3. Кормилец

               

     Бабушка Татьяна трепетно относилась к Богу и прививала такое же отношение Витьке. Ненавязчиво, без фанатизма, чисто по-житейски. Вот со святыми, к примеру, могла общаться на бытовом языке. Стоя у двух-трех иконок, единственном  их с Витькой богатстве, вступала в полемику и с Николаем Угодником, и  с Параскевой Пятницей, и с самим Георгием Победоносцем. Говорила с ними обо всем, что составляло и ее, и Витькино существование. Щуняла, коль не удавалась та или иная задумка, либо что-то в буднях шло не так, как надо. Мол, я ж тебя, Параскевушка, просила замолвить словечко о ниспослании хлебушка насущного перед Господом, а ты, видать, нынче запамятовала о моей просьбице. Ты уж, заступница наша, завтра-то не забудь о младенце Викторе и рабе Божией Татьяне, потолкуй с Господом нашим Иисусом Христом.
     Витька, когда подрос, принялся бабушку учить, как надо себя вести:
     -Бабуш, а бабуш! Хватит на святых пенять. Вот уж им прямо до тебя! Будто у них и дел-то никаких нет кроме как о нас с тобой Бога просить.
     -Ну как же, как же! – вмиг заводилась бабушка Татьяна, - А намедни-то Николай Угодничек поспоспешествовал перед Всевышним, и Господь внял: послал тебе через солдатиков чемодан, полный сухарей. Я же не каждым днем надоедаю, а токмо по нужде великой.
     А это правда! Чемодан был здоровенный. Фанерный, обитый коричневым дерматином. И действительно, полный вкуснющих ржаных  сухарей и нескольких разнокалиберных кусков колотого сахара! Случилось данное событие, когда четырехлетний Витька бродил по левому от Москвы перрону Горбачевского вокзала.
     Бабушка Татьяна задремала в привокзальном скверике на лавочке, Витьке стало скучно, и он подался гулять по перрону. А тут аккурат со стороны Белева и подошел тот самый воинский эшелон. Солдатики горохом высыпались из теплушки и гремя котелками, чайниками и ведрами рванули к кубовой за кипятком. Витька, дабы не путаться под ногами, забрался на смотровую площадку теплушки и уселся на ступеньке, свесив ноги в пошитых из транспортерной ленты тапочках, дабы удобней было сорваться в бега в случае чего.
     Его заметили. Пробегавший мимо дядька в фуражке с черным околышем и при старшинских погонах (Витька знал, как и большинство детей первых послевоенных лет от роду , все воинские звания и знаки отличия от рядового до генералиссимуса) тормознул на полном ходу:
     -Кто такой? Звание? Смирно! Отвечать!- смеясь глазами, отчеканил он.
     -Витька я. Дунаев.
     -Ну и чего ты тут забыл, Витька Дунаев?
     -Живу я здесь, товарищ гвардии старшина. Вырасту, тоже в артиллерию пойду.
     Вокруг старшины начали собираться солдаты, подошли два командира. Один из офицеров, статный, подтянутый красавец с орденом Отечественной войны на полевой гимнастерке, перекрещенной двойной портупеей, предложил Витьке:
     -Когда еще вырастешь-то! Хочешь, мы тебя прямо сейчас зачислим в полк и на полное довольствие поставим? Карабин выдадим . Или автомат.
     -Не, сейчас не могу, - сожалеюще произнес Витька: - Бабушка у меня. А я кормилец. Без меня пропадет.
     Собравшиеся на бесплатное представление солдаты как по команде враз притихли, а старшина отвинтил с кителя гвардейский знак и протянул его Витьке:
     -Держи, гвардеец, на память от нашего полка. Расти!
     Обрадованный Витька соскочил с подножки и припустил к бабушке, но возле скверика его догнал солдат с чемоданом.
     -На-ка тебе, парень, гостинец! Не поминай лихом.
     А бабушка так и дремала, не шелохнувшись, на лавочке. Знала: Витька не потеряется…