(Психологическая повесть о петербургском метро и о людях, подверженных паническим атакам)
«Мое дело – сказать правду,
а не заставлять верить в неё…»
(Ж.-Ж. Руссо)
Опубликовано в книге "Выход из лабиринта".
Версия текста до редакции. 2014 год
Сегодня
Лето проносилось мимо Полины – еще одно в её, – увы, не бесконечной, – жизни. И невозможность изменить свою бытность казалась привычной… как царапнувшие друг друга автомобили на перекрестке, как давящие громады домов и неровное движение реки пешеходов. Как растерзанная воля. Как кабала неинтересной, бесперспективной работы.
Каждый день Полина твердила себе: «Твои границы только в твоей голове», но её продолжали душить оковы современного рабства. Казалось, что повлиять на обстоятельства не получится. Однако сегодня – при выходе из метро – всё изменилось.
Каркас судьбы внезапно вернулся к ней в руки, и вряд ли кто-то мог бы представить, что это значило…
Поля огляделась. Блики золотистого закатного солнца играли на стенах домов и в гуще июньской листвы, медленно уступая Питер приближавшейся белой ночи.
Накатило воодушевлявшее чувство свободы. Полина ощутила себя крылатей птицы и выше Адмиралтейства, словно перед ней распростерлась ровная трехвековая дорога, а вокруг открывалась ни чем не ограниченная перспектива.
Поля задержалась у стеклянных дверей, любуясь своим отражением, одетая в длинное бирюзовое платье с декольте и алые босоножки.
Минуту спустя подошел сероглазый, большой Борис. Он с тревогой всмотрелся в её лицо и, убедившись, что Полина спокойна и весела, заговорщицки улыбнулся.
Вчера ему исполнилось сорок.
Поля с удовольствием оглядела его мягкие светло–рыжие волосы, яркий румянец обветренных щек и крепкую, плотную, по-военному складную фигуру, красиво обтянутую зеленой рубашкой.
Борис был общительным и жизнерадостным человеком, но внимательный взгляд угадывал в нем глубоко спрятанную черную пропасть, – побежденную, пережитую, опутанную прочным канатом.
Это он, сильный мужчина, с которым было до беспамятства хорошо… незаметно и, может быть, даже невольно вернул ей утраченную планету. Помог исправить непоправимое… Когда она уже не надеялась на успех, устала бороться с кошмаром, не понимаемым близкими, и смирилась со своей участью – ограниченным, полным ужаса и насмешек будущим покалеченного существа.
Ужас последней минуты
Целых семь лет Поля зависела от мучительной неизвестности – мрачных сюрпризов своего подсознания. И, чтобы не провоцировать их, не подвергать свою жизнь опасности… Она – молодой, здоровый, образованный человек – старалась избегать больших скоплений людей, общественных мест и одиноких поездок в метро… с некоторого времени вызывавших у нее головокружение и удушье.
Понимая, что самоизоляция лишает её массы возможностей и только усугубляет положение, Полина бесконечно и почти безрезультатно искала способы побороть внезапные приступы…
Едва она спускалась в метро, как дыхание сбивалось, в горле вставал недвижимый комок. Каждый раз это была словно маленькая смерть – бешеное сердцебиение, отсутствие воздуха, сковывавший ужас осознания последней минуты…
Предчувствие несчастья и спутанность мыслей не позволяли владеть собой, тело делалось безвольным и слабым. Она близка была к обмороку. Из последних сил бежала на поверхность, к любому открытому пространству. Выползая наружу, падала на скамейки или парапеты почти без чувств. Руки и ноги дрожали, кровь болезненно билась в висках… Это продолжалось около получаса. Потом Полина добиралась до места наземным транспортом или такси.
Постепенно она совсем перестала пользоваться метро.
Сначала Поле казалось, что странные приступы происходят от голода, так как она часто забывала поесть или игнорировала питательную пищу.
Полина стала следить за правильностью питания и старалась плотнее кушать, от чего заметно прибавила в весе. Но ей становилось всё хуже.
Затем, как большинство собратьев по несчастью, она предположила у себя проблемы с легкими или сердцем… иначе с чего бы ей умирать? Но происходившее оказалось не физическим недугом, а симптомом загнанных внутрь стрессов – паническими атаками*.
Им практически невозможно было сопротивляться. Нарушилось привычное течение жизни.
Новый круг
За год Полина изменилась до неузнаваемости. Исчезла озорная, смелая, бесшабашная девчонка, любившая большие компании и шумные мероприятия… Которая увлеченно училась, уверенно собиралась двигать науку, покорять просторы Антарктики и исследовать старинные маяки.
Теперь у неё появились виртуальные друзья, переживавшие похожие трудности. Оказалось, что около десяти процентов городского населения в той или иной степени знакомы с паническими атаками.
Зачастую неизвестные люди становились настоящей отдушиной, понимая смятение Поли и разделяя с ней куски общего ада, объясняя ей тонкости сложившейся ситуации и, в свою очередь, прося совета или поддержки.
Порою товарищи по несчастью собирались с духом и встречались в реальности: вместе гуляли по паркам, сидели в кафе.
