Тяжёлая лодка с шорохом раздавила песок и замерла уткнувшись носом в собой же созданный песчаный холмик. Водянистая пена мгновенно заполнила широкую борозду, которая протянулась из моря, но задержалась недолго - словно на прощанье, лизнула днище и уползла обратно.
Двое мужчин, что вытянули лодку, молча обошли её по бортам. Говорить им нужды не было, каждый знал, что ему делать, поэтому, даже не глядя друг на друга, оба принялись выгружать со дна тёмную от воды сеть и скудный улов в плетёной корзине. Их движения были скучны и безразличны, глаза на обветренных лицах давно утратили искры интереса к делам, обеспечивающим выживание в этой безинтересной жизни, и красота чистого рассветного неба означала для них только то, что сегодня не придётся мокнуть под дождём.
- Здесь будем, - сказал тот, что выглядел старше.
- Долго? - спросил другой.
- Сколько надо.
Первый плюхнул на песок корзину с уловом, порылся в скользких рыбьих телах, извлёк из-под них видавший виды нож и, не глядя на приятеля, буркнул:
- Огонь разведи... Там, на корме, котёл. Достань, рыбу сварим пока ждём.
Второй, тащивший из лодки сеть, бросил её обратно на дно, потом лениво сплюнул на веером подкатившую под ноги волну. Годами он явно был моложе, но жизнь, скорей всего, тяжёлая, или разгульная, или и та, и другая одновременно, уравняла его с приятелем сутулостью спины, грубым, обветренным лицом, и тем же скучным безразличием в глазах.
- Денег много заплатят? - спросил он, упираясь руками в бока и выгибая спину.
- Много.
- А когда?
- Как сделаем, так и заплатят.
Молодой рыбак лениво осмотрел окрестности. Вдалеке, под стенами безыскусно отстроенной крепости, жила небольшая деревушка, чуть дальше торчал редкий лесок, а дальше наверняка дорога, судя по выстроившимся в ряд свечкам кипарисов...
- Что за место?
- Пало.
- А крепость чья?
- Там испанцы. За хворостом в ту сторону не ходи.
- Ладно.
Парень неторопливо согнулся над бортом, вытащил котелок и бросил его старшему. Тот чертыхнулся, когда закопчённое днище ударило по руке, раздражённо швырнул на песок нож и рыбу, которую начал чистить, но не заорал, как ожидалось, а только подскочил, сверля колючим взглядом. Второй заметно напрягся, однако усмешку с лица не стёр.
- Ну, прости, - сказал так, словно делал одолжение.
Старший не ответил. Несколько мгновений его взгляд оставался колючим, потом шелушащиеся веки еле заметно дрогнули и ослабли.
- За хворостом иди.., - бросил он.
Ступая медленно и тяжело тоже подошёл к лодке, чем заставил приятеля попятиться, вытащил большую флягу с водой и, утрамбовав котелок на песке, почти всё в него вылил. Второй молча наблюдал. Когда же старший снова взялся за нож и вопросительно на него глянул, поморщился, повёл плечом, после чего, увязая в песке, пошёл в сторону чахлой рощи, что росла в изрядном отдалении.
Солнце понемногу поднималось над морем.
От чистившего рыбу мужчины протянулась длинная чёткая тень. Он переместился, чтобы прикрыть ею корзину, и тут заметил человека, медленно бредущего по берегу. Некоторое время всматривался в странный,силуэт, потом, разобравшись, что к спине человека привязан большой прямоугольный свёрток, снова взялся за дело.
Он успел дочистить самую большую рыбину и потянулся за другой, когда тяжёлые, медленные шаги затихли возле лодки.
- Бог в помощь, - сказал незнакомец.
Рыбак в ответ только кивнул.
- Не возражаешь, если я возле тебя передохну?
- Нет.
Пришелец с тяжёлым вздохом присел. Неудобный свёрток, прикрепленный к спине, при этом не снял, лишь передвинул для удобства, причём сделал это с величайшей осторожностью.
- Рыбы хочешь? - спросил рыбак.
Спросил не любезно, не так, как спрашивают, желая угостить, а так, чтобы сразу дать понять — здесь угощать не собираются.
