Третий вагон автор Сушко Анатолий

 


 Третий вагон   (путевой очерк)


   Еще никто не знал, что поезд опоздает в Киев на целые сутки, и жизнь в вагонах шла по заранее намеченной, тщательно продуманной программе. По утрам, ровно в 7 часов, из купейного динамика раздавался приятный, как весенний ручеек, голос:
- Доброе утро, товарищи туристы.
   Далее сообщались день недели, план дневных мероприятий, затем звучала музыка, а ровно в 8 тот же голос приглашал на завтрак в вагон-ресторан. Между завтраком и обедом слушали музыку и песни, рассказы о местах, где предстоит еще побывать; предлагались разные викторины и другие мероприятия. После обеда объявляли тихий час, называемый так условно - скрипели стены, залпом врывались и тут же замирали гудки встречных поездов. Ровно в 19 часов начинался ужин, после которого проводились вечера отдыха. Но каждый день отличался своими особыми событиями.
   
   В первый день слово «турист» было единственным, что объединяло, а вернее, пока обобщало людей, очень разных по возрасту, про профессии, по кругозору, по характеру, и так далее, но жаждущих новых мест, новых встреч, новых впечатлений. Чтобы как-то руководить этим пестрым коллективом, в каждом вагоне избрали старосту. Выборы проходили по принципу – «лишь бы не Меня». Впрочем, были случаи, когда отдельные туристы сами желали быть старостой; при этом никто не возражал, но никто и не одобрял: на них смотрели с сомнением и даже с сожалением, как на неудачников, обделенных в жизни руководящей должностью.
   На плечи старост легли заботы по соблюдению порядка в вагонах, по выполнению расписания и программы, установленных штабом турпоезда по сплочению коллектива. Первым делом, каждому вагону надлежало иметь  свой девиз и свою эмблему. Это похоже на задачу конструктора, пытающегося совместить множество, на первый взгляд парадоксальных проблем, тем не менее она была решена везде и, конечно, не без юмора. Например, четвертый вагон, где совершенно случайно оказались люди до седин умудренные жизнью, и по количеству распределялись поровну (18 женщин 18 мужчин), избрали себе девиз «Иван да Марья»; а 8-й вагон, где опять же, совершенно случайно, женщин оказалось в 4 раза больше, объявили девиз: «Какая Марья без Ивана»; а в 3м вагоне предлагался девиз- «Мы покоряем пространство и время», но женщины, коих оказалось большинство, обеспокоенные войной во Вьетнаме, отвергли это предложение и заявили в один голос» - «Нам нужен мир». Этот девиз и остался у туристов третьего  вагона, а в соответствии с ним и эмблема: парящий в свободном полете белый голубь на фоне земного шара, окаймленного красной гвоздикой (кстати, символом революции, которая редко бывает бескровной). Правда, это было только в России; в мире же красная гвоздика считалась символом любви, божественной красоты, цветком, который защищал от злых сил…
   
  Девиз с эмблемой были вывешены в коридоре, чтобы их могли видеть не только члены жюри, но и каждый прохожий.
  Часа два спустя, по радио сообщили: «За содержательность и художественное оформление  эмблемы первое место присуждается 3-у вагону. Взрыв ликования пронесся по вагону, все вышли в коридор, улыбаясь друг другу, и эта коллективная улыбка, подобно вспышке электросварки, что в один миг соединяет куски металла в прочную арматуру, растопила холодок отчужденности; кто-то предложил спеть и тут же, в кругу женщин, возникла песня. Нерешительно, будто стесняясь собственных голосов, их поддержали мужчины. Хор приобрел стройность, когда в него влился смелый и чистый баритон Толи Кудлаева. Через куплет он вдруг смолк, и песня погасла. Под удивленные взгляды замолчавших певцов он громко рассмеялся, развел руками и просто сказал: - Дальше слов не знаю. И оказалось – сколько ни начинали песен, никто не знал слов до конца; значит редко собираются люди за веселым застольем, редко поют…
   Долго не расходились. Образовалось несколько групп, в которых шел негромкий разговор, - люди знакомились.