Большинство из них вело внешне нормальную жизнь, – с наличием работ, семей, увлечений, – однако амбулаторно лечилось у неврологов, психотерапевтов и принимало специфические таблетки.
По факту, почти никто не избавлялся от бедствия окончательно и бесповоротно. Некоторые выравнивались, но уже никогда не становились собой. Они жили вполне благополучно, заканчивали вузы и занимались карьерой, рожали детей, однако в сложных ситуациях не мыслили, а лишь повторяли внушенные врачами слова.
Для каждого пациента психотерапевты разрабатывали индивидуальные программы действий. Мысли и поведение человека изучались и тщательно подправлялись. Ему давались прямые рекомендации, что нужно и чего не нужно делать.
Полина с горечью наблюдала со стороны, как самобытные личности медленно превращались в среднестатистических граждан с американскими улыбками.
Те, что не лечились, со временем погружались в новые фобии: страх толпы, открытых и закрытых пространств, автомобильных пробок, больших магазинов, прогулок и путешествий. Они старались оставлять двери открытыми и держаться поближе к выходу. Еще хуже им приходилось, если из замкнутого помещения – лифта, самолета, кабинки уборной – нельзя было выйти...
Зачастую они совсем переставали пользоваться транспортом, боялись покидать дом и докатывались до добровольного квартирного заточения.
Многие для того, чтобы справиться с паникой, прибегали к алкоголю и успокаивающим таблеткам, впадая в зависимости и углубляя этим свои проблемы. Начинались тяжелые депрессии, требовавшие немедленного медикаментозного лечения, и бедолаги обращались-таки к врачам.
Те, что лечились, временами испытывали обострения. Некоторые попадали в клиники.
Никто не был таким от рождения. Подобная беда могла бы настичь любого. Ни один человек не застрахован от опасных или неподъемно тяжелых – лично для него – ситуаций и полученных в них психологических травм. Не знает предела прочности своей психики… Не представляет заранее, какие подвиги способен совершить и на каких мелочах рискует сломаться.
Сотоварищи предпочитали молчать о сложностях, чтоб не терпеть обид от окружающих. Ведь непосвященные полагают, будто все люди со странностями либо выдумывают проблемы, либо — психи…
Потерявший равновесие человек подобен сломанной электрической игрушке: не виноват в своей поломке, но мало пригоден для общества.
Поля тоже сделалась чем-то вроде поврежденной игрушки, – безобидной, грустной, и опасной лишь для самой себя. Не желая мириться с печальной участью, она, тем не менее, легко вписалась в образуемый собратьями и скрепленный круговой порукой орден. Это была целая партия – не самых глупых, не самых слабых и очень разных людей. Если бы они загорелись общей идеей, то непременно добились бы своего, однако вся их свободная энергия направлялась на борьбу с призраками, которые были у каждого свои…
В реальности никто не мог ничем друг другу помочь: волна паники одного мгновенно передавалась ближним. Кроме того, никогда не встречалось одинаковых состояний, из-за чего ни у кого не получалось найти равного по силам компаньона, а заниматься более сильному с более слабым не имело смысла: это шло во вред обоим.
Полина стала свидетелем многих судеб.
Во врачебных руководствах панические атаки не рассматривались как заболевание, а считались частью тревожных расстройств. Но порой они развивались вкупе с серьезными психическими болезнями. Грани были тонки и незаметны, нездоровые черты зачастую воспринимались как особенности ярких личностей.
Полина с улыбкой вспоминала поговорку о том, что не бывает здоровых людей, а есть лишь недообследованные. Многие неприятные, агрессивные индивиды из числа окружающих совсем не считались психами, а молчаливые, симпатичные психи представляли угрозу лишь для собственных жизней.
Впрочем, опасными бывали их зашкаливавшие высокие чувства и глубокомысленные идеи. Новые сотоварищи глубже проникали в суть вещей, правильнее и четче описывали явления и процессы, часто оказывались талантливыми людьми.
Нередко романтики, особенно девушки, мечтающие о чем-то неземном, встречают на своем пути разносторонних, обаятельных, но не вполне здоровых – в стандартном понимании – людей и попадают во власть их чудесных фантазий и острых переживаний, принимая болезненный бред за воплотившуюся мечту. Последствия подобных связей непредсказуемы.
Тем не менее, рядом с такими персонажами интереснее жить, мир кажется ярким и насыщенным смыслами. Зачастую они интеллектуально превосходят людей без странностей, имеют своеобразные взгляды на жизнь и, что называется, расширенные естественным путем границы сознания.
В похожее, но сильно искаженное состояние погружает обычных людей марихуана.
***
Среди новых друзей Полины оказался молодой искусствовед Павел, – невысокий, полный, кареглазый, с густыми, длинными, собранными в хвост русыми волосами. Он работал в музее, обладал обширными познаниями в истории и нумизматике, был приятен в общении. Настораживал лишь один момент: он называл себя серебристым драконом и говорил, будто ночью, когда никто не мешает и не нужно притворяться человеком, он летает с братьями и сестрами по звездному небу.