Мужчина со свёртком отрицательно покачал головой.
Он был совсем не стар, с чёрной бородой и густыми, волнистыми волосами, однако лицо, несомненно когда-то привлекательное, теперь безобразили шрамы, получить которые можно либо в бою, либо в поножовщине. Тот, что чистил рыбу, мельком глянул на них и понимающе усмехнулся.
- Что у тебя за спиной? - спросил он, одним ударом отсекая рыбе голову.
- Картина, - ответил пришелец.
- Твоя?
- Да.
Несколько мгновений было слышно лишь чавканье ножа, вспарывавшего рыбье брюхо, да жалобные всхлипы моря.
- Ничего не понимаю в этом вашем искусстве, - сказал рыбак, выгребая потроха.
- А чего в нём понимать, - спокойно отозвался мужчина. - Каждый видит по-своему. Нравится, не нравится, вот и всё понимание.
Рыбак пожал плечами.
- Ну, не знаю, есть ведь такие, кто за картины большие деньги платит. А я бы и гроша не дал. Разве что за бабу голую, да и то, лучше уж живую найти, да ей заплатить, чтобы ублажила. Пользы больше.
Человек с картиной не ответил. Понаблюдал, как перепачканные руки ловко отсекают рыбе плавники и перевёл взгляд на море.
- Мне нужна лодка, - сказал он, спустя какое-то время.
- Мне тоже, - без усмешки ответил рыбак.
- Я имел в виду, не отвезёшь ли ты меня в Чивиттавекью? - поправился мужчина.
Рыбак впервые посмотрел на него открыто.
- Если хочешь в Рим, иди пешком, тут недалеко.
- У меня малярия.
- Тогда тебе нужна не лодка, а лекарь...
Некоторое время помолчали.
Рыбак несколькими ударами ножа разрубил безголовую и выпотрошенную тушку, побросал куски в котёл, потом вытащил из корзины новую рыбу.
- Зачем ты делаешь это? - спросил художник.
- Есть буду.
- А почему здесь, на берегу? У тебя нет дома?
Рыбак ответил не сразу. Повертел в руках нож, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор, потом неохотно процедил:
- У меня здесь дело.
Художник понимающе покачал головой.
- Ладно, не буду тебе мешать, - сказал он, ища рукой опору, чтобы встать.
Рыбак безучастно наблюдал за ним, а когда художник, прощаясь, поклонился, вдруг спросил:
- А ты известный? Может, я что-то твоё видел.
- Известный, - пробормотал мужчина.
- Так скажи имя.
Мужчина помолчал, как будто тоже прикидывал, надо, или не надо что-либо говорить, потом всё же сказал:
- Микеле из Караваджо. Если ты бывал в Неаполе, мог видеть в церкви дель Пио Монте «Семь дел милосердия»...
Не отрывая глаз от лица художника, рыбак отрицательно покачал головой.
- Я хожу в другие церкви.
Он видимо ждал каких-то ответных слов, но человек с картиной лишь молча смотрел. Глаза, наполненные болезнью, излучали страдание, и оно не имело ничего общего с обидой.
- Удачи тебе в твоём деле, - пробормотал он.
И пошёл дальше по берегу.
Море тихо ластилось, посверкивая солнечными искрами. Оно вздыхало и сонно причмокивало, и было похоже на просыпающуюся женщину, бесстыдную и ветреную, которая в эти первые, чистые минуты пробуждения вообразила вдруг себя кроткой девственницей.
Глаза художника привычно отмечали холодные оттенки уползающего рассвета на небе, вытесняющие их тёпло-золотистые блики на воде и нежные, присущие только раннему утру розовые переливы в волнах. Он думал о том, что обязательно должен как-нибудь написать эту чистоту. Создать картину о невинности, почти детской, ничем и никем не развращённой, родившейся, как новый день. Тот день, с которого он сам откроет счёт своей обновлённой жизни, и в которую попытается вернуть радость! Он больше не станет писать мрачные сюжеты и дразнить сильных мира сего! Жизнь не полнится одними страданиями! Отныне он будет искать в ней золотые вкрапления счастья с тем же вниманием, с которым раньше искал суть вещей там, откуда радость ушла! Он ведь может возродить себя для творчества не бьющего, спрятавшего мощь раздумий под нежным покрывалом чистоты и красоты, как делает сейчас это море!... Он вылечится... Он полон интересов, планов, вдохновения!
