На работу в городскую больницу № 11 я попал совершенно случайно. После демобилизации из рядов Военно-морского флота СССР, где служил врачом на подводной лодке, я собирался поступить на работу в краевую больницу, тем более что мне было обещано место главным врачом Автуховым А.В.. На беседу к главному врачу меня привел главный внештатный рентгенолог края, заведующий кафедрой рентгенологии медицинского института профессор Розмарин А.В. еще в марте 1974 года. Но когда я после демобилизации в августе пришел к Розмарину, он, немного смущаясь, сказал, что обещанное мне место занято. Как я потом узнал, на эту должность устроилась работать его невестка, моя однокурсница. Они с мужем после окончания института жили на Украине, но через три года вернулись. Лена Анциферова (а именно так она звалась в девичестве) по специальности была врачом-гинекологом. Но работать по специальности не захотела, и тесть решил сделать её рентгенологом и взял на то место, которое обещал мне. Но к тому времени всех перипетий этого я не знал.
Розмарин при мне позвонил главному рентгенологу города Филимонову Э.Г. и у него узнал, где есть вакансии врача-рентгенолога. Тот назвал больницу № 11. Но для трудоустройства надо было туда поехать, переговорить с заведующим рентгеновским отделением и главным врачом больницы. Так вместо краевой больницы на улице Серышева в центре города я оказался «у черта на куличках», на 5-й площадке, в 11-й больнице. В больнице я до этого был один раз, когда навещал своего дядю Володю Пастернака во время его госпитализации по какому-то поводу. Добираться туда было сложно, ходил лишь один 33 автобусный маршрут.
Доехал с горем пополам, нашел рентгеновский кабинет, и предстал перед заведующей Лазаркевич Людмилой Станиславовной. Была она женщиной около 40 лет. Поговорили, я рассказал об учебе и службе в ВМФ, сказал, что я кандидат в члены КПСС (а это было престижным), и мы вместе с ней пошли к главному врачу Яковлевой Людмиле Николаевне. Она была примерно тех же лет, что и Лазаркевич. Мы поговорили о моем прошлом, о том, каким специалистом я хочу быть. Главный врач приняла предложение Лазаркевич взять меня на работу рентгенологом и направить на специализацию.
С её согласием взять меня на работу в больницу я поехал в городской отдел здравоохранения, к заведующей Шетенко Ларисе Степановна. Сама она пришла на эту должность из больницы № 11, и поэтому с большим удовольствием подписала приказ о направлении меня на работу в родное для неё лечебное учреждение. Так в сентябре 1974 года я оказался в городской клинической больнице № 11.
Работа началась со следующего дня. Я приехал в отдел кадров больницы с визой заведующей горздравотделом на моем заявлении о приеме на работу. Там меня встретил мужчина лет под 50, начальник отдела кадров Стрельник. Он оформил мою трудовую книжку, первую в моей жизни, написал приказ о моем приёме на работу и направил меня по уже знакомому маршруту в рентгенкабинет, на втором этаже стационара. Там меня весьма радушно встретили заведующая отделением Лазаркевич и другие сотрудники. Меня представили врачу-рентгенологу Янишевскому, рентгенлаборанту Агапитовой. Потом мы спустились на первый этаж, где тоже был рентгенкабинет, и там я познакомился с врачом Бацуновой и рентгенлаборантом Свинаренко. На этом в первый день мои знакомства с персоналом отделения закончились.
Именно в этот первый день работы я познакомился с профессором Александровичем Григорием Леонтьевичем. Когда уже были посмотрены все больные при рентгеноскопии, кабинет «растемнили» (Прим. – люди старше возрастом знают, что раньше им делали просвечивание грудной клетки и желудка в темном кабинете), и в наш небольшой кабинет врачей зашел профессор. Хотя он меня никогда не учил во время учебы, но я знал его и по фотографии в своем альбоме выпускников ВУЗа, да и лично не раз встречал в стенах «альма матер».