Поля полагала, что Павел шутит и таким образом развлекает друзей, пока однажды не пришла к нему на день рождения в блестящем коротком платье, собранном из маленьких красных чешуек.
Именинник взял ее за руку и проникновенно, с искренней радостью новой тайной общности заглянул в глаза: «Здравствуй, сестра…»
По коже Полины пробежал холодок, и она отстранилась.
Квартира была торжественно убрана, гостей ждал изысканно приготовленный стол. Но, случайно открыв дверь в соседнюю комнату, – личное логово Павла, – девушка замерла в удивлении: пол покрывали завалы мусора: скомканные бумаги, пустые пакеты из-под кефира и чипсов, пивные банки, обертки сарделек, куски сломанных досок, грязные тряпки.
«Лицо покрывает маска, а в душе – бог знает что», – подумала она.
Семья Павла так же вызвала у Поли недоумение. Его родители были учеными, преподавали в вузах и казались на редкость тонкими, приятными людьми. Тем не менее, старшая сестра Паши, – румяная большеглазая красавица, – сделала операцию по смене пола, вступила в израильскую армию и порвала все связи с родными.
За праздничным столом выяснилось, что Павел с детства слышит неизвестные голоса. Бывает, они поют, зовут его куда-нибудь или о чем-то просят.
Многие люди, окажись они на месте Полины, тотчас убежали бы. Однако Паша был отзывчивым другом, интересным рассказчиком, участвовал в исторических реконструкциях, писал неплохие стихи и фантастические повести, и девушка не видела повода от него отворачиваться.
«Мой психиатр многое мне рассказывал, – поделился он. – Люди с нестабильной психикой так же, как медиумы, способны глядеть сквозь завесу непознанного и пребывать в альтернативных реальностях. Они видят мир в том обличии, в котором он существует на самом деле».
«Нет, – огорченно возразила Поля. – Не может быть. Если в метро мне мерещатся немыслимые лабиринты, которые я впервые увидела в больнице под наркозом… Это ведь не значит, что они реальны!
Я понимаю: в метро есть секретные объекты и заброшенные, забытые, не используемые тоннели, при помощи которых строили станции и копали служебные перегоны. Кто из нас не слышал баек про подземный город, где вместо названий улиц – мудрёные номера! Но я не верю, что, теряя в метро сознание, я смотрю именно на него!»
«Ты думаешь, эти подземелья безобидны, и в них нельзя заблудиться? Нельзя годами бродить по кругу? – усмехнулся Павел. – Весь Питер у нас под ногами перерыт! Под Светлановским проспектом, где я живу, проложена целая магистраль с поворотами и развилками. А городская канализация чего стоит! Эээ, там находится целый засекреченный мир!»
«Точно», – включился в разговор Степан, – темноволосый, коренастый, общительный юноша, с которым в отрочестве Павел познакомился у психолога. Симпатичный, спортивный, но маленького роста, он едва доставал до плеча Полины своей вихрастой макушкой.
В детстве Степа был очень замкнутым, аутичным ребенком, с нежеланием и с большим трудом шел с кем бы то ни было на контакт. Однако после нескольких лет занятий с психологом он превратился в полную противоположность: неуёмно говорливый, легко сходился с людьми, общался с сотнями людей и работал менеджером.
«Астрологи предсказывали, что Петербург провалится под землю, а Москва сгорит, – сказал Степан. – Про Москву не знаю, а для Питера такое будущее реально. Кажется, старики говорят правду о подземном городе... Трудно представить, насколько ископано пространство под нами! Некоторые заброшенные тоннели стали совсем хлипкими и грозят обрушением...»
«Вот так, – с удовольствием подытожил Павел. – Ничего тебе, Поля, не мерещится».
Он мечтал издать собственный литературный сборник, но никак не решался открыться большому миру.
«Гении всех времен были слегка сумасшедшими, – говорил, глядя на друга, Степан. – Одаренные личности всегда в разной мере страдают психическими расстройствами. По этой причине они могут как прославиться, так и погибнуть в безвестности».
***
Изрядно натерпевшиеся панических атак люди объясняли перепуганным новичкам: «У вас есть два варианта дальнейших действий. Первый – «ады» и «транки» – антидепрессанты и транквилизаторы, второй – долгая, трудная работа над своим психологическим состоянием. Решать вам…»
Никто не задумывался, насколько тяжело приходилось этим людям, почему они таковыми являлись и как старались выживать.
Ко всем сложностям прочих смертных добавлялись болезненные попытки увязать расширенный внутренний мир с ограниченным окружающим пространством.
Их психические травмы были похожи на переломы ног: срастить поврежденные ткани можно, вопрос – как, и станут ли они после этого прежними…
«Не осуждайте и не ставьте в пример себя. Лучше задумайтесь о таинствах чужой души, – говорила Полина тем, кто нетерпимо высказывался по поводу чьей–нибудь неспособности пользоваться метро. – Бессмысленно кричать, что вы не понимаете: для того, чтоб понять этих людей, надо подойти вплотную к черте… а может, и заступить за нее… Чего я вам никак не желаю. Меж тем, вы сами не представляете, что могло бы вас до нее довести».
