Капернаум просыпался с рассветом. Рыбаки отправлялись в воды Галилейские, чтобы к палящему полудню привести обратно лодки, полные рыбой, и укрыться в тени пальм и олив.
Здесь, в этом райском уголке, Учитель часто беседовал со своими учениками.
- Учитель, не все твои притчи ясны нам, - говорил Матфей. - Простому сборщику податей, как мне, многое в них слишком обычно, чтобы домысливать предопределение.
- Один мытарь утаивал деньги. Но однажды совесть довела его до бессонницы, и он решил прекратить воровство, но на душе его оставался камень за свершенное ранее. Он мог бы снять его с души, если бы признался во всем, но тогда бы его наказали как преступника. И тогда он признался во всем Богу.
Матфей встал.
- Учитель, я не понимаю тебя. - Матфей направился к морю.
Учитель, уловив движение Симона, сказал:
- Кифа, оставь его. Он должен сам справиться со своей гордостью. Можно понять, что из семени вырастает пшеница, можно понять, зачем человек сеет семя, но можно ли понять посеянное Господом? Вознесись в помыслах выше его - и ты не поймешь даже этой простой истины.
- Но почему именно притчи?
- Вы должны нести непознанное, ибо знание быстротечно, и вы должны нести невиданное, ибо не что иное, как жизнь разрушает веру.
Иоанн встрепенулся:
- Прости, Учитель, но не значит ли это, что мы должны.., - он запнулся, подыскивая слово.
- Говори, между нами не должна распространяться лесть.
- Хорошо. Не говоришь ли ты о том, что мы должны обманывать людей?
Учитель усмехнулся: то, что он ожидал услышать, то и услышал.
- Блажен, кто молод. Он может задавать такие вопросы. Всякое принуждение есть грех - движение души в основе всего.
- Но можно убедить неразумное дитя совершить грех под предлогом благодеяния.
- Мир слишком сложен, поэтому и Бог дает нам десять заповедей.
- Учитель, прости, но я не получил ответ.
- Ответ ты должен найти не в моих словах, а в своем сердце, обратившись к Нему.
- Ты не опасаешься, что плохой человек найдет не тот ответ, на который ты надеешься? - спросил Иуда.
- Бог ему судья.
"Это удобный ответ", - подумал Иуда.
Ученики сели на весла.
- Что же ты медлишь?
- Начните этот путь без меня, - сказал Учитель. - Мне нужно уединиться ненадолго.
- Но как же ты догонишь нас?
Но Учитель оставил этот вопрос без ответа.
И он отправился в гору. К чему солнце, если нет тех, кому оно светит! Даже самые стойкие могут испытывать сомнение или в своей вере или в своих силах. Страшит не то, что коротка жизнь, а то, что вечен мир, тяга раздвинуть границы своей жизни обрекает на мучение, которое поглощает те жалкие крохи, которые даны человеку. Оно ускользает, время. О, эта чертова колесница! Вот они, дети: завидев ее, свистят, улюлюкают, машут рука-ми, кричат "давай, давай!", прыгают, стучат ногами, взбивая пыль. И она несется впереди облака - все ближе, все отчетливей, все вожделенней... Руки крепче, ноги уже не стучат, но сотрясают землю. Лошади хрипят в бешеной скачке. Колеса налетают на камни и разбивают их, осколки летят во все стороны, как будто земля вокруг дышит и вздрагивает, когда эта мощь проносится. Глаза лихорадочно ищут то, за что могут ухватиться руки. Тело сжалось в пружину, чтобы броситься и завладеть... И вот оно. В ушах отчаянный грохот. Дрожь земли подступает к ногам, поднимается до колен, по животу и приближается к сердцу, но пружина уже начала обратное движение, и ничто ее не остановит. Вот резкий рывок с места, короткий и стремительный бег, толчок, скоротечный полет, вот руки хватаются за что-то, и в этом грохоте, пыли, рубящих осколках еще непонятно, что его держит, и удержится ли он, но радость от того, что поймал, не промахнулся, уже завладела душой, и ей остается сделать последнее усилие, чтобы он встал на ноги. О, сладкий миг власти! Вот она, обузданная, в руках. Вот она мчит в неведомые края... Но прошел первый угар. Чу! Не торопись. Дай передохнуть, дай вглядеться, дай почувствовать, услышать протяжный напев, слиться с ним и вдыхать аромат жизни, насладиться... дай, не торопи... дай любить, верить, ждать... уходить... возвращаться. О, сладкий сон, не торопи пробуждение. Не рви сердце, не суши, не ломай. Не оставляй силы только на просьбы! О, чертова колесница! Она безжалостна. Но и собственная жалость - к себе - неведома. Ибо пустота и ничто в отместку.