О профессоре Александровиче я много раз слышал очень хорошие слова от своей соседки по квартире в родном для меня поселке Херпучи на севере Хабаровского края. Её оперировали в этой больнице по поводу рака молочной железы. Операцию делал Анатолий Степанович Руденко, в те годы ассистент кафедры хирургии медицинского института, которую возглавлял профессор Александрович. (Прим. – позже Руденко стал доктором медицинских наук, профессором) Она рассказывала, как суетился персонал хирургического отделения, когда проводился профессорский обход. Всё убирали, старались, чтобы и в тумбочках больных был порядок, не дай Бог не было пыли, и уж тем более грязи. И когда в палату заходил в белоснежном наглаженном халате холеный (именно так почему-то называла его Агния Иннокентьевна) профессор Александрович, в палате все замирало. Больные лежали на своих кроватях и отвечали на вопросы профессора, после того, как лечащий врач рассказывал о них. Во время такого обхода Александрович подбодрил отчаянно трусившую Кокорину, что все будет хорошо, и волноваться не следует.
Зайдя в наш кабинет, Александрович приветливо поздоровался и, глядя на меня, спросил Лазаркевич:
- Что, новые кадры появились?
Та охотно ответила:
- Да, молодые кадры, после службы на флоте пришел новый доктор.
Я встал, мы познакомились, пожав друг другу руки.
- И никакой он не холеный. Обычный уважающий себя профессор, очень доброжелательный, - подумал я.
Потом Александрович и Лазаркевич обсудили одного больного, которого накануне смотрела на рентгене Людмила Станиславовна. Решили все вопросы и, уходя, Александрович посоветовал мне учиться у своей заведующей, очень грамотного, высококвалифицированного врача-рентгенолога, которой он полностью доверяет. Так состоялось наше с ним личное знакомство, которое продолжалось почти четверть века.
Я не был сотрудником этого замечательного врача и преподавателя, я мог смотреть на него как-бы со стороны, и поэтому мои воспоминания о нем будут несколько субъективны, да и память временами подводит, поэтому прошу моих коллег, сослуживцев по работе в больнице № 11, в медицинском институте, хирургов края, не судить меня слишком строго. Я очень хочу, чтобы память об этом незаурядном человеке была не только у его современников, но знали о нем и наши потомки.
Со следующего сентябрьского дня 1974 года и до апреля 1986 года мой рабочий день начинался в ординаторской хирургического отделения, где дежурная в ночь смена докладывали итоги дежурства. Вначале я ходил на эту утреннюю планерку вместе со своей заведующей Лазаркевич, потом уже один. Планерку проводил профессор Александрович. Он же проводил и совещание, на котором обсуждали планируемые на предстоящие дни операции. И на этом мероприятии я тоже присутствовал. Иногда мне давали слово, чтобы дать пояснения по поводу больных, которых я обследовал на рентгене.
Я не буду описывать все наши встречи с Григорием Леонтьевичем, постараюсь изложить самое главное, что мне в нем запомнилось. В первую очередь как учителя многих и многих студентов педиатрического факультета Хабаровского медицинского института, а также решивших стать хирургами выпускников ВУЗа. Очень интересные лекции профессора Александровича, профессорские обходы, консультации, занятия с врачами-интернами и слушателями факультета повышения квалификации – все это можно поставить в плюс Григорию Леонтьевичу. Он был прекрасным клиницистом и хорошим оперирующим хирургом. На моей памяти многие сотни больных, которые благодаря лечению или операции, проведенной Александровичем, продолжали жить долгие годы.
Григорий Леонтьевич интересовался, что творится в мире в части оказания хирургической помощи, и если это подходило для его клиники, внедрял у себя. В 60-е и 70-е годы прошлого века очень распространенным заболеванием желудка и 12- перстной кишки была язвенная болезнь. Еще в XIX веке язву, которая в любую минуту может дать сильное кровотечение или постепенно превратиться в рак, начали оперировать. Было два основных способа операции, по Бильрот-1 и Бильрот-2. Более физиологичной была операция по Бильрот-1. При этом удалялось 2/3 желудка (чтобы уменьшить кислотность желудочного сока), начальный отдел 12-персной кишки и оставшиеся части сшивались между собой. Пища, таким образом, шла естественным путем через желудок и 12-перстную кишку в тонкий, а затем в толстый кишечник. Но поступала, можно сказать, самотеком. Это не совсем физиологично.