«Я один на один с бедой.
Прохожу испытанье для сильных…»
– писал кто–то в кафе на салфетке...
Разобраться в себе
Основной причиной панических расстройств считались вытесненные психологические конфликты, – отчаянные тупиковые вопросы, которые человек не смог осознать и потому вовремя не разрешил. Они остаются глубоко в подсознании и с течением времени разрастаются, как снежный ком.
Главным было разобраться в себе, но определить камни преткновения самостоятельно не удавалось.
Занятия со специалистами могли бы помочь увидеть внутренние проблемы и способы их решения… Но две попытки такого общения оказались для Полины неудачными: то ли психологи воспринимали пациентку в неверном свете, то ли ей самой не нравилось, как ее понимают… только в их присутствии она ощущала тесные рамки, в которые не вписывалась, натянутость улыбок и отвратительную фальшь.
Исповедь в церкви так же не принесла облегчения: ей отпустили грехи, но не смогли проанализировать ее взбунтовавшееся – неведомо, почему – подсознание… И больше у Поли не возникало желания ни с кем откровенничать.
Она перебирала в памяти события своей жизни, надеясь разобраться в себе автономно. Не хотелось доверять чужим людям беззащитную психику…
Безусловно, имели место детские травмы и забытые семейные конфликты, сформировавшие чувство незащищенности и мнительность.
Стеснительность происходила из страха того, что потенциально близкие люди внезапно станут враждебными.
В детстве, отрочестве застенчивая и неуверенная в себе, Поля испытывала скованность в обществе, однако посторонним казалась восхитительно уравновешенной и сдержанной – чего не было и в помине: в душе ее бушевали бури.
В школе, отвечая у доски, Полина терялась – все мысли вылетали из головы, в ушах стоял звон. Так началась ее боязнь внимания со стороны большого количества людей и ситуаций, требовавших демонстрации своих способностей. Подобный детский страх уже предполагает возникновение панических атак в будущем.
Они появились в тяжелый период жизни, когда друг на друга наслоились волнительные экзамены в институте, скандальный развод, тревожная ночная работа, – где Поля попросту пряталась, так как боялась идти домой – к озлобленному, распущенному, ставшему абсолютно чужим человеку… И, наконец, служебная необходимость проводить экскурсии для туристов.
Немало трудностей выпало на долю Полины, и все-таки ее мучил простой вопрос: почему множество людей, переживших гораздо большие беды, избежали приступов паники?
Оружие пятого поколения
Народ поговаривал, что в июле 2007 года, в центре Питера применялось массовое психотронное оружие – так называемое оружие пятого поколения, – специализированные технические системы, – генераторы, работающие в невидимых и неслышимых диапазонах. В их состав входят источники неоднородных полей, порождающие резонансные к тонким механизмам работы мозга и нервной системы волновые процессы.
Оружие, основанное на использовании поражающих свойств запрещенных законом электромагнитных, магнитоакустических, торсионных, плазменных и гравитационных полей уже давно вышло из стадии опытов, и целью его применения было наблюдение за разнообразием человеческих реакций.
Не смотря на то, что законы, запрещающие любые эксперименты на людях без их согласия, есть во всех цивилизованных странах, работы по изучению скрытого воздействия на человеческую психику никогда не останавливались.
Более того, никто не удивлялся и все верили слухам о широких научных изысканиях, которые велись под контролем соответствующих органов по всему миру.
Испытания не требовали ни дополнительных средств, ни полигонов, и проводились неподалеку от центров разработок. Уникальность находившихся в городах личностей не представляла для мировой науки никакой ценности: если биологические объекты заболеют, их места тут же займут другие. Санкт-Петербург, например, опустеть не может…
У многих горожан, часто посещавших в ту пору станцию Василеостровская и отдельные участки Невского проспекта, начинались проблемы с памятью, головокружения, нарушения сознания и панические атаки.
Полина работала на Среднем проспекте Васильевского острова, и там постоянно выходила из строя сигнализация. Сама девушка, – среди полного здоровья и цветущего лета, – ощущала беспричинную тревогу и затрудненное глотание.
Вспоминая позднее мельчайшие события того месяца, она понимала: очень многое из происходившего вокруг точно вписывалось в картину применения психотронного оружия, о котором никто из коллег не задумывался. Все лишь интуитивно стремились поскорее покинуть центр города…
Между тем, психиатры рассказывают, что значительная часть их пациентов мнит себя жертвами психотехнологий, психического оружия и разнообразных излучений.
«Больным вечно кажется, что на них воздействуют неизвестно чем, – внушительно и сурово говорят врачи. – Их облучают, мучают и пытают. Они постоянно от кого–то спасаются».
«Не спится из-за страха за судьбу человечества? – шутят медики. – Соседи подкинули в вентиляцию психотронный генератор? Из розеток исходят смертоносные лучи? Вы оклеили стены квартиры фольгой? А может быть, ваша жена – ведьма? Спасение есть – вызывайте нашу спецбригаду!»
