Зуб объяснил Родоначальнику, что ему нужно два или три дня для того, чтобы перенести свежее мясо из ямы (ямы-ловушки были священным секретом для каждого охотника, и Ур, прекрасно это понимая, не задавал лишних вопросов), а главное, закоптить основное мясо там же, на месте. Это потребует времени и терпения всего племени, у которого сейчас шли неудачи в добыче. Погибли сильные охотники, недавно вепрь насмерть задрал Крына и Малка. Их, конечно, оплакали всем племенем, зарыли в землю. Но силы добытчиков убывали. А на пороге уже стояла-постаивала осень. А там, глядишь, зима…
И вдруг такая добыча Зуба – целый мамонт! Да, громадный мамонт, а не какой-то там вепрь или толстая змеюка! Зуб чуял – Ур, Родоначальник, сейчас в хорошем расположении духа. Рассказ Зуба о забитом мамонте и выпитая горячая настойка размягчили его железное сердце, и всё же Зуб откладывал, откладывал главный разговор. И только когда старшая хазяйка его, пригожая, ширококостная, крупнозубая Ляма, посверкивая маленькими коричневыми глазками, вошла в шалаш и попросила Ура налить ей тоже напитка или позволить отхлебнуть немножко из чёрной чаши… а впридачу ещё закусить другоценным дымком из старинной трубки… вот тут Зуб понял, что засиделся и пора приступать к основному.
Когда Ляма, покачивая роскошными бёдрами, обёрнутыми в белую шкуру, вышла, наконец, из шалаша, Зуб решился. Он рассказал Уру всё – с самого начала и до конца. Как он увидел её, как накормил, как, зная, что нарушает запрет племени, привёл её в пещеру… мало того, сказал, глядя в изумлённый глаз Ура, сказал непонятное ни для кого слово: «Это, знаешь…самое моё. Не отдам. Я её пожалел. Я знаю, что она из чужих, я знаю, что она Другая, но я её … захотел…»
Таких слов в их племени не говорили. Их даже не знали. Знали слова – «Она нужна мне», «Она подходит мне», «Я буду её кормить», «Она хорошо нарожает мне детей!». Всё это было понятно, обиходно. Но что такое – захотел? От кого угодно, но только не от мощного Зуба Ур этого мог ожидать, и теперь не знал как быть.
С одной стороны, Зуб ему друг и, по всей вероятности, его преемник. Кроме того, у него куча сирот, ему нужна женщина. Но никого, кроме покойной любимой Пикальки Зуб знать не желал. А охотниц до него было много. Даже слишком. Но ни с одной он не желал спутаться. Да-а… Ур впервые столкнулся с такой задачей…
Но ведь и подношения Зуба ему были весьма кстати… да и сам Зуб давно, с самого детства нравился ему – вначале как ловкий, ловчее всех в полудетских играх юноша, потом как одинокий, очень удачливый и умный охотник. Да что там говорить, Зуб ему был просто другом. Может быть, единственным искренним другом!
Но как быть в таком случае? Ссориться с другом не хотелось ни в коем случае. Но и вариант ссоры со всем племенем также не входил в его руководящую голову. Это же крах всей жизни! Это, возможно, целый бунт! Причём с абсолютно непонятым исходом. Да-а, задачку задал его дружище… как быть, как быть?
И тут его озарило – Великаны!..
***
Утром Зуб накормил толчёным овсом-самосевом детей, напоил из козьего пузыря малышек, и уже собирался уходить к реке, коптить и солить остатки мамонта, пока не сожрали их могучими жвалами рыжие шустрые муравьи, как вдруг взгляд его упал на чашу Капельки. Она была нетронута.
Сама Капелька тоже была нетронута в эту ночь. Зуб решил несколько ночей позволить ей освоиться… отвёл в дальний отсек пещеры, уложил на ровно обработанный каменный лежак, крытый двумя слоями шкуры, уложил, а сверху ещё накрыл белым козьим покрывалом.
Но чаша Капельки была почти нетронута. Почему? Чаши – вот как у детей – не должны быть пусты, они должны быть вылизаны дочиста.
«Чем же кормить эту тварь? – подумал Зуб – как с ней вообще быть?..». Он тяжело задумался, с непонятным и – вдруг странно обостренным! – незнаемым прежде голодным чувством глядя на эту дикарку…
Вот только времени на раздумья сейчас не оставалось. Солнце уже всходило, надо поспешать…
***
Зуб подошёл к ямине, вынул несколько кусков освежёваннго мяса, поднял наверх и стал коптить на тлеющих угольках костра. Нанизанные на свежеостругные палки, куски мяса послушно переворачивались и приобретали медленную, вкусную смуглоту.
