Какой бы то ни было суеты, Сергей Петрович не переносил на дух. Организм пожарного на пенсии настоятельно требовал неспешности и повышенной влажности. В связи с этим, любимым временем года бывшего брандмейстера была осень, когда кривая пожароопасности шла на убыль, пройдя летние пики огненного коварства. Когда, если и требовалось что-то непременно тушить, то вовсе не напитавшиеся влагой леса, а увесистые, похожие на зелёные слитки, голубцы. Тушить долго на малом газе, во внушительной алюминиевой кастрюле, что единолично царствует на плите, не допуская умещения рядом с собой, каких-либо чайников и сковородок. Потому как она есть – глыба, а не кастрюля! Потому как она есть гегемон и священный сосуд – вместилище правильной кулинарии.
Заблаговременно уведомив супругу о дне большого тушения, Сергей Петрович обзванивал друзей, отправлялся в магазин и приносил в дом указанные в списке комплектующие, необходимые для голубцового рукоделия: лук, рис, мясцо и пару здоровенных кочанов скрипучей капусты. Сам вертел фарш, демонтировал кочаны на элементарные составляющие и даже помогал жене запаковывать начинку в капустные листы, всякий раз удивляясь своей ловкости, позволяющей добиваться надёжной упаковки без помощи гвоздей или же изоленты. Голубцовые заготовки получались у него заметно крупнее, чем у супруги и, отличаясь меньшей элегантностью, брали своим фундаментализмом, явно указывая на то, что в этом доме с едой шутить не любят, потому как хозяином тут не какой-то там «чем я могу Вам помочь?» с заискивающими глазёнками, а человек прошедший огонь с водой и брезентовыми трубами. А потому всякая ресторанщина с козюльками на тарелках здесь никому не грозила, так же как и задушевное почитание диетического культа.
А как только кипящие в царь-кастрюле «голубчики» созревали окончательно, Сергей Петрович доставал поварёшкой самый элегантный, а значит самый незначительный образец, отрезал от него кусочек и снимал пробу. И если спелость деликатеса его удовлетворяла, то он довольно крякал, звонко щёлкал подтяжками по несгораемому туловищу и, налив в рюмку прививочные пятьдесят грамм, круто посыпал перцем оставшуюся часть пробника. Вкусно выпивал и не менее вкусно закусывал, мыча и охая от получаемого удовольствия. Жена, наблюдающая за этой мистерией, лишь тихо вздыхала, но поперёк молвить не смела по причине давней любви и праздника голубцового тушения.
Когда же в квартире появлялись гости, Сергей Петрович самолично обносил их парящей кастрюлей и выкладывал на тарелки угощение: дамам – элегантные экземпляры, мужчинам, не менее огнеупорным, чем он сам – фундаментальные. Настоятельно рекомендовал не пренебрегать горчичным соусом, перцем и охлаждённой «казённой»…
В самый же разгар пиршества, когда священный сосуд и запас напитков опустошался до половины, Сергей Петрович выходил на балкон «перекурить». Он облокачивался на поручень и наслаждался «мягким огнём жизни», что жёг его изнутри перчёными голубцами, а снаружи застольным хохотом и красно-жёлтыми листьями осени. Огнём ласковым и желанным, даже для сурового пожарного. А проведя на балконе пару-тройку счастливых минут, Сергей Петрович, будто с кем-то соглашаясь, несколько раз легонько кивал головой, выдыхал во влажную атмосферу глубоко личное, - Пожар души, - и возвращался к столу…