В конце 60-х годов японец Маки усовершенствовал операцию Бильрот-1, предложив сохранять привратник (жом между желудком и 12-персной кишкой, примерно как заднепроходное отверстие). В таком случае пища поступала в кишечник порционно, по мере переваривания в желудке. Вот такую операцию и освоили в нашей больнице. В СССР такую операцию, кроме хирургической клиники профессора Александровича Г.Л. делал профессор Шалимов А.А. в Киеве и профессор Земляной в Волгограде. Еще кто-то в Ленинграде, но я фамилию этого доктора забыл. И больше нигде. Даже в Москве. Московские профессора вообще считали, что только они могут предложить что-то стоящее, на всех смотрели свысока. Больше сотни больных с язвенной болезнью были прооперированы по методике пилоросохраняющей резекции, которая получила название операция по Маки-Шалимову. И большинство их них стали себя очень хорошо чувствовать и не испытывать никакого дискомфорта при употреблении пищи, как часто бывает после резекций по Бильрот-1 и особенно по Бильрот-2.
Еще одна патология желудочно-кишечного тракта, которой предметно занимались в больнице с активным участием рентгенологов, была артерио-мезентериальная компрессия 12-перстной кишки. Это заболевание обычно бывает у людей астеничного сложения, чаще у худых женщин. При этом заболевания сдавливается сосудами выход из 12-перстной кишки, пища застаивается в ней, присоединяются застой желчи в печени и панкреатического сока в поджелудочной железе. Помочь может только реконструктивная операция. Вот их и делали в нашей больнице. В мою бытность эти операции делал доцент Вениамин Семенович Верник, а вот ассистировал ему на этих операциях тогда еще аспирант Панасьян. Позже он успешно защитит кандидатскую диссертацию на эту тему, хотя сам оперировать этих больных так и не научился. Но это совсем другое дело, не каждому дано стать хорошим оперирующим хирургом.
Я не знаю, проводилось ли хирургическое лечение дивертикулитов желудочно-кишечного тракта в других хирургических клиниках, а вот профессор Александрович оперировал таких больных. Именно во время таких операций меня часто приглашали в операционную с рентгенограммами больного, лежащего на операционном столе. Дело в том, что под наркозом вводятся препараты, расслабляющие мускулатуру, и небольшой спавшийся дивертикул не так просто заметить, даже войдя в брюшную полость и найдя кишку, где он был отчетливо виден на рентгенограммах. И приходилось мне идти в операционную, одевать стерильный халат, маску, колпак и показывать профессору, где локализуется дивертикул.
У Григория Леонтьевича установились очень хорошие отношения с профессором Витебским из Кургана, основоположником так называемой клапанной гастроэнтерологии. Витебский приезжал в Хабаровск с циклом лекций, группа наших врачей из больницы ездила к нему в Курган на стажировку. Очень интересный человек и настоящий подвижник. Его популярность в Кургане была не меньшей, чем у травматолога-ортопеда Елизарова, тоже пионера в применении металло-остео-синтеза в травматологии и ортопедии, который поставил на ноги знаменитого прыгуна Валерия Брумеля.
Профессор Александрович не только отвечал за результаты лечения больных, которых лично оперировал, но всех больных в хирургической клинике. Поэтому нередко он приходил к нам в рентгенкабинет для осмотра тяжелых, особенно послеоперационных, больных под экраном вместе с рентгенологами. Это позволяло ориентироваться при возможных осложнениях оперативного вмешательства.
Я заметил одну особенность, связанную с Александровичем. Он практически не болел, когда шел учебный процесс в институте, и он каждый день бывал в своей клинике. Каждый вечер дежурный хирург после обхода звонил Григорию Леонтьевичу и докладывал ему о всех больных, которые требовали особого внимания, получал нужные рекомендации. Но вот когда можно было отдохнуть, профессор уходил в отпуск, он часто заболевал. Мне казалось, что этот уже немолодой человек, когда находится в течение года в тонусе, то его организм легко справляется со всеми нагрузками. А как только тонус ослабевал, тут же следует болячка. Поэтому и оставался работать в уже в должности профессора на созданной им кафедре Григорий Леонтьевич и тогда, когда мог уйти на заслуженный отдых.