Зуб знал, что больше трёх корзин он сегодня не унесёт до стойбища, и потому не очень-то торопился. Зуб думал.
Как ему быть с Капелькой – раз. Что решит племя – два. И главное, что скажут Великаны. Вот это самое главное. Великаны существа загадочные. Они могут притвориться огромными горами со снежными шапками, и не сказать ничего. Они могут встать со своих богарырских колен и разметать всё их стойбище, ежели будут разгневаны. Великаны могучи, и они, кажется, могут всё.
Но люди относились к ним с почтением, и никогда Великаны ещё не делали им худа. Но тут такой случай, такой случай…
Они же сказали однажды: «Вы – Другие, они – Другие. Не мешайте друг другу».
Назидания хватило, чтобы через Большую реку потом никто не переплывал.
Никто. А тут вдруг Эта…
***
Но ведь она сама, сама приплыла! И она была в беде, видно же было, не ела давно и страшно голодна. Недаром так пронзительно сверкал незримый взгляд из-за кустов! А потом…
Зуб при одном воспоминании о ней переполнялся какими-то смутными, неизведанными до того чувствами. Он ещё боялся признаться себе в этих чувствах и не мог их назвать, но уже крепко знал – бороться за неё будет до конца.
Вопрос – чем кормить? Нашу еду она не ест. Ну, может, привыкнет со временем, но сколько же его пройдёт, пока привыкнет? Зуб не стал сегодня выговаривать Капельке за нетронутую еду, но, отведя за Мшистую Скалу, усадил на бревно и напрямую спросил – что едят в их племени, и чем она думает, кроме мяса, питаться?
Капелька опустила голову и прошептала одно только слово:
– Не знаю…
– Ду-рра! – взревел Зуб. Полная дура! Чем думала, когда перебиралась сюда… а вот, кстати, ещё вопрос – на чём перебралась сюда, на этот берег? Вплавь – Крокодил сожрёт. Значит, на лодке. А у кого украла?..
Капелька затараторила:
– Нет-нет, я не украла, это старая отцова долблёнка… я её в камышах спрятала. Хочешь, покажу? Там есть мешки с пшеницей, просом, ячменём, гречкой… всё, что успела сложить ночью… ведь утром меня должны были приковать к Скале и я в муках, под солнцем, должна была бы умирать. У меня не было выбора. Даже Дудика заплакал и сказал мне – «Беги, я не вынесу твоих мук, я умру сам… наши тебя точно убьют… а Другие… ещё неясно, может, и пожалеют, и пригреют. Беги!..»
Дудика помог мне перенести мешки с зерном в лодку, и пока я плыла, слышала его жалобную игру… он ведь лучше всех играл на дудке, и всегда на Праздниках потешал племя. Тем и кормился, несчастный… он плакал, когда провожал меня… Дудика хороший, но слабый… – Капелька невольно сравнила его с новым чужим мужчиной и тут же невольно восхитилась им, новым Зверем, Мужчиной. Всей его суровой косматою мощью.
– Какой ещё Дудика? – в Зубе зашевелилось нечто злобное, тёмное, тяжкое, также не до конца понятное, как и само чувство к нежной Капельке. – Дудика…сопля, наверно. У нас тоже есть мастер играть на тростинке, так он хоть колдуну помогает чудеса творить… ну, кто тебе Дудика? Отвечай! И не смей врать, а то убью – вот тут!.. И даже не зарою в землю…
Зуб вынул чёрный нож и рывком, за густые белые волосы поднял Капельку с бревна. Он провёл острым ножом по её нежной тоненький шее, и сам себя испугался. Перед ним был не вепрь, не мамонт, а тоненькое, странное и совершенно беспомощное существо, которое он сам нежно и навсегда назвал Капелькой.
– Дудика был мой жених, я не вру!.. Его не посвящали в охотники, он был певец, но я и такого его любила… нас скоро должны были обручить…
– Что такое «Любила»? В племени Зуба не знали этакого слова. Женщин у них одевали, кормили, заботились о них. И, если жалели, старались не очень сильно бить в День Наказания. Это было у них в обычае – раз в месяц на плоском Белом камне в самом центре стойбища на виду у всего племени мужья должны были отхлестать плетьми всех замужних женщин. Каждый свою женщину. – Ровно сорока священными ударами плетей …