Никто не отрицал… более того, любой прохожий всякой страны признавал за данность успешную разработку психофизического и психотронного оружия, открывшего широкие возможности воздействия на сознание человека помимо его воли, а так же разрушения его здоровья и личности. Но весь мир, за недоказуемостью фактов, смирился с использованием оружия пятого поколения силовыми и криминальными структурами.
Практически невозможно отличить результаты их покушений от настоящих психических заболеваний: тайные психотронные воздействия осуществляются по принципу развития болезней.
Общество оказалось не способным к поддержке попавших в беду людей.
Если пострадавшие обращались в правоохранительные органы или к медикам, то после этого, как правило, оказывались в психбольнице. Их приравнивали к остальным пациентам, снимали мнимые психозы медикаментами и гипнозом, а при выходе присваивали пожизненный статус душевнобольных.
На изломе судеб
С трудом оформив развод с главной ошибкой своей жизни и облегченно вздохнув, Полина намеревалась трудиться и наслаждаться июльской погодой. Рядом с ее работой, посреди раскаленных каменных джунглей, находился прохладный зеленый сквер, на скамейках которого она отдыхала и мечтала о будущем…
Потом, когда-нибудь, она обязательно встретит мужчину своей мечты и создаст с ним настоящую, добрую, нерушимую семью. А пока… так прекрасно бездонное небо над Полиной головой, так умиротворяюще шелестит в округе листва!
Но мечты о размеренной, правильной жизни рухнули в одночасье: оказалось, она беременна – от человека, жить с которым категорически не хотела. А вскоре оказалось, что это была лишь крупица ее беды.
Произошло роковое стечение обстоятельств… или психическое оружие включило в ней программу саморазрушения и уничтожения жизни внутри себя … Но нежданная, насильственная беременность поставила Полю на грань гибели.
«Скорая» увезла девушку в больницу, где та сразу попала на операционный стол…
***
Одетая в розовое платье взрослая белокурая дочь отчаянно пыталась достучаться до Поли сквозь глухую прозрачную стену. Она плакала, звала на помощь, кричала: «Мама, спаси!» Но звук ее голоса до слуха не долетал. Крупные слезы лились по широким, похожим на отцовские, скулам... Тонкие руки отчаянно били во что-то невидимое.
Полина смотрела в ее огромные, испуганные голубые глаза, но не могла двинуться с места. Сердце разрывалось от дикой боли: она никогда больше не увидит свою Алину…
Они обе попали на перекресток миров и времен. Здесь находился перелом судеб. Ничего нельзя было изменить: шла сложная операция, в ходе которой их разлучали навсегда.
Доступ в земную жизнь Полины был для Али закрыт. Но дочь где-то есть. Она живет… там… в другом варианте судьбы. Наверно, там Поли нет, и она скучает…
Именно потому она упрямо пыталась пробиться сквозь время: ей нужна мама, как всякому человеку...
Неважно, какая она, кого любит и чем занимается… Она – важная часть Полины.
«Как же так? – рвалась из груди душа. – Моя бедная девочка, где ты?!»
Казалось: эту потерю принять невозможно. После нее нельзя больше жить… «Возьми нас обеих, Господи…»
Где-то рядом текли незаметные мысли: «Она тихо пришла ко мне, а через три месяца исчезла. Зачем приходила? Чтобы забрать меня? Или просто сказать о том, что она где-то есть? Не думая о том, что станет со мной…
Но таковы все дети. Такой же была и я.
Никто не должен видеть при жизни находящийся в небесах перекресток – перелом судеб… Значит, я уже не вернусь.
Я оглядываю бесконечные двери лабиринтов – бесчисленные варианты моей судьбы. Пойду я туда или сюда, поступлю так или эдак — в лабиринтах уже есть всё. Я многократно видела себя… там.
За одной из дверей я была художницей, забросившей все остальное. Жившей красотой мира, но многое упустившей.
За другой — модным писателем. Известным... но перешагнувшим через себя, через свои истинные мысли.
Еще я была морячкой... Но это совсем другая история, из-за дверей соседнего коридора!
Я была много кем, много какой… И прожила за время операции все свои варианты. Затевать после этого на земле что-то одно – смешно! Я лишь еще раз проживу давно написанное.
Зато, не делая ничего, проходя мимо всех возможных поворотов судьбы, я, возможно, напишу что-то новое.
Внешняя жизнь – суета... Главное происходит внутри...»
Наркоз отходил, потихоньку возвращалась физическая чувствительность. Боже, как больно… не повернуться на бок…
«Зато теперь у меня есть дочь… Есть. Ничего мне не говорите! Ей тридцать лет. И все ваши причитания по данному поводу — лишь условности».
Молодая светловолосая женщина сидела теперь в своем длинном нежно–розовом платье на широком больничном подоконнике, закинув ногу на ногу, и игриво махала Полине рукой: «Не грусти, мамуля! Не пересеклись здесь – пересечемся в другом месте! Видишь, я родилась, и я уже старше тебя!»
Алина смеялась. Ее никто не видел, кроме мамы... Внезапно ушли все печали, и Поля готова была бесконечно терпеть физическую боль за возможность видеть родную дочку. Они успели прожить вместе целую жизнь...