Индустриальный район города Хабаровска в полной мере оправдывал своё название. В нем было много промышленных предприятий, рабочих общежитий, где был распространен производственный и бытовой травматизм. Так что весьма часто в хирургической клинике были больные с кистами разной этиологии, чаще травматической. Так что мы, рентгенологи больницы на этой патологии глаз, как говорится, набили. И это однажды мне помогло поставить правильный диагноз, когда я уже не работал врачом-рентгенологом. А случилось это так.
В 1990 году мне в краевой отдел здравоохранения, где я работал заместителем заведующего отделом здравоохранения, позвонила моя тетя Лиза и попросила меня помочь моей двоюродной сестре Татьяне Прохорихиной. Она уже больше недели находилась на обследовании в Хабаровской краевой больнице, но диагноз был так и не ясен.
Приехав в больницу, и найдя палату, в которой находилась Таня, увидел, что её консультирует доцент кафедры терапии. Узнав, что ей накануне делали рентгеновское исследование желудка, я, чтобы не терять времени, решил сходить в рентгенкабинет, и посмотреть сделанные снимки. Мне хватило одного взгляда на них, чтобы поставить правильный диагноз. Не потому, что я такой умный, просто во время своей работы в больнице № 11 я неоднократно сталкивался с подобной патологией, и довольно неплохо разбирался в её рентгеновской диагностике. Даже выступал с докладом об этом на совместном заседании научных обществ хирургов и рентгенологов. Пригласив в рентгенкабинет заведующего урологическим отделением, где лечилась Таня, а также её лечащего врача, я подсказал, что надо сделать еще, чтобы подтвердить мое предположение. А сам прошел в палату к Тане, которую к тому времени закончили консультировать. И на салфетке нарисовал, что у неё в животе. Эту салфетку она хранит до сих пор и при случае вспоминает об этом.
Моё предположение подтвердилось полностью. У Тани, очень полной женщины, в животе имелась киста емкостью около 3 литров. Представляете в животе 3-х литровую банку? Вот эта киста оттесняла левую почку со своего законного места, сдавливала её, нарушая функционирование, оттесняла желудок, что привело к формированию диафрагмальной грыжи, оттесняла печень. И каждый специалист, консультирующий Таню в больнице, все это находил, а собрать все это вместе и найти причину не могли. Уж больно специализированные отделения были (да и есть до настоящего времени) в краевой больнице, и каждый знал только своё. Думаю, если бы Таня попала в больницу № 11, ей бы сразу поставили правильный диагноз. Таню перевели в хирургическое отделение и после соответствующей подготовки прооперировали. Киста была таких размеров, что удалить её было невозможно. Сделали соустье между полостью кисты и тонкой кишкой, куда содержимое кисты опорожняется по мере накопления.
Об этом интересном случае собрались рассказать на заседании краевого научного общества хирургов. На него пригласили Таню, а та попросила прийти и меня. Многолетний председатель общества профессор Александрович был немало удивлен, увидев чиновника краевого уровня на заседании общества. После сообщения оперирующего хирурга доцента Панюшкина предоставили слово Тане для ответов на вопросы хирургов. В завершении Таня сказала, что первым правильный диагноз ей поставил двоюродный брат, т.е. я. И в качестве доказательства показала мой рисунок на салфетке. После этого профессор Александрович прочитал в мой адрес панегирик и рассказал, что рентгенолог Щербаков в больнице № 11 очень хорошо диагностировал кисты забрюшинного пространства и не такие огромные, как в данном случае, что намного сложнее
Несмотря на свой авторитет и уважение коллег, Григорий Леонтьевич не чурался в сложных случаях посоветоваться со своими коллегами-профессорами с других кафедр и специальностей. Мне кажется, он делал это чаще других. Я не раз видел ведущих клиницистов города на этих консилиумах, мне больше всего запомнился из них профессор Борис Залманович Сиротин, кафедра которого была на базе городской больницы № 3. К каждому консилиуму Александрович тщательно готовился, если в том была необходимость, привлекал и нас, рентгенологов. В те годы не было ультразвуковых исследований, и эндоскопия была не очень распространена, поэтому 80% диагнозов ставилось с помощью рентгеновских методов исследования. Иногда мы вместе находили решение и ставили правильный диагноз еще до консилиума, но тот был уже назначен, люди в пути. В этом случае я часто был свидетелем того, как Григорий Леонтьевич триумфально выкладывал свою точку зрения после обсуждения всеми участниками консилиума, и все с ней соглашались.
