Прости - не вписался ч. 3

Нелли Мельникова
               
               
                Каждый своей дорогой
               

Теперь, после долгих  лет совместной жизни,  Лизочек  и Тёма шли каждый своей дорогой.
Лиза всё больше погружалась в науку, активней публиковалась, как и прежде,  с любовью и увлечением вела драмстудию, побывавшую за последние годы с гастролями во многих городах России и зарубежья, но Артёма там давно не было: работа и учёба  поглощала всё время. Однако и после завершения образования вернуться в студию желания не возникало, а Лиза не напоминала, не приглашала, специально даже разговора не вела, всё ждала проявления  собственной инициативы  Тёмы, но…

Ещё не оправившись от болезненного разрыва (хотя всегда знала его неизбежность, но одно дело знать, предполагать, другое – испытать) Лизе пришлось взять на себя новую неожиданную заботу: скоропостижно скончалась сестра, муж которой был арестован, и их сынишка Алёша  лет11-12 остался сиротой.
Поехала на похороны и сразу же привезла с собою племянника.
Лёля – так все звали его в семье, - хороший мальчишка, ладно скроенный, синеглазый с густыми  волосами  цвета льна…
Ну просто  Есенин -  подросток.
Живой, подвижный, но,  в то же время, усидчивый, он мог с увлечением отдаваться тому делу, которым занимался в данный момент. Поэтому и  футбол гонял отлично, и успехи в музыке были весьма заметными; по крайней мере «Элизе» Бетховена или «Экспромты» Шуберта звучали и виртуозно, и музыкально.

Скучать  было некогда.
Из большой комнаты, бывшей, наверное, когда-то парадной гостиной богатого дома,  тётя Лизурочка (так звал свою обожаемую тётю Лёля) «сочинила» две  добротные комнаты, использовав уже заменённый, но ещё вполне приличный занавес студенческой драмстудии из какой-то тяжёлой драпировочной ткани с неплохо сохранившимся  рисунком.
Выглядело всё не только вполне приемлемо, но даже  нарядно.

Спаленка получилась удобная: большое окно с тёмной шторой на ночь, широкая кровать, тумбочка-торшер, небольшой платяной шкаф и письменный стол, где Лиза могла работать когда хотела и сколько хотела, не мешая Лёле, расположившемуся в бОльшей половине комнаты.
Появилось много новых забот, занимавших и время, и внимание Лизы, но тоска душевная не унималась, не уходила, а гнездилась где-то в самых глубоких уголках души, где она, видать, поселилась надолго, не собираясь съезжать.

Студийцы (кто остался из прежних наборов) всё понимали, но никогда не только ни о чём не  спрашивали, но вели себя так, будто вообще ничего экстраординарного не произошло, на репетициях не стихал прежний шум-гам.
Правда, появилось вдруг общее желание снять  возбуждение маленькой послерепетиционной прогулкой.
По комнатам не разбегались, а шумной ватагой провожали ЛизОчка до троллейбуса.

Она уезжала,  а компания как-то вдруг снижала шумовой нюанс и не спеша, группами, тихо переговариваясь, направлялась к общежитию.
Видать, душевная травма,  новые заботы и переживания  Лизы не оставили студийцев равнодушными.

В полупустом троллейбусе ЛизОчек выбрала место у окна. Мимо пробегали  огни вечернего города, иногда – ярко освещённые окна квартир.
Лиза, успевая бросить на ходу только взгляд на них, любила фантазировать на тему: кто  они, эти люди за окном?
 Хорошо ли им?
 Живет ли здесь Любовь?
А память уже услужливо предлагала, как всегда, подходящие к случаю стихи.

Сегодня выплыл Андрей Дементьев:
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
                ( Продолжение следует)