Полина кое-как сползла с кровати, собрала непослушные ноги и, шатаясь, держась за железную спинку, сделала шаг навстречу Але. Соседки по палате весело зашумели: «Давай, давай, еще шаг, молодец!!!»
Резкая боль отступала, и пляшущие перед глазами серые дракончики разбегались по углам.
Из зеркала смотрело красивое, но чужое… белое и худое лицо.
***
Выздоровев физически, Полина попала в горький тупик: даже дома порой начиналось удушье, и она в панике выбегала на балкон, жадно глотая холодный воздух.
Поля прочла множество статей о том, как взять себя в руки, и проходила специальные тренинги, но улучшений не наступало.
Приступы стали случаться в лифтах, магазинах цокольных этажей, на узких улицах, возле высоких домов.
«Я – молодая, здоровая красотка, – говорила она. – Со мной не может ничего случиться. Я сама помогу кому угодно. Так почему…»
Умом она понимала: всё хорошо, кругом – порядок, но подгибались ноги, и тело отказывалось повиноваться. Оно требовало уезжать прочь из Питера как можно чаще, и рвать старые связи...
Стоило покинуть Санкт-Петербург, переместиться в любую точку страны или мира, – иногда совсем, как ни странно, не спокойную, – и паника исчезала.
Полина часто думала о загадочной сестре Павла, решившей свои проблемы шокирующее-радикально…
Однако пребывать, в основном, приходилось в Питере: здесь была родина Поли и родина ее предков, находился любимый дом, витал особый аристократический дух, и кипела культурная жизнь.
Безусловно, можно месяцами и даже годами не посещать театры, музеи, концерты, кино и родные кладбища, но как много значит чувство близости к ним…
Лабиринты метро
В те горькие времена Полина случайно познакомилась с метростроевцем* Валентином. Это был тридцатипятилетний донбасский шахтер, перебравшийся в Питер и видоизменивший свою профессию. Теперь он не добывал уголь, а пробивал в грунте новые тоннели и станции.
Темноволосый, черноглазый, невысокий, разговорчивый и политически грамотный Валентин был женат на петербурженке новой волны – недавно переехавшей в город вместе с родителями и ребенком от первого брака из карело–финского поселка. Супруга была весьма образованна, но груба и заносчива. Работала она продавцом хозтоваров, а внешне напоминала славного розового поросенка – белокурая, румяная, крепкая, задорная, с коротким вздернутым носом и маленькими серыми глазами.
Она смотрела мелодрамы и читала стихи о любви. Валя слушал «Ленинград»* и Наггано*.
Соседство чужих предков и чужого, зачатого рецидивистом ребенка угнетало неуживчивого, вспыльчивого и гордого шахтера. Склонности к воспитанию он не имел, собственных детей от жены не хотел. Импи* отказывалась его понимать, и в семье случались громкие ссоры.
Впрочем, оба стоили друг друга: не скупились на оскорбления, кричали матом и каждый день собирались разводиться, однако оставались вместе.
Валентин был мастером на все руки и получал хорошую зарплату. Импи владела питерской жилплощадью и отличалась редкими сексуальными навыками. Оттого они прощали друг другу бестактные выходки.
«Ты знала, за кого выходила замуж. Я – псих», – говорил Валя, и по его смуглым щекам обильно катились слезы.
В подземельях Валентин страшно мучился от приступов паники. Он состоял на учете в психоневрологическом диспансере, по несколько раз в день принимал транквилизаторы и часто пил алкоголь.
«Иначе я не могу ходить на работу», – говорил он.
«Но зачем ты работаешь в метро? – ужасалась Полина. – Надолго ли хватит твоего здоровья?»
«А куда еще идти? – разводил он руками. – Это моя профессия, больше я ни на что не учился. В метро зарплата пристойная… С меньшей мне не прожить: нужно платить кредит за машину, кормить семью, поддерживать хороший уровень жизни. Зря, что ли, я приехал в Питер!»
Не смотря ни на что, Валя ни на шаг не желал отступать от своей серьезной мужской роли.
«Мой лечащий врач – мудрейшая женщина, – рассказывал он. – Помогла мне продержаться… и не сорваться от того ужаса, что я видел. Она подобрала лекарство…»
Поля слушала с содроганием. Однако, не познавшая крайностей, она пропускала откровения друга мимо своего сердца. Он нравился ей как обаятельная противоположность.
«Когда-то я угодил в психиатрическую больницу, – говорил Валя. – Само по себе это ничего не значило, но в умах окружающих сей факт подобен катализатору. Их выводит из равновесия мысль о безумии. Они не пытались меня понять и блокировали все возможности объясниться. Дошло до абсурда – мне вменяли в вину то, что я живу замкнуто в собственном мире.
А быть «нормальным» – это значит проявлять умеренный интерес к миру, не увлекаться, выражать стандартную долю отвращения и осведомленности. Не удивляться чужим причудам, изображать сочувствующую улыбку и понимающе кивать. Выдавать себя за повидавшего жизнь и за всё знающего. А еще это – спокойствие и нежелание лезть в опасные темы. Пустое нутро, чванливость, надменность и посредственность…Выписавшись из больницы, я покинул родину».