Григорий Леонтьевич заведовал кафедрой хирургии на факультете усовершенствования врачей, поэтому у него практически весь год были слушатели из числа хирургов, приезжающих со всех территорий Дальнего Востока повысить свою квалификацию. А потом нашего профессора приглашали в крупные дальневосточные города для консультаций, и он никогда не отказывался. И если не мог разобраться на месте, предлагал присылать больных к нему в клинику в Хабаровск. Так что нам, рентгенологам, тоже приходилось заниматься диагностикой этих непонятных больных. Это было трудно, но интересно.
Будучи многолетним председателем правления краевого научного общества хирургов, профессор Александрович много сил прикладывал к тому, чтобы заседания общества проходили интересно, и на них рассматривались актуальные в хирургии вопросы. Часто проводились совместные заседания с другими специалистами. По крайней мере, я помню четыре совместных заседания с нами, врачами-рентгенологами, где мы говорили о возможностях рентгеновского метода исследования в диагностике хирургических болезней. После отъезда в Москву профессора Сергеева С.И. и смерти профессора Нечепаева С.К., профессор Александрович Г.Л. остался «последним из могикан».
Я не знаю точной статистики и не могу назвать точной цифры, сколько учеников Александровича защитили кандидатские и докторские диссертации, но то, что он был один из самых продуктивных заведующих кафедр Хабаровского медицинского института, уверен. Григорий Леонтьевич в отличие от многих научных руководителей не чурался переписывать некоторые главы или фрагменты глав своих учеников, об этом я знаю не понаслышке. И подавляющее количество его учеников успешно защищали диссертации, его авторитет как ученого и научного руководителя был очень велик, даже в Москве.
Мне бы хотелось упомянуть и коллег по хирургической клинике, которую долгие годы возглавлял профессор Александрович Григорий Леонтьевич. Доцент Верник Вениамин Семенович, невысокого роста человек, очень классный оперирующий хирург. Ассистенты Руденко Анатолий Степанович, высокого роста мужчина с удивительно мягким для такого роста лицом. Мостовец Николай Григорьевич, полная противоположность Руденко – среднего роста, очень щуплый мужчина, но прекрасный оператор. Больные, которых он оперировал, обычно проходили без всяких осложнений. Легкая рука у него была, все это признавали. Комарова Валентина Евгеньевна, очень опытный врач и преподаватель. Позже в клинику пришли работать ассистентами Виталий Кирчанов, Николай Бояринцев, Евгений Николаев, которые продолжили традиции хирургической клиники. Руденко, Николаев, Бояринцев стали в будущем докторами медицинских наук.
Но основная нагрузка на лечение больных хирургического профиля ложилась на персонал хирургических отделений больницы. В ней было два хирургических отделения по 60 коек в каждом. Первое отделение для так называемых чистых больных, а второе – гнойных, т.е. больных с разными гнойными процессами – остеомиелитов, гнойников, абсцессов и других подобного рода процессов. А в первом лежали больные с раком, язвами желудка и других отделов желудочно-кишечного тракта, дивертикулами, холециститами, с варикозно-расширенными венами и другой патологией. В случае нагноения операционных ран и других осложнений больные могли переводиться во вторую хирургию.
Заведовал хирургическим отделением № 1 Валерий Убиенных, в штате отделения были ординаторы Балашова Анна Афанасьевна и Мигачев Владимир Ильич, невысокий горбун с детства, который, несмотря на врожденный дефект, достиг немалого мастерства хирурга. Были еще врачи-ординаторы, которые постоянно менялись за те годы, что я проработал в больнице. Среди них мой сокурсник Евгений Зайков, Иван Довгий, Леонид Жестков, Клементин Топалов - районный онколог, другие врачи-дежуранты.