   В дороге люди более откровенны, быстро знакомятся друг с другом и за короткое время узнают больше, чем могли бы узнать соседи, прожившие всю жизнь рядом, особенно в городе.
   Вообще-то странно: в деревне каждый живет в отдельном доме, однако всё знает о каждом ее жителе, а в городе люди живут в одном доме и не знают друг друга, даже в одном подъезде. Казалось бы такая концентрация должна объединять людей, ускорить их общение, а вот нет же, всё наоборот… (позволю себе заметить, что это происходит по вполне понятным причинам: людей объединяет общность интересов, а не общность жилья; стремление их сближаться друг с другом. Есть такие личности, которые в любом месте становятся центром внимания, и именно  внимание  к этой персоне постепенно сближает их друг с другом. Люди из большого дома часто рассасываются по разным местам, разным предприятиям, и там они имеют точки пересечения и этого вполне достаточно одному человеку. Деревня – предприятий мало, люди постоянно сталкиваются на улице, в одном магазине…  Можно приводить массу примеров, чтобы объяснить сложившееся «отчуждение» людей в городах).
   
   Уже через сутки все перезнакомились, лишь один человек в вагоне вел себя сдержанно, даже нелюдимо. Звали его Михаилом Петровичем. Чаще всего он сидел за столиком в своем купе или лежал на верхней полке. В вагоне его быстро окрестили «дедом». На крупных станциях, когда тот дремал на своей полке, шутили: - Дед, иди погляди на город, может себе старушку приглядишь! Он хмуро и немногословно отшучивался, молча выходил в тамбур и так же молча курил. И лишь когда проезжали город Пензу, он вышел в коридор и неотрывно смотрел в окно, смотрел молча, удивленно покачивая головой, при этом губы его шевелились, будто что-то шептали, а когда поезд остановился, сказал задумчиво своему соседу:- Да, не узнать, ничего не узнать…
- А вы раньше здесь бывали?
- Бывал…
   И рассказал, что здесь, в Пензе,  он лежал в госпитале после ранения в Сталинграде. Думал на фронт вернуться, но куда там - еле ноги волочил, до сих пор вот не здоровится.
- Что им, - кивнул он на вагонный коридор с толпящимися у окон туристами, - молодые, здоровые, веселые, … дедом окрестили… Было бы у меня здоровье, я бы еще показал, какой я дед… Обида чувствовалась в его голосе.
   Сосед осторожно повел с ним разговор. Оказывается, и в эту турпоездку поехал для того, чтобы посмотреть на места бывших боёв:
- Уж очень хочется Сталинград посмотреть, что там сейчас, как выстроили город. Ведь я видел его весь разрушенный,- рассказывал он.
 И уже потом, в Волгограде, когда мы стояли возле разрушенной мельницы – единственным зданием, оставленным как мемориал разрушений, говорил, что город весь выглядел вот таким, как эта мельница и даже хуже…
   А спустя сутки после этого разговора в вагоне произошел случай, заставивший туристов взглянуть на Михаила Петровича другими глазами.
   Шли пятые сутки путешествия. По программе  мы должны были быть уже в Киеве, а поезд всё шел и шел мимо незнакомых станций, и если останавливался на какой-нибудь малоизвестной, то надолго. Было неясно, где мы едем, и когда, наконец, будем в Киеве. В штабной вагон потянулись ходоки с вопросами, и тогда по вагонному радио объявили, что поезд опоздает в Киев на сутки, с связи с чем наше пребывание там  сокращается на такой же срок. Всё, казалось бы, стало ясно, но среди туристов появились недовольные.
 
   Перед обедом в третий вагон явился «парламентёр»  от  недовольных с тетрадкой в руках. Он заходил в каждое купе и с возмущением говорил об ужасном безобразии, творящемся в поезде и вообще на железной дороге.
   - Они не имеют права сокращать программу и должны предоставить нам экскурсии на все три дня. Кроме того,- говорил он,- в ресторане нам дают неполноценные блюда, значит кто-то этим пользуется и пусть за это ответит. Вот туту написана жалоба в Бюро путешествий и копия – в Министерство Путей  Сообщения. После этого он протягивал тетрадку, ручку и просил подписаться в двух местах. Как ни странно, но подписей было уже немало.
   Когда он вошел в купе Михаила Петровича, оттуда послышался шумный разговор, а через минуту дверь резко распахнулась, оттуда выскочил испуганный парламентер, за ним Михаил Петрович в сильном возбуждении и прогромыхал репродукторным басом, который енизвестно где вмещался в его щуплом теле:
- Провокатор! Тебя кто послал, кто уполномочил?! Ишь ты, его плохо кормят, плохо обслуживают!...
  Тот боязливо пятился к тамбурной двери, но видя, что на шум из купе выходят туристы, остановился и жалобно пропищал:
 - Отдайте тетрадь.
   Михаил Петрович поднял над головой тетрадку, и , обращаясь к туристам, спросил требовательно:
- Кто из вас подписался в этой тетради?
   В третьем вагоне, как оказалось, подписалось только двое.
- А вы видели Что вы подписываете? – обратился к ним Михаил Петрович, - здесь вообще нет никакого текста, только подписи под чистым листом, а Что там  напишут  еще неизвестно…. При этом Михаил Петрович разорвал над головой тетрадку пополам и бросил к ногам парламентера: - А теперь убирайся, пока тебя ни вышвырнули из вагона!
   Парламентер-провокатор вмиг исчез за дверью.
- Товарищи, -  укоризненно обратился Михаил Петрович ко всем, а в коридоре были уже все, - надо же думать и смотреть - что вы подписываете! И ушел в свое купе. После этого никто уже ни назвал его дедом, а только уважительно – Михаилом Петровичем.

