Продолжение
А по порядку будет так. Петр Соломонович, царствие ему небесное, когда Мише исполнилось восемь лет, привел к нему учителя – музыканта, чтобы Миша мог выучиться на скрипача. Вот с этого-то и началась у него новая, совсем неизведанная, пора.
Миша заболел скрипкой. И заболел на всю оставшуюся жизнь. Пять лет, по три часа в день не выпускал из рук инструмент. И это мальчишка, которого на улицу то и дело звали пинать мяч, или играть в общепринятую войнушку. Я уже не говорю о «казаках разбойниках», самой в те годы популярной игре, среди босяков, А Миша был, как и все…
Так вот. Пять лет, по три часа в день, наш Миша не выпускал, сначала из неуверенных детских ручонок, а потом, года через три, уже и достаточно наловчившихся рук, смычок. И, что характерно, во время этих занятий никто, ну, никто, не стоял над ним с ремнем, или другими подручными средствами, чтобы подстегнуть его стремление к совершенству. Я имею в виду скрипочку. Миша всего этого хотел сам. И только сам. И опять-таки, что характерно, вскоре, хотя, в общем-то, не так уж и вскоре, по-видимому, своевременно, у Миши начали складываться свои собственные, совершенно отличные от вкуса его учителей, музыкальные и, так сказать, вкусовые пристрастия к собственному исполнению. А если быть точнее, к той музыке, которую он играл.
Ну, «Семь сорок», это понятно, мы одолели сразу, не прошло и года. Раннего Моцарта, уже года через два.
– Ты, слышала. Рая? Это же, Ойстрах. Я знаю, что говорю. Типичный Ойстрах.
Дальше – больше. И потом ступор. То есть, я хочу сказать, что наш Миша не то что бы потерял интерес к скрипке. Нет, что вы. Боже упаси. Но его педагога, а к тому времени Миша уже третий год исправно посещал музыкальное училище, так вот, его педагога все больше и больше настораживали настроения в музыке, которую исполнял, в общем-то, способный ученик Миша Маргулис. И, по-видимому, настораживали не безосновательно. Почему? Сейчас скажу.
Наш Миша заболел джазом. Да, вот так, вот. Тяжело, я бы даже сказал – смертельно, заболел джазом. Что было вовсе не характерно для советского музыканта шестидесятых годов прошлого века, поскольку, это направление в музыке считалось глубоко буржуазным и чуждым эстетике любого, осознающего себя советским гражданином.
Сегодня он играет джаз,
А завтра Родину продаст.
Вот до какой степени этот самый джаз был чужд нашему общепринятому в те годы мировоззрению. Нет, Миша был бесконечно далек от самой мысли о какой-либо торговле, а тем более родиной. Но джаз. Это навеки.
А произошло все, весьма, случайно. Надо сказать, что в те года, услышать его, я, конечно, имею в виду джаз, было практически невозможно ни по радио, ни по, только, только вошедшему в советский быт, телевидению. Но все, как-то умудрялись. Запретный плод, он ведь всегда сладок. И покупали «из-под полы», записанные на рентгеновских снимках, отвратительного качества звучания, самодельные пластинки, на которых, если посмотреть на свет, спокойно можно было изучить анатомию той или иной части человеческого организма. Ну, если и не изучить, то глубоко ознакомиться, это точно. И назывались они соответственно, «рок-н-рол на костях». Потому как, рок-н-рол, в основном, и записывали на эти медицинские пленки. Но и джаз тоже.