А хирургическим отделением № 2 заведовал Евгений Сергиенко. А вот кто был у него ординаторами, не помню. Они там довольно часто менялись. Позднее там стал работать Анатолий Савицкий, который сменил Сергиенко в должности заведующего отделением.
Но какими бы не были искусными операторами хирурги, без надлежащего обеспечения наркоза и анестезии, а также ухода за больными в послеоперационном периоде успеха не будет. И здесь огромную роль играют врачи-анестезиологи-реаниматологи. Когда я пришел на работу в больницу, реанимационно-анестезиологическим отделением заведовал Алексей Лошманов, в отделении работали Петр Костанецкий, Володя Петров, мой однокурсник, и другие врачи. Позже пришел работать в палату интенсивной терапии Юра Збарацкий, с которым мы встречались на спортивных площадках в институте.
Вообще я бы мог еще долго писать о работе хирургических отделений, с которыми плотно работал до назначения меня заведующим отделением. Но все же я пишу свои воспоминания с позиции врача-рентгенолога, поэтому позволю напомнить лишь некоторые фамилии врачей и медицинских сестер хирургических отделений. Операционные сестры Иванкина, Чернухо, Байкова, Кустова, сестра-анестезистка Ткач, постовая сестра Полина Федоровна и процедурная Галина Ефимовна – вот те имена и фамилии, которые у меня остались в памяти.
Профессор Александрович много усилий прикладывал, чтобы кафедральные работники и больничные сотрудники работали в унисон, дружно. Этому способствовали такие мероприятия, как совместное празднование Международного женского дня 8 марта. В этот день все сотрудники клиники собирались в большом кабинете профессора и мужчины поздравляли женщин, дарили им подарки, все вместе пили чай с тортом и фруктами. И во главе всего этого мероприятия был Григорий Леонтьевич, всегда красиво одетый, с радостной улыбкой поздравляющий своих сотрудников-женщин.
Еще одним совместным мероприятием на моей памяти было празднование очередного Юбилея кафедры хирургии, которое проводили в ресторане «Дальний Восток». На нем присутствовали руководители института, некоторые заведующие хирургическими кафедрами, сотрудники кафедры и больницы. Я помню, как две моих коллеги из рентгеновского отделения спели посвященные сотрудникам кафедры частушки, а я подыгрывал им на гармошке. Всем было очень весело, много теплых слов было сказано в адрес заведующего кафедрой и его сотрудников, и все слова звучали от чистого сердца.
Я не знаю, помнит ли кто, что у профессора Александровича был выговор по партийной линии в далеком 1978 году. Он был вынесен совершенно незаслуженно, и у всех участников того судилища остались очень неприятные воспоминания. А случилось вот что. В больнице умерла молодая девушка от тромбоэмболии легочной артерии. Это такое состояние, при котором оторвавшийся тромб закупоривает сосуд, через который кровь поступает легкие. Смерть наступает очень быстро, спасти таких больных бывает невозможно. В данном случае этому состоянию предшествовала операция по поводу аппендицита. Девушка шла на поправку, и вдруг такое осложнение. Профессор Александрович попросил сделать вскрытие этой девушки главного патологоанатома края профессоау А.И.Зеленского. При вскрытии оказалось, что у этой девушки врожденное сужение всех сосудов, в том числе и легочной артерии. Вины врачей в смерти не было. Предвидеть такое состояние было невозможно. Но мать девушки написала жалобу в ЦК КПСС, оттуда жалоба попала в крайком партии к первому секретарю Черному А.К., который наложил резолюцию «Примерно наказать», и отправил жалобу в горком партии. Была комиссия, которая нашла кое-какие недостатки в работе хирургического отделения больницы, но вины врачей в смерти девушки не выявила.
