Если взять, да и от нечего делать задуматься об определяющей роли судьбы в жизни того или иного индивида, то через непродолжительное время можно заметить, что наиболее чувствительным является вовсе не её качественные назначения и целеуказания, а весьма разнообразные уточнения. Истинность этого утверждения легко проверить, обратив на эти уточнения более пристальное внимание.
К примеру, назначила судьба-игрунья быть какому гражданину пылким ловеласом, успешным и востребованным, о котором говорят, что живёт он как в сказке, а говоря и завидуют. Вот он от этого и хорохорится пред завистниками. Однако при определённых уточнениях всё той же судьбы, этот увлечённый обожатель прекрасного пола может полжизни просидеть в чужих шкафах в пасхальном исподнем. У него от такого сидения может даже развиться клаустрофобия, а то и страшная аллергия на нафталин. И выходит так, что вроде бы он и относится к славному виду покорителей, но при этом имеет множество мелких неприятностей и внушительный срок отсидки.
Или вот – определила, скажем, судьба уважаемого товарища на руководящую должность, вознесла его над печальными тружениками, исполнив сокровенную мечту. Мол, вот тебе назначение и директорский статус – рули и наслаждайся своим величием. И он бы, конечно же, наслаждался, не внеси игривая управительница корректирующие нюансы. И казалось бы – какая мелочь, что рулит он, не жалея себя, заводом по переработке дерьма в дерьмо. А всё ж таки, факт этот ему малоприятен и толкает к психической дёрганности, что выражается в частом принюхивании к самому себе и бесконтрольной ароматизации окружающего пространства.
С другой же стороны, какой-нибудь не отмеченный судьбой пролетарий отправляется, положим, по турпутёвке на периферию, осуществлять, так сказать, смычку города и деревни. И по высокому уточнению стукается в сельпо с таким зоотехником женского пола, у которой глаза, что у её бурёнок, только с магическим искрением. Искрение это пыхает в него и пронзает. И тут же – на тебе, и замирание сердечной мышцы, и совместное наблюдение за Юпитером, и… смычка. И если лет этак через двадцать пять, взять, да и отыскать этого неприметного туриста, то вполне может статься, что будет сидеть он за столом напротив своей селянки, попивать чаёк, беседуя о проказах внуков, и отпугивать довольной физиономией наползающий на страну мировой кризис…
Подытоживая всё вышесказанное можно смело утверждать, что вносимые судьбой поправки, так или иначе, указывают путь к некому эмоциональному усреднению, а значит и к равновесию. А те индивиды, которые предпочитают отмахиваться от судьбоносных уточнений, продолжая биться лбом в несокрушимые тверди или же наоборот, впадать в спячку, при перерождении непременно пополнят собой семейства дятлов и ленивцев…
***
Пётр Петрович, мужчина ещё военнообязанного возраста, причислял себя к классу крепких середняков. Судьба уготовила ему вполне благоприятное существование в двухкомнатной квартире с видом на перемену сезонов, не пыльную деятельность инженерной наклонности и перманентное денежное довольствие в размере – «жить можно». Вот он и жил. Бывало, конечно, что и тужил. Но старался тут же взять себя в руки. Брал. И уже больше не тужил… При этом всякий раз убеждая себя в том, что те или иные загибы судьбы ведут к его, Петра Петровича, благу, спасая от более глобальных неприятностей. Так же как и прививка Минздрава – гадость, конечно, но всё ж таки какая-то защита от скоропостижного одряхления туловища.
С годами же, вышеупомянутые загибы приобрели ощутимую плавность и лишились пугающих скачков, а потому, Пётр Петрович и посчитал, что судьба его с ним уже натешилась, и что никаких резких уточнений с её стороны ему опасаться не стоит. Посчитал, от души зевнул, побарабанил ладошками по животу, глядя на заоконную осень и, промычав: «Осень – она не спросит…» - стал собираться на прогулку по случаю выходного дня. А так как день был чудесен: пёстрые сентябрьские листья, а в них лёгкий бриз и мельтешение солнечных лучей, то Пётр Петрович и решил отправиться в парк. Туда, где можно с лёгкой грустью повздыхать, наблюдая за кружением каруселей и непременно попечалиться, осознавая, что твой зад уж более никогда не коснётся дощатых кресельных сидений по причине раздавшихся габаритов. Постоять пару минут созерцающим философом в облаке меланхолии и уж потом, направится к скульптурной композиции, изображающей явно попивающего деревенского паренька смутных времён, держащего в руках кистепёрую рыбу. Сама композиция, будучи главной достопримечательностью парка, имела название «По щучьему велению» и вселяла в отдыхающих уверенность в собственном благообразии в сравнении с обликом чугунного тунеядца.