Впервые паника настигла Валентина в тот день, когда бывшая жена застала его в постели с любовницей. Дальнейшее развитие его расстройства происходило в ситуации новых двойственных отношений – с новой женой и новой любовницей. После чего жить на родине стало нестерпимо тяжко.
***
«Я люблю тебя, Поля, – однажды прошептал он, – но изо всех сил стараюсь быть тебе просто хорошим другом. Я боюсь, что, если не сдержусь, то всё повторится… и дело вновь кончится психушкой. Наверно, я так устроен… Ведь я женат третий раз, и вновь наступаю на старые грабли».
Полина вздохнула. «Не сдержусь, повторяется…» Словно ее мнение здесь ничего не значит. Ей не интересно участвовать в таких повторениях!
Но Валентин чарующе улыбался, глядя в упор круглыми темными глазами, будто не сомневался в своей правоте: «Мужчина и женщина никогда просто так не дружат…»
Вскоре он сказал, что у Полины есть шансы избавиться от фобии, так как она не принимала таблеток, и проблема еще не запущена.
Спросил: «Чего именно ты боишься?»
Поля призналась: в метро ей мерещились лабиринты, которые она видела под наркозом. А так же шустрые драконы из больничной палаты…
«Пойдем, я покажу тебе скрытые стороны метро, – позвал Валентин. – Ты увидишь реальные двери настоящего лабиринта и поймешь: в нем нет ни драконов, ни мистики. Не бойся. Там бродят лишь рабочие и мирные диггеры* – фанатичные любители подземелий.
Это строго запрещено… Но ты успокоишься. Может быть, успокоюсь и я…»
Он одел Полину в светоотражательный жилет и вручил ей таблетку феназепама*: «Съешь на всякий случай. Оба мы… сама знаешь…»
Полина, опасаясь, медлила. Непросто впервые принять лекарство, от которого долгое время принципиально отказывалась… Однако, проглотив его, Поля ничего нового не ощутила и с опаской отправилась познавать тайны подземных дверей.
***
Углубившись пешком в тоннели метро, путники не обнаружили в себе ни тени страха. Напрашивался вывод: значит, они теряли самообладание лишь в тех ситуациях, когда не могли держать ситуацию под своим контролем.
В рабочем тоннеле сумрачного перегона замаячила первая железная гермодверь*.
«Как думаешь, что находится за ней? – серьезно спросил Валентин. – Один из вариантов твоей судьбы? Где ты художница? Или морячка?»
Поля задумалась, вспоминая увиденное на грани смерти…
«Нет, – сказала она. – За похожей дверью я училась на оператора газовой котельной».
«Сегодня у нас есть власть над дверями… И мы открываем ее!»
Волнительный миг столкновения с легендой… Первый шаг в потусторонний мир… Преодоление ужаса… И… перед глазами оказалась скважина водоотливной установки*.
«Браво», – сияя, прошептала Полина.
«Так мы и живем, – произнес Валентин. – Открыв одну дверь, тут же спешим к другой, четвертой, десятой...»
«Именно!!! Это – лабиринт из сна, – согласилась Поля. – Но в нем нет моих двойников».
Они двинулись дальше, натыкаясь на новые двери, и Валентин важно, словно экскурсовод, подсвечивал их фонарем и расшифровывал аббревиатуры: «СУРСТ – Система Управления Работой Станции с Теленаблюдением. УКПТ – Устройство Контроля Проникновения в Тоннель… ТЧ – депо. ПРПС – Пункт Ремонта Подвижного Состава…»
Часть намеченного расстояния пришлось преодолевать по тоннелю, где стоял поезд, что оказалось очень неудобным. Зазор между тюбингами* и стенками вагонов был приемлемым, но путь периодически преграждали электрощитки, металлоконструкции и тоннельное оборудование, поэтому Валя принял решение идти через салоны вагонов.
Полина едва заставила себя зайти в пустой поезд: казалось, он вот-вот понесется вперед, набирая скорость… и девушка тут же умрет.
Однако слабо освещенный, неподвижный, всеми покинутый вагон ничем ей не угрожал. Промелькнула секунда, вторая… Минуло пять минут… Семь… И присевшая, сжавшаяся в комок Поля встрепенулась.
Валентин терпеливо ждал, когда она придет в себя. Для него самого эта дорога была привычной.
Шаг, другой… И под их весом вагон внезапно накренился, послышался жалобный скрип.
Поля, наконец, рассмеялась. Они были совершенно одни и могли делать в этой электричке всё, что угодно: качать ее и разрисовывать, петь и прыгать. А могли… завалиться вдвоем на сиденья.
Полина почувствовала стиснувшие ее крепкие руки, первые ласки Валиных губ… И некогда опасный, грозившийся лишить жизни поезд стал милым, уютным домом, разлился океаном космической неги, погрузил в блаженство светлого сна.