И вот на бюро горкома партии рассматривается жалоба. Первый секретарь горкома КПСС Попов был в отъезде и председательствовал на бюро второй секретарь Богданов. Был этот человек типичный партаппаратчик, не очень старавшийся вникать в суть проблем, а выполняющий указания свыше. Увидев резолюцию Черного, он не мог ослушаться своего вышестоящего партийного руководителя. Стал придираться к мелочам в работе хирургического отделения, кафедры медицинского института. О смерти девушки уже не вспоминали. Все попытки оправдаться ректора института Рослякова А.Г., заведующего кафедрой Александровича Г.Л., главного врача больницы Яковлевой Л.Н. только вызывали новые приступы упреков со стороны Богданова. Кончилось все тем, что были объявлены партийные взыскания Рослякову, Александровичу, Яковлевой, оперирующему врачу хирургу Топалову, а аспиранта института Штангрета, в чье дежурство умерла девушка, исключили из партии и из аспирантуры. Меня не наказали только потому, что я первый год был секретарем партийного бюро.
Все взыскания были настолько несправедливы, что нашему возмущению не было предела. Особенно возмущался профессор Александрович, которого обвинили в некомпетентности. Его еле отговорили не писать жалобу в ЦК КПСС на несправедливость горкома партии. Так я столкнулся с тем, как можно правое дело при умелом манипулировании некоторыми фактами сделать неправым. Через год партийные взыскания были сняты. На бюро Индустриального райкома партии, где снимали выговоры с коммунистов больницы Яковлевой и Топалова, первый секретарь Мещеряков на вопрос членов бюро, за что они были, сказал, что поторопились, и не стал ничего больше говорить. Получился единственным пострадавшим в этой истории Штангрет, которому не дали закончить аспирантуру и написать диссертацию, тем самым погубив его научную карьеру.
Потом я покинул стены городской клинической больницы № 11, но наши пути с профессором Александровичем еще не раз пересекались. В частности, мы очень плотно с ним общались, когда в больницу попал недавно назначенный губернатор Хабаровского края Виктор Иванович Ишаев. Он приказал вести его именно в эту больницу, когда открылось желудочное кровотечение, так как за несколько лет до этого ему здесь же удалили желчный пузырь, и сделал это Иван Григорьевич Довгий. Мой шеф, начальник краевого управления здравоохранения Анатолий Иванович Вялков, был избран депутатом Верховного Совета РСФСР и уехал на съезд, а мне поручил контролировать лечение губернатора. И я ежедневно общался с Григорием Леонтьевичем, и потом шел к Виктору Ивановичу.
Когда жесткие штатные нормативы, спущенные вышестоящими Министерствами, перестали действовать, в нашем управлении здравоохранения решили вместо главных терапевта и хирурга ввести должности советников по терапии и хирургии. Ими стали профессора Островский А.Б. и Александрович Г.Л. Они стали присутствовать на всех планерках у начальника управления, знакомиться со многими руководящими документами по своему профилю, принимать участие в подготовке уже наших приказов и распоряжений. Конечно, и Островскому и Александровичу, всю жизнь проработавшим педагогами в институте, было нелегко войти в чиновничью работу, но мы старались не загружать их рутиной, а дать возможность вносить свои предложения для улучшения работы тех служб, что были им подведомственны. Для Григория Леонтьевича, которому было уже за 70 лет, тяжело было много ездить в командировки, но не поехать в город Комсомольск, где главным хирургом был его ученик Ефим Фишлевич Секулер, он не мог. Вернувшись из Комсомольска, он пришел ко мне, как к куратору города, чтобы поделиться своими впечатлениями о хирургической службе в медицинских учреждениях. Общее впечатление у него было самое благоприятное. Секулер вполне справлялся со своими задачами организатора хирургической службы города, принимал всегда взвешенные и обдуманные решения. Александрович рассказал, как прошло в городе заседание научного общества хирургов, на котором он присутствовал как председатель краевого общества. Ему понравилось в Комсомольске, и мне, как куратору этого города, было приятно услышать мнение такого маститого профессионала, каким был профессор Александрович Григорий Леонтьевич.
Я жалею, что мне не довелось попрощаться с ним, когда он уезжал на ПМЖ в Израиль к своему сыну Алику, как все звали Александра Григорьевича Александровича. И с сожалением узнал, что Григорий Леонтьевич вскоре умер на чужбине.