   А поезд шел. Шел медленно и без остановок. За окном мелькали дубовые перелески, белые поля, дальние села, элеваторы, нагромождения вагонов, снова поля, и казалось – нет конца и края этой огромной земле, среди которой затерялся далекий город Киев.
   Поезд шел, уже пятый раз подряд звучала музыка магнитофонных лент, припасенных в дорогу, а никаких новостей, никаких последних известий не передавали. Поездное радио, как нам объяснили, не могло из-за сильных помех принимать и транслировать радиопередачи центрального радио. Пока частыми были остановки, мы всегда имели свежие газеты и знали обо всех событиях, происходящих в мире, теперь же ощущали газетное голодание.
   В то время во Вьетнаме шла война, развязанная китайскими агрессорами, и все внимательно следили за ходом событий, с тревогой ожидали новостей, поэтому отсутствие информации, эта неизвестность угнетали неимоверно.

   А поезд всё шел и шел…
   Вечером, после ужина, когда туристы готовились ко сну, в вагон вбежала испуганная Надя, староста третьего вагона, и закричала:
 - Война! Слышите, война началась!
   Коридор вмиг заполнился, Надю окружили с опаской и недоверием:
 -  Говори толком что случилось!
 -  Говорю же вам, война началась!  В четвертом вагоне все домой собираются. Только поезд остановится – я тоже на самолет и домой!
 - Откуда ты взяла, кто тебе сказал?
 - Все говорят, все домой собираются.
   Поднялась суматоха. В купе вмиг стало тесно, шум, слезы, хватают вещи, складываются…
 - Товарищи, товарищи! – это кричит Петр Разумов, сосед Михаила Петровича,- Внимание, прекратите панику! Это ложные слухи! Коммунисты!  Есть в вагоне коммунисты? Прошу пройти в седьмое купе, остальным занять свои места и не выходить без команды!
   В третьем вагоне оказалось пять коммунистов.
-  Надо  немедленно прекратить панику, - обратился к ним Разумов, -  и успокоить людей. Надо выяснить кто распустил этот провокационный слух. Предлагаю немедленно разойтись по вагонам и успокоить людей. В третьем вагоен останется Михаил Петрович, я иду в штабной, а остальные – по порядку номеров. Другие мнения есть? …Вот и хорошо! Пошли!

   А поезд всё шёл и шёл, так же медленно и без остановок.
Директора рейса, симпатичную женщину, он нашел испуганной и растерянной. Она ничего не предпринимал, не знала как поступить.
- Кто распустил эти слухи?
- Сама не знаю,- растерянно отвечала Елена Николаевна (так звали директора).
- Где комиссар поезда, - требовательно спросил Разумов.
- Какой комиссар? Есть начальник поезда, бригадир поезда, а комиссара нет.
- Кто из политработников входит в состав штаба?
- Никого нет, есть только культмассовики.
- Соберите их и немедленно организуйте радиовикторину, или что там еще…. Люди сразу поймут, что всё в порядке.
- А вы, собственно, кто такой, чтобы здесь командовать?! – возмутилась директор, оправившись от растерянности.
- Я по поручению коммунистов третьего вагона и как член  …ского райкома партии. А вы коммунист?
- Нет.
- Тогда не медлите!

   Минут через пять заговорило вагонное радио. Приятный, как ручеек, голос приглашал на танцы в вагон-ресторан, а еще через полчаса была выяснена личность, пустившая этот слух. Им оказался официант ресторана, у которого был мощный приемник «Спидола». Слушать-то он слушал, но сам к вечеру был пьян, и не разобравшись, сказал кому-то из туристов, что началась война, имея ввиду вьетнамо-китайские события. Его лишили преемника до конца рейса, пообещав по возвращении освободить и от работы.
   После этих событий из штабного вагона ежедневно приносили свежие газеты, у туристов резко вырос интерес к политическим событиям в мире. Весь третий вагон собирался в седьмое купе, где проводилась громкая читка и обсуждение газетных новостей. Так было до конца рейса. Часто на эти мероприятия приходила и Елена Николаевна, а Петра Разумова часто приглашали в штабной вагон, когда там обсуждались серьезные или спорные вопросы, и который стал как бы внештатным комиссаром поезда.