Потом начались новые двери…
«АЛС–АРС – Автоматическая Локомотивная Сигнализация с Автоматическим Регулированием Скорости… БИС – Блок Измерения Скорости…»
Счастливые влюбленные шли через темные переходы, освещенные коридоры, натыкались на ведущие куда-то вниз лестницы…
Время от времени они отдыхали, пили взятую с собой воду и снова стремились дальше.
Довольный, уверенный в себе Валентин забыл, как и Поля, все опасения.
«АТПС – Аппарат Телефонной Тоннельной Связи… ВШ – Вентиляционная Шахта… УШ – Углефильтрационная Шахта... Горизонтальный Лифт – Станция закрытого типа…»
Под самым центром города они вошли в двухэтажную шахту, имевшую множество выходов в сеть рабочих тоннелей. Это было настоящее хитросплетение коридоров и, если бы Валентин не был там ранее, путники могли заблудиться.
«МК – гермозатвор… ПИР – Проектно-Изыскательные Работы… СУ – СанУзел… НВЛ – Невско-Василеостровская Линия», – продолжал пояснять Валя.
Порою в метро встречались заложенные кирпичом отверстия, длинные узкие перегоны и большие залы, поделенные перегородками пополам. Кое-где из щелей дул ветер, не зависимый от движения поездов.
Отдельные тоннели имели необычные, причудливые формы и определенно планировались для нужд гражданской обороны.
На одном из поворотов путники увидели дверь с надписью «Бак запаса воды». Такие хранилища предназначались на случай ядерного удара, когда подземные воды будут отравлены.
Открыв своей рукой дверь, Поля обнаружила за ней множество труб, насосов и маленький круглый ход. Проникнув внутрь, они с Валентином наткнулись на огромную, разделенную перегородками каменную цистерну. Первое отделение было захламлено, остальные оставались пустыми. За четвертой перегородкой начинался туман: в помещении отсутствовала вентиляция, и испарения не находили выхода.
Хранилище диаметром с тоннель и длиной в три вагона рассчитывалось на сотни кубометров воды, но находилось в удручающем состоянии. Если бы туда немедленно закачали воду, ей даже мыться оказалось бы опасно…
На следующем свидании Валентин и Полина отправились смотреть шахтные убежища метрополитена, строившиеся в эпоху холодной войны.
Каждое такое сооружение состояло из двух тоннелей, связанных длинным центральным ходом, и соединялось с вентиляционными и инфильтрационными шахтами, очищавшими воздух от вредных примесей, в том числе от радиоактивной пыли.
Шахты находились в боевой готовности, на их дверях мигали современные датчики.
Рядом располагались лаборатории институтов, проводивших исследования радиационного фона и занимавшихся сопутствующими разработками.
Бессвязные страхи сменялись в голове Полины горячим интересом к науке. Она всерьез задумалась, не пойти ли снова учиться.
Валентин ласково обнимал подругу, дрожа всем телом и затаив неизбывную горечь, понятную лишь ему одному. Что ощущала его истерзанная душа, и что видели под землей его глаза, осталось неизвестным: назавтра он молча удалил Полю из друзей в соцсети и заблокировал доступ к своей странице. На его аватаре вместо обычной фотографии появилось изображение отчаянно схватившегося за голову человека.
С тех пор никто из общих знакомых Валю не видел – ни в реальной действительности, ни в интернете.
Досадно быть брошенной тем, кого сама планировала оставить…
Полина догадывалась, что произошло с покорителем лабиринтов, и не знала, как к этому относиться. Валентин видел, чем рискует, приглашая ее в темноту тоннелей, но выбрал не благоразумие, а живой интерес.
Хотелось помочь ему, но она могла бы лишь навредить.
***
Пугающие образы подземелий почти перестали мучить Полину. И все же в движущихся поездах метро ее продолжали охватывать уже ничем не мотивированные приступы.
Поля думала: «Пусть меня изменяет страх… Но я не дам себя ни травить, ни зомбировать. Это мой выбор: я одержу победу и останусь собой… либо разом погибну».
Плечо любимого
Те, кому приходилось открываться, – кроме членов тайного ордена, – снисходительно пожимали плечами: Полина выдумывает чушь. Ей просто хочется повышенного внимания и красивой жизни...
Борис единственный, всмотревшись, заметил расширенные во всю радужку зрачки, – отчего ее голубые глаза выглядели черными. Обняв, почувствовал полуобморочную слабость, дрожь ее ледяных рук и подгибавшихся коленей, отчаяние неровно и гулко колотившегося сердца.
Ее тело жило словно само по себе, игнорируя доводы разума о том, что ничего плохого с ней не происходит.
Поля призналась, что в такие минуты действительно может упасть в обморок…
Боря всерьез испугался за нее и попросил никогда больше не оставаться одной в метро, но Полина упрямо боролась с собой – уже без надежды на успех. Только ради того, чтобы не сдаться.
Беспричинные страхи очаровательной девушки с длинными каштановыми волосами выглядели мило, вызывая желание защищать и успокаивать.
Борис был военным и служил в свое время в Чечне.
«Представь себе поле боя, – сказал он Полине. – Вообрази, как