Вот около этой скульптуры с Петром Петровичем и случилось непредвиденное. В то самое время, когда он любовался художественным литьём и в уме подсчитывал количество истраченного на него железа и углерода, он и получил увесистую оплеуху, пришедшуюся на его левую лицевую половину. От этого сотрясения, уже было подсчитанные проценты углерода перемешались с железными, щука в руках Емельяна дрогнула, а под ногами завертелись упавшие листья.
Пётр Петрович охнул, схватился за щеку и монокулярным зрением правого глаза, уставился на своего обидчика. Обидчиком была дама вполне сочных лет с пылающим гневным взором, причёской «Долой симметрию» и с таким решительным выражением лица, что Пётр Петрович подумал: «Ничего себе, дама… Прям-таки ураган, а не дама… Катаклизм!» А так как дама всё ещё молчала, то мысли его всполошились и покатились наперегонки внутренним диалогом,
- Это что ж такое-то? А? Это за что?… Зачем же такая жестокость?.. А может у неё от меня какой ребёночек есть, а я не знаю?
- Да какой к чёрту ребёночек? Я эту заразу первый раз в жизни вижу!
- А может она себе какую пластику на щеках навела? Помнишь, тогда в Новосибирске? В командировке?
- Да нет… Та была ниже ростом и ушки ракушками…
- А в Тагиле?
- Что в Тагиле? Я в Тагиле с полигона не вылезал. Скажешь тоже – в Тагиле…
- А в Мурманске?
- Ну… В Мурманске… В Мурманске может быть… Хотя… Да нет! Нету у меня никаких детей – ни в Мурманске, ни в Караганде!
- А может я её чем обидел? Ну, там… ногу в трамвае отдавил… или места не уступил?
- Да я и в трамваях-то не езжу…
- Ну, так, что ж ей от меня надо-то, чтоб вот так со всей дури, да и по морде?
А не найдя никаких разумных объяснений, Пётр Петрович набычился и стал распаляться. Вот в это самое время дама и заговорила – быстро и сбивчиво,
- Ради Бога… Ради всего святого… Простите меня пожалуйста… Я не могла иначе… Это вопрос моего счастья или несчастья… А может быть и жизни…
Пётр Петрович в ответ крякнул и, наконец-то, открыл левый глаз. Когда зрение было полностью восстановлено, он увидел, что дама собой очень даже хороша, только чрезмерно бледна и тревожна. Между тем она продолжила,
- Понимаете… Я… Я полюбила… Очень полюбила одного человека… Вы извините, что я к Вам с подробностями, но я должна объясниться… Так вот – этот человек настаивает на моём полном разрыве с мужем… Ну, что тут поделаешь – такой уж он человек… А я… Я сказала, что муж меня якобы преследует… Хотя он меня не преследует… А мне его жалко, потому что он хороший человек… Вот… А он сказал, что или я сегодня же поставлю все точки… или… Ну, вы понимаете… А моего мужа он никогда не видел… А я сказала, что встречаюсь с мужем сегодня в парке и… А здесь кроме Вас ни одного подходящего мужчины…
В ответ Пётр Петрович кашлянул и спросил,
- Подходящего для чего? Для битья?
- Да нет же… Ну, как Вы не понимаете? Я точно знаю, что он сюда пришёл, чтобы убедиться, что я… Вот я и… Да Вы поймите… я пришла, а здесь всё молодые папаши с детьми, и ни одного достойного человека… И вдруг Вы! Вы же посланник судьбы! Понимаете?
Тут она поглядела на скульптуру и тихо проговорила,
- Как по щучьему велению…
Пётр Петрович насупился, погонял носком ботинка листву и вновь спросил,
- А Вы мужа-то, что… Тоже ещё любите?
Дама тяжко вздохнула и ответила,
- Да не знаю я ничего… Я так запуталась… Я так устала…
После чего она посмотрела Петру Петровичу в глаза и, прикоснувшись пальцами к его груди, ещё раз извинилась. Затем вскинула голову, развернулась и пошла прочь.
Пётр Петрович проводил её взглядом, а когда она свернула с аллеи, подошёл к композиции и, положив руку на голову Емели, сказал,
- Во, брат! Видал? Какая интересная у людей жизнь, - а сказав, как-то густо и тёмно загрустил… Загрустил, - потому что осень, а впереди стылые ветра и ещё чёрт знает что - неуютное и промозглое… И потому что быть посланником судьбы оказывается не так уж весело и интересно. А почувствовав, что ещё немного и он начнёт вовсю тужить, Пётр Петрович взял себя в руки, перестал тужить, как отрезал, и, бубня под нос, - Осень – она не спросит, - пошёл к каруселям, искать своё душевное равновесие. Оставленный в покое Емеля косил на него чугунным глазом и кривился лукавой улыбкой, оценив новую шалость судьбы…