Однако, времена меняются, и, как оказалось, не всегда в худшую сторону. Году, эдак, в шестьдесят третьем, если мне не изменяет память, а может и чуть раньше, появилась на центральном радио, почти крамольная, по тем временам, радиостанция, c романтическим названием, «ЮНОСТЬ». Кто уж там не доглядел в верхах, кто не доработал, но только факт остается фактом. Не только появилась, но завоевала огромную популярность, став любимой, для всей продвинутой молодежи. Именно там она, молодежь, впервые услыхала живьем стихи Кошежевой, Ахмадулиной, того же Евтушенко с Рождественским и Вознесенским. Нет, наверное, кто-то их, я имею в виду поэтов, слышал живьем и раньше. Даже, не наверное, наверняка. Но лично для меня, глубоко переферийного пацана, начались они именно с этой радиостанции. Опять же, Булат Шалвович, нередко звучал в ее эфире со своей бесхитростной гитарой. Но я, не об этом. Именно там, если я не ошибаюсь, на «ЮНОСТИ» родилась наикрамольнейшая программа, под названием «МЕТРОНОМ». Ровно в полночь, по московскому времени, звучали в эфире позывные этой программы, точно отражавшие ее название. И зараженные страшным буржуазным вирусом, а таких было немало от Владивостока до Калининграда, громче включали звук своих «Спидол» и «Океанов», стараясь ничего не упустить, потому, как в «МЕТРОНОМЕ» рассказывали об истории джаза. Мало того, что рассказывали, так еще и исполняли его, теми немногими джазовыми оркестрами, которые смогли выжить на одной шестой части суши. А их-то было, раз, два и обчелся. И что совсем уж невероятно, в нашем, советском, эфире зазвучали и американские исполнители. О, времена, о, нравы.
– Куда катится страна? – Вопрошали строгие дяденьки от идеологии. – Если уже Армстронга открыто пускают в эфир.
Собственно, для Миши, с Армстронга все и началось. Вернее с дуэта его и Эллы Фицджеральд.
«Метроном», на радость и восторг юноши, и на горе его педагогам, выдал в эфир кусочек джазовой оперы Гершвина «Порги и Бесс». Вернее, колыбельную, которую дуэт Луи и Эллы с блеском исполнил в советском эфире. Ну, вы, конечно, помните эту вещь? Лабу да-а, лабу да, лабу да-а бу.. Узнали? Ну, правильно. Так вот. А, сразу за колыбельной, молодой Армстронг исполнил соло на свистке, естественно, в джазовой обработке. Этот-то свисток и доканал Мишаню. Если такую музыку можно исполнять на обычном свистке, то уж на скрипке, сам бог велел.
– А что такое? А чего бояться? – Сказал он себе. – Любить, так королеву. Украсть, так миллион.
И он попробовал. И начал с «Каравана», Дюка Эллингтона, написанного для саксофона. Но никак не для скрипки. Почему «Каравана»? Да кто ж его знает. Начал с него и, все тут. Просто, может этот «рок на костях», ну не совсем рок, но, тем не менее, «на костях», оказался под рукой.
И так. Миша заводил на старенькой радиоле «Караван», брал в руки скрипочку и, пока саксофон вел основную партию, пытался импровизировать, на этом, совсем не джазовом инструменте.
Надо сказать, что Эллингтон остался для Миши непререкаемым авторитетом и примером для подражания, на всю оставшуюся жизнь. И не только потому, что был талантливым джазовым музыкантом и композитором, но и потому, что, кроме всего прочего, был великим экспериментатором, не боявшимся соединять свои джазовые импровизации, с мировой классической музыкой. Его вариации на тему «Щелкунчика» и «Пер Гюнта», завораживали нашего Мишаню воспитанному, изначально, хотим мы этого, или не хотим, на этой самой классике. Вот и он, справедливости ради надо сказать, не без успеха, пытался научить свою скрипочку исполнять джаз. Хотя, наверное, трудно научить тому, в чем сам не, особенно, разбираешься. Но наш Миша был уперт и, главное, нахален, в хорошем смысле этого слова. И день ото дня все глубже и глубже влезал в тему.
Однако, настоящее понимание джаза пришло к нему значительно позже.
А пока, в те годы, крутился на проигрывателе «Караван», а рядом Миша, вырубал свои экзерсисы. Должен прямо сказать, не без успеха. Хотя настоящий успех пришел к нему, как я уже говорил, позже. Много позже. Но неожиданно.
Вот тут надо бы поподробнее.
Продолжение следует.