Сегодня, рано утром, когда испанцы выпускали его из крепости, он снова чувствовал в руках тот зуд, с которым когда-то брался за кисти... Не так уж и давно это было, чтобы забыться...
Художник глубоко вдохнул морской воздух и ощутил себя почти здоровым.
Как прекрасна будет эта новая жизнь, и каким интересным, каким обновлённым станет его творчество! О-о! Он ещё сумеет показать людям на что способен! Он вывернет себя наизнанку, подаст тот дар, которым владеет, не как голову Иоанна Предтечи, не сурово скорбным телом Христа, ложащегося во гроб, а раскроет кладовые юности, где нетленные, ничем не запятнанные, до сих пор сохранены мечты его невинных лет...
Ах, только бы папа, в самом деле, простил грех проклятой, неудержимой вспыльчивости и ненамеренного убийства! Только бы защитил от ничтожной мести людей, слишком расчётливых для великодушия!(1) Только бы позволил снова открыто жить и творить... И позволил быть честным, как и всегда.
Аминь...
Фигура художника ещё была хорошо видна, когда к лодке вернулся тот, который ходил за хворостом.
Бросив сухие сучья на песок, он отряхнул руки и посмотрел вслед уходящему.
- Этот, что ли?
Старший кивнул.
Молча он обтёр нож, которым чистил рыбу, отставил котелок в тень от лодки и встал.
- Пошли. Костёр потом разведём. Быстрее отделаемся, быстрее поедим...
Медленно бредущего художника они догнали быстро.
Море возмущённо плеснуло в берег несколько раз, пока ножи делали своё дело, потом словно закрыло на всё глаза и отвернулось...
Картину, что была привязана к спине, старший отвязал с почтением,к которому обязывала обещанная плата. Проверил не запачкалась ли кровью холстина, в которую она была обёрнута, потом посмотрел на труп.
- Его бы надо набить камнями и бросить в море, чтобы не нашли.
Молодой недовольно поморщился.
- Больно хлопотно. Если здесь зароем и так не найдут.
- Велено было утопить...
- А кто узнает?
Старший почесал в затылке, посмотрел из-под выставленной козырьком ладони на солнечные блики на воде.
Жарко.
- Ладно, давай закапывать. Только где-нибудь в стороне. Мало ли кого по берегу в Порт-Эрколе понесёт...
К полудню они уже доедали сваренную рыбу.
- Куда нам теперь? - спросил молодой.
- В Неаполь.
Парень довольно прищурился.
- Это хорошо. В Неаполе сытно... Получу деньги, пойду в тот трактир, что на площади... ты там бывал?
Старший отрицательно покачал головой. Покосился на прямоугольный свёрток, лежащий возле лодки.
- Дураки люди, - пробормотал он. - Такие денжищи ни за что... Скажи, ты бы отдал те деньги, что нам заплатят за картину?
- Не, - вяло ответил его приятель и сыто рыгнул. - Я-то как раз не дурак...
______________________________________
1. Караваджо, во время ссоры, случайно убил своего приятеля, (по некоторым версиям убийство было подстроено), и вынужден был скрываться на Мальте. Вспыльчивый характер принёс ему влиятельных недругов из числа Мальтийских рыцарей, из-за чего с Мальты художнику тоже пришлось бежать. Благодаря покровительству кардинала Гонзаго, у Караваджо появилась возможность вернуться в Рим, в Ватикан, и испросить индульгенцию у папы. В подарок он вёз три картины. Две из них вернулись в Неаполь, одна пропала. Пропал и сам художник. В Пало, куда пристал корабль, на котором Караваджо плыл, его задержали испанцы, но, продержав сутки, отпустили. По дороге в Порт-Эрколе художник и пропал. По одной версии умер от малярии, по другой, был убит по наущению мальтийских недругов...