Родители его часто меняли место, при этом они ничего не объясняли ему. Однажды с караваном шли они через пустыню. Нещадная жара и однообразный унылый пейзаж утомили его. Но однажды перед остановкой на ночлег случилось видение.
Песок, нескончаемый песок до горизонта, за которым было темное небо. Ничего, кроме песка, - только большой деревянный крест, наполовину занесенный, лежащий на боку, еще опирающийся на два конца. И больше ничего. Ничего вокруг. Крест медленно погружался в песок, и ничто не могло удержать его на поверхности. Так же и время течет только в одну сторону. Что означал этот крест? - он не мог понять, но предчувствие чего-то ужасного охватило его, как будто сам он медленно погружался в песок, а вокруг не было ничего и никого, кто бы мог поддержать его, или хотя бы кого он мог позвать на помощь, но самое страшное было то - понял он - что если бы кто-то и был бы рядом, он сам не смог бы его позвать.
- Видишь ли ты крест вон там? - спросил он отца.
- Где? Нет, ничего не вижу, только песок. Спроси у караванщиков: они расскажут тебе о чудесах, которые часто видят в пустыне.
Тогда он пошел к погонщикам верблюдов и спросил их, что это может означать. Они удивились, поскольку таких видений им не встречалось.
- Разное судят, - сказал один из них, - о видениях в пустыне: кто говорит, что это знамение; кто считает, что это в голове от несносной жары рождаются желанные образы; кто видит в этом тайное предсказание. Я же вот что скажу: каждый сам выбирает свой путь, каждый сам решает, что перед ним. Одно я знаю точно - все видят разное.
Лодка плыла через море Галилейское. Ветер гнал волны ей навстречу. Гребцы выбивались из сил, но лодка, едва взобравшись на волну, скатывалась обратно. Солнце давно скрылось, ночь быстро опускалась, так и не открыв взору гребцов берега, к которому они стремились. Буря усиливалась. Вода заливала лодку, и уже не хватало рук, чтобы вычерпывать воду. Раз-дался отчаянный голос:
- Бросьте весла, освободите руки и протяните их к Господу!
- Мы должны бороться, - возразил ему другой голос.
- Твое неверие может привести нас к гибели, - настаивал первый.
Лодку едва не опрокидывало. Люди с трудом удерживались в ней. Их швыряло в разные стороны, и от этого лодка раскачивалась еще сильнее.
- Учитель покинул нас! Он знал об этой буре!
- Заткни свой мерзкий язык!
И взоры их обратились к небу. Вокруг бушевала стихия, казалось, вода была везде, казалось, они уже на дне моря, казалось... но еще не сломлен был дух, в истерзанных телах еще теплилась надежда. Остановившееся было время, понеслось с новой силой. Издалека приближался рассвет. Ночь отступала, унося с собой бурю, унося хаос. И когда море очистилось от волн, они увидели Учителя. Он шел к ним по глади моря. И самые стойкие испугались. Они проявили мужество перед стихией, но сейчас готовы были броситься за борт, или они решили, что царствие небесное спустилось на землю. Так страшит, когда наступает то, чего страстно хочешь, к чему стремишься со всей жаждой. Он приближался, протягивая к ним руки. Вот они уже слышат его голос. Он призывает к спокойствию.
Поднялся Петр и спросил позволенья пройти к нему по воде. И Учитель сказал:
- Иди.
И Петр пошел. Но тут налетел сильный ветер, Петр испугался, закачался на ослабевших ногах и закричал о помощи, и вода разверзлась под ним.
Учитель протянул руку, поддерживая его, и спросил:
- Маловерный, зачем ты усомнился? Все силы человеческие ничего не значат, когда их покидает душа.
Они вошли в лодку. Ветер стих. Гребцы взялись за весла. И вскоре по-казалась земля Геннисаретская.
Но сердце одного из них было полно сомнением. Он знал, что озеро это было обильно мелями. Он удивлялся, что ни один из рыбаков не вспомнил о них. Учитель же был тверд духом. Что, если он был хорошо знаком с этим путем?