощадно пронизывали насквозь жуткие ощущения, предвещая смертельную опасность, увеличивающуюся с каждым шагом вперёд.
Неудивительно, что стремительный взлёт на лифте, значительно облегчил несносное беспокойство непонятного мне происхождения. Все душевные колебания, наверное, отражались на моём лице, и Камилостр воспринял их как страх от предстоящей встречи с командой и, крепче прижав к себе, дюже обнадёжил:
- Ничего не бойся, Либерель! Я буду всегда рядом!
От щепетливой близости, сердце моё заяглило, готовое выпрыгнуть в его ладонь, щёки покрылись румянцем, а по телу пробежало жгучее желание прочувствовать прикосновения обеих рук мужских, чтоб, растворившись в объятиях, забыть все страхи и исчезнуть в пространности. Но желание то промелькнуло мимолётно, хотя и придало бодрости.
Много уверенней, я бойко повернулась к распахивающимся дверям лифта и, находясь под эгидой офицера планетарной защиты, достойно встретила лучистые взгляды членов команды…
Неожиданный звонок в дверь прозвучал в тишине ночи настолько ошеломительно, что нежная мелодичность вдруг приобрела оттенок непонятной угрозы, его резкий звук не просто прервал чтение Астры Цезариевны, а даже напугал полуночницу устрашающей подозрительностью к человеку, явившемуся в столь неприличное время.
Аккуратно отложив недочитанный лист, взволнованная балерина, на цыпочках подкравшись к двери, осторожно глянула в дверной глазок и, увидев незнакомого мужчину, собралась так же бесшумно удалиться вглубь своей крепости.
Однако, преломление света в глазке предательски сообщило незванному гостю, что хозяйка не только была дома, но и то, что находилась она в тот момент по ту сторону разделявшей их двери. Не успев сделать шаг, услышала затаившаяся женщина приятный мужской баритон:
- Я очень извиняюсь, Астра Цезариевна, за мой поздний визит, но дело в том, что возникли серьёзные обстоятельства, заставившие меня незамедлительно предложить вам свою помощь. Я друг вашего брата, по его просьбе я изучил страницу найденной вами рукописи и совершенно точно полагаю, что хранить дома сию деепись крайне опасно. Позвольте мне, пожалуйста, переправить полный текст в более надёжное место и тем самым избавить вас от возможных неприятностей.
Астра Цезариевна оказалась настолько обескураженной, что даже не поинтересовалась, в чём именно может заключаться опасность, но зато владелица таинственной находки вдруг решила сама следить за сохранностью рукописи и отклонить неожиданное предложение эксперта—креминалиста.
- Мне очень жаль, но хлопоты ваши абсолютно напрасные! Этим вечером я отдала рукопись Стелладию, и сейчас она находится в сейфе брата. По-моему, это достаточно надёжное место для старых бумаг. Вы не находите?
- Да, конечно! Ну если всё в порядке, тогда ещё раз простите за беспокойство, - не настаивая, согласился баритон незнакомца, прислав хозяйке в подтверждение полного согласия звуки удаляющихся от двери шагов.
Правдоподобно соврала Астра Цезариевна не из вредности, а чувствуя некую необъяснимую фальшь, не заметив, что гость даже не назвал своё имя, она расслышала еле уловимую дрожь в его голосе, заразившую женщину неясным страхом надвигающейся опасности. В тот миг балерине жутко не хватало присутствия Романа Любомировича, и как каждой женщине ей необходимо было прижаться к сильному плечу да услышать разумные аргументы, успокаивающие нагнетание страха до степени безумия.
Скорее всего и начались бы у Астры Цезариевны хождения по мукам из комнаты в кухню, закончившиеся к утру хаотической паникой, если бы не согревающие мысли о завтрашней встрече с человеком, внезапно ворвавшимся в её одиночество, и если бы не странная рукопись, притягивавшая всё внимание, наделавшая много шума эхом из прошлого.
Желая побыстрее узнать о загадочном полёте, женщина подняла с дивана недочитанную страницу, устроилась рядом с торшером и, накрывшись пушистым пледом, создала самой себе ощущение уюта и комфорта, в котором и растворились призрачные предчувствия, утихла дрожь в коленях, позабылся странный визит незнакомца, и полуночница вновь увлеклась чтением...