Павшим и живым бойцам второй ударной армии
посвящается...
Дневные звезды…
Что видит боец из своего окопа? Кусочек неба, да жухлую, покрытую серой пылью траву.
То лето 1942 года на Волховском фронте выдалось жарким. Стоял уже конец августа, а все было тепло и сухо. Все ждали, что вот-вот должно начаться большое наступление по прорыву блокады Ленинграда, и потому в войсках царило оживление. Олегу Ефремову еще не исполнилось девятнадцати лет, и предстоящий бой для него должен был стать первым боем в его недолгой жизни. Находясь на передовой безвылазно вот уже второй месяц подряд, он часто вспоминал свою деревню Березовку, кареглазую девчушку Катю, которой так и не успел признаться в любви, своих родителей и всех тех, кого он знал и кто знал его. Время тянулось медленно. Сидя в окопе вместе с другими бойцами второго взвода первой роты третьего батальона, сто второго полка семьдесят шестой пехотной дивизии, занимавшей оборону в семи километрах северо-восточнее поселка Гайтолово, Олег часто думал о том, какая жизнь наступит после войны. Настроение было ровное.
И вот настал тот день двадцать шестого августа, когда им зачитали приказ о завтрашнем большом наступлении, имевшем целью прорыв блокады Ленинграда. Олег знал из сводок Совинформбюро, что где-то на юге, в районе Сталинграда, идут тяжелые бои, что враг добился значительных успехов на Кавказе, и вот наступает их черед проявить себя на поле брани. Ночью, под покровом темноты, их вывели на передовые позиции в первую линию окопов, в которые народу набилось как сельдей в бочке. Говорили тихо, в полголоса, чтобы никак не обнаружить себя. Никто в эту ночь так и не сомкнул глаз… ночь, которая впоследствии для многих из них станет последней ночью, проведенной среди живых…
И вот настал тот миг, когда рано утром раздались первые залпы артиллерийских орудий большого калибра, находившихся далеко позади их передовых позиций, которые со специфическим протяжным «вздохом» изрыгали из себя несущие смерть стальные снаряды, с шипением пролетавшие у них над головами, и с оглушительным грохотом взрывавшиеся в расположении неприятеля, поднимая в воздух всё, что попадалось на их пути. Затем череда взрывов превратилась в один сплошной гул, в такт которому будто в медленном вальсе заходила земля под ногами Олега и его товарищей, изготовившихся к атаке. Затем из глубины немецкой обороны стала отвечать их артиллерия, и в районе передовой плотной шеренгой разорвалось несколько вражеских ста пяти миллиметровых снарядов, осветивших ярким мертвенным светом предрассветные сумерки нового дня. Дня 27 августа 1942 года. Где-то совсем рядом ударили установки реактивного залпового огня, и их снаряды, как молнии, с оглушительным скрежетом и воем понеслись на ошеломленного противника; затем послышался глухой низкий бас множества танковых двигателей и характерный лязг гусеничных траков, и одновременно с этим, заработала полковая артиллерия, стоявшая на прямой наводке в расположении пехоты и открывшая огонь по уцелевшим, подающим признаки жизни узлам сопротивления в полосе вражеской обороны.
Тут взвились три яркие зеленые ракеты, служившие сигналом к началу атаки, и Олег, вместе со своими товарищами, легко выбросил свое тело из траншеи и побежал за впереди идущими танками, часто стрелявшими на ходу из пушек. Миновав собственное минное поле по заранее проделанным проходам, не встречая мало-мальски серьезного сопротивления, они прошли развороченную взрывами первую полосу обороны немцев, потом вторую и третью. Очевидно, немцы не ожидали наступления на этом участке, где местность была лесистой и неудобной для использования крупных масс танков, и к исходу первого дня наступления был взят поселок Гайтолово. К концу третьего дня передовые части наступавшей второй ударной армии продвинулись на глубину до двадцати километров и в ширину до восьми километров. Противник, опомнившись, стянул всю имевшуюся на этом участке авиацию восьмого воздушного флота, самолеты которого буквально висели над головами. Вместе с этим начались фланговые контратаки пехоты и танков противника, завязалось вязкое, не сулящее ничего хорошего для наступавших, кровопролитное сражение, с каждым днем принимавшее все более и более ожесточенный характер, сражение которое впоследствии назовут «сражением у Ладожского озера»…
К исходу седьмых суток от начала наступления передовые части второй ударной армии были окончательно остановлены в пяти километрах севернее железнодорожной станции Мга. Затем противник силами двух армейских корпусов 30-го с юга и 26-го с севера концентрическим ударом у основания прорыва захлопнул кольцо окружения…
О том, что они в окружении, Олег узнал от немцев, через громкоговорители на ломаном русском языке говоривших: «Русские свиньи, ваше положение безвыходен, требуем прекратить сопротивлений и сдаться доблесный немецкий армий, всем кто примет этот предложений, гарантируем жизнь!»
