Чужие письма. Глава 8. Сны Антакольского

Алехандро Атуэй
   Работа весь день спорилась, Марк Матвеевич не уходил из мастерской допоздна, хотелось успеть побольше, пока были свежи чувства проникновения в образ. Поздно ночью он в изнеможении рухнул в постель и долго ещё мечтал о своём изваянии, погружаясь в сладкую дремоту, размывающую границу между реальными мыслями и сном. В голове виделся белокрылый ангел с устремлённым в небеса взглядом, чистый и светлый образ Татьяны Николаевны. Она прошлась в белом одеянии вокруг подготовленного для неё постамента и увидела на нём букет каменных роз, как раз таких же, как и на последнем своём портрете. Под букетом лежал каменный крест.
 
  Она сгребла розы и вместе с ними вырвала из постамента крест, от которого осталась зияющая дыра, с точностью повторяющая его очертания. Ангел встал на постамент, взмахнул крыльями и собирался взлететь к Богу, прижимая к груди крест и розы. Всем своим видом она обращалась к Всевышнему с мольбой: «Господи, позволь мне вместе с розами забрать этот крест, он всё равно не нужен уже на этой грешной земле. А пустой след от него пускай будет людям напоминанием  об утерянной вере и предательстве заповедей Иисуса.  Прости их, Господи, ибо они сами не ведают, что творят».

  Ангел взлетел, отвлекая взгляд от постамента, на котором вдруг появился сидящий на троне Иван Грозный. Антакольский узнал своё творение и тут же ясно услышал внутренний голос, который казался ему гортанным голосом гадалки:

«Король пик. Он и мучитель, и сам мученик. Своею же рукою пресекши свой род, и слуг своих верных на то же обрёкший.  Последний из Рюриковичей. Это они заложили русское государство в 862-м году».

  Марк Матвеевич изумлённо слушал и с трудом мысленно переваривал этот монолог. Тут появились какие-то люди в кожаных одеяниях, сбросили царя с трона и стали этот трон бросать, стараясь разбить им постамент. Но фундамент и основа памятника были прочными, не сдавались, не хотели уступать. Кожаные люди тоже были настойчивы и остервенело стремились разрушить  постамент до основания. От их усердия задняя часть памятника осыпалась и обнажила  барельеф, изображавший  мальчика, крадущего яблоки. Внутренний голос продолжал смеясь:

  «А помнишь, когда ты его создал, мальчика этого? Нет? В 1866 году, в год рождения Татьяны Николаевны. Краденые яблочки-то намного вкуснее».

«При чём тут краденые яблоки?» - таким же гортанным голосом спросил Антакольский у своего внутреннего голоса. Их сейчас было невозможно отличить, Марк Матвеевич как будто сам и задавал вопросы, сам и отвечал на них.

«Да нет, не бери в голову, это же просто сон. А когда ты ваял Мефистофеля, у Зинаиды Николаевны родился маленький Коля. Это он потом при рождении Феликса кричал: Какой ужас! Его надо выбросить в окно". Скульптор, ты замахнулся на место творца, и уже, наверное, думаешь, что своими руками лепишь судьбы людей?»

Антакольского передёрнуло.

«Что это ты дрожишь? Это просто совпадение, успокойся. Такое же совпадение как смерть Татьяны Николаевны в 1888 году, когда ты доделывал свою «Христианскую мученицу». Ох и смешное второе название ты ей для этого придумал: «Не от мира сего».  Прямо в точку попал».

«Для чего «для этого»?» - встрепенулся Антакольский.

«Ладно, ладно, не бери в голову, сон это, сон. А вот с Феликсом ты угадал, как раз в год его рождения ты ваял Спинозу. И ведь специально его не Бенедиктом Спинозой, а Барухом назвал. На происхождение и того и другого намекал? Хитёр ты, хитёр», - не унимался гортанный внутренний голос.

«При чём тут я? – вспылил Антакольский. – Я и знать не знал это семейство Юсуповых!»

«Уймись, сон это. Скажи ещё, что Зинаида Ивановна, бабка Татьяны Николаевны, не по твоей вине умрёт, когда ты «Ангела» закончишь. Что молчишь, аспид? Скажи ещё, ты не знал, что во всём бабка виновата и что она и есть дама пиковая, которая валета к обману подвела», - и внутренний голос злобно захихикал.

  Марк Матвеевич чуть не разразился гневными репликами, но тут постамент вместе с кожаными людьми исчез, а на его месте остался горельеф «Еврей-портной». Скульптор в начале своей карьеры  хотел создать горельеф «Еврей скупой», но «Портной» был понятен по замыслу и опередил задумку про «скупого». А появившийся сейчас горельеф  как бы объединял обоих евреев в одно, и сначала Антакольский не понимал, как это могло быть. Но потом, приглядевшись, увидел, что в руках у еврея вместо иголки огромная каплевидная жемчужина, и, кажется, что тот благоговеет над ней, как скупой ростовщик.  Это была она - юсуповская жемчужина «Пеллегрина», о которой ходили слухи, что её стоимость полмиллиона долларов.

«Хороша!» - прогортанил внутренний голос, и Антакольский тут же проснулся в холодном поту…