   В Волгограде или Сталинграде , как до сих пор называют свой город многие жители, произошел интересный случай. Наш экскурсовод,  молоденькая девушка  с мегафоном, рассказывала подробности о доме Павлова, о бойце Афанасьеве, который (всего-то через улицу!)  двое суток добирался к своим за подкреплением. Когда она закончила рассказ, к ней подошел Михаил Петрович и спросил , как звали Афанасьева. Та назвала.
- Значит, тот! – сказал он.
- А вы что с ним знакомы?
- А как же! Я вместе с ним брал вот этот дом и тут был ранен.

   Потом Михаил Петрович рассказал об этом бое, об этом доме всё, что видел своими глазами, пережил и испытал на себе.
   После Волгограда к нему стали относиться с огромным уважением, а Толя Кудлаев посвятил ему свои стихи, которые поместили в красочно оформленной стенгазете с таким заголовком: «Михаилу Петровичу Корниченко, туристу нашего вагона, участнику боёв в Сталинграде, СЛАВА!»
   Ему очень понравилось, хотя он не хотел этого показывать.

   Это путешествие по местам боевой славы для всех туристов было и познавательным, и поучительным, и патриотическим. Возвращались мы уже дружным и сплоченным коллективом, способным вершить большие дела  не только во время отдыха, но и на работе.


Ст.Критово
Декабрь 1984г.   Сушко Анатолий Васильевич


22 сентября у Анатолия день рождения. Несколько лет назад я была у него в гостях, мы сдружились, и он подарил мне свои работы. Что-то он печатал, я в подробности не вдавалась, многое просмотрела, что-то прочла более внимательно. Поинтересовалась – не хочет ли он опубликовать это в Интернете. Он не сказал утвердительно, что не хочет совсем, но более склонен поставить точку.
Есть возможность позвонить ему, но я ни разу этого не сделала и вряд ли сделаю.
Думаю, что  он будет не против этой публикации.
Я читала, печатала и очень сожалела, что наши отношения с Украиной разладились. И думаю – дело не в людях, не в обычных людях, все войны начинаются в кабинетах, в тех же самых, где вершатся судьбы:

    А в комнатах наших сидят комиссары
      И девочек наших ведут в кабинет.

Комиссары бывают разными, многие из них верили, что делают всё правильно  (ради будущего, ради прекрасного будущего….)
Какое будущее перед нами – каждый расскажет себе сам.


    Ах, русское солнце - великое солнце…

а дальше строки:

  Корабль-император застыл, как стрела...
  Поручик Голицын, а может вернемся?
  Зачем нам, поручик, чужая земля?

  Застыла от слова «император», многое стало всплывать в памяти: недавно прочитанное, недавно услышанное...
Потрясающее стихотворение, опубликованное на Стихи.ру (стихира, как мы ласково называем свой сайт), посвященное семье Николая, последнего нашего императора Всея Руси.

Я вглядывалась в прекрасные лица и во мне застыл вопрос – Для чего?!
Прочтите  его, его надо прочесть.

https://www.stihi.ru/2014/01/26/5990

Сейчас многие говорят о патриотизме. Я  понимаю это  как любовь к родине, своей родине, и любовь к любой другой родине любого человека. А нам сейчас всё сложнее назвать что-то Родиной, можно предложить малую родину, а большую, БОЛЬШУЮ.
Вот мой племянник, уже бывший, ушел в другой мир, ушел молодым, жаждущим жизни, наполовину киргиз..о каком патриотизме  он должен был говорить?! К какой родине?
Мы дети Земли, мы дети Галактики..
Мы прорастаем друг в друге.

19 сентября 2017. Сегодня день рождения моей племянницы, и  сегодня 46 лет как мы похоронили папу, ему было всего 45. Звали его Михаилом Петровичем. Наверно, поэтому я и выбрала это произведение - из-за совпадения имен, из-за близости их характера.

19 сентября - День Архангела Михаила

  Собственно, этот опус я посвящаю своему  папе - Князеву Михаилу Петровичу.
 Я печатала , и его образ незримо стоял передо мной.
 Возможно, когда-нибудь я напишу и о нем.

 г. Лесосибирск
   Князева Светлана

24 февраля у папы день рождения.