«Вот сволочи, совсем обнаглели!..» - возмущался боец лет сорока пяти, густо заросший седой щетиной, в разодранной в клочья гимнастерке.
«Ничего, вырвемся! Видишь, танков в лесу сколько!» – сказал на это Олег.
«Да, танков-то много, да толку от них в лесу - никакого!» – продолжал боец в разорванной гимнастерке, которого все называли «Ягорычем».
Настроение было хуже некуда. Противник как-то сразу прекратил свои атаки, а потом подтянул тяжелую артиллерию, снятую с Ленинградского фронта, и методически стал обстреливать территорию котла вместе со всем содержимым, превращая в древесную труху исполинские деревья. После многочисленных бесплодных попыток вырваться из окружения, потеряв все танки и две трети личного состава, третий батальон в составе сто второго полка занял оборону в трех километрах северо-западнее Гайтолово, к этому времени уже захваченного немцами. При этом все уцелевшие части в котле перемешались, и потому было практически полностью утрачено централизованное руководство войсками. Противник же, наоборот, действовал напористо и умело: он не бросал бестолку танки и пехоту, не тратил их в открытом бою, а накрывал сосредоточение прорывающихся из окружения плотным артиллерийско-минометным огнем. Территория внутри котла очень скоро превратилась в сплошное месиво из человеческих тел, разбитой техники и обломков поваленных плотным огнем деревьев. Тот, кто попадал в подобные ситуации на фронте, никогда не забудет эти ужасающие по своей эмоциональной силе картины боя, когда разрывами мин и снарядов перебрасывало с места на место кишащие червями зловонные трупы; как пули, пробивавшие их насквозь, со специфическими шлепками и причмокиванием с пронзительным визгом проносились затем над головами прижавшихся к земле еще живых и теплых бойцов, и не помышлявших о сдаче в плен. Несмотря на отчаянное сопротивление, силы все же стремительно иссякали: начали сказываться последствия голода и отсутствия в достаточном количестве питьевой воды. В двадцатых числах сентября начались затяжные осенние дожди, и положение окруженных стало отчаянным в своей безысходности…
Олег, вместе с горсткой уцелевших бойцов, пробирался лесом на северо-восток от Гайтолова, превращенного немцами в мощный укрепленный пункт. Шли понуро и молча, питаясь изредка попадавшимися грибами и поздними лесными ягодами калины. Повсюду валялись остатки разбитой техники, испускавшей смрад горелой резины со специфическим сладковато-приторным запахом разлагавшихся в ней останков человеческих тел, что указывало на полный разгром прорвавшейся ударной группировки второй ударной советской армии, некогда бывшей могучей и серьезной силой. В первых числах октября сопротивление оставшихся разрозненных частей окончательно закончилось.
Противник при этом захватил более 12 000 пленных. Все остальные либо были убиты, либо умерли от ран внутри котла, без медикаментов, воды и пищи. Олег, вместе с парой бойцов, одним из немногих вышел из окружения. В котле же, по разным оценкам, нашли свою смерть более 1 000 000 русских солдат, а долина между Гайтоловым и железнодорожной станцией Мга стала впоследствии называться «долиной смерти». Те же, кто знал Олега, после выхода его из окружения не узнавали его, ибо он был совершенно седым...
Прошло уже много лет с той поры, но Олег и в преклонном возрасте так и не смог забыть тот приторный сладковатый запах разлагающихся человеческих тел, ставший для многих из уцелевших фронтовиков своеобразной визитной карточкой той войны, о которой так мало знают все те, кто родился позже, и живет в самом начале 21 века. Потому как любая война есть смерть, боль и лишения, оставляющие глубокий рубец до конца своих дней на теле сознания у всех тех, кто там побывал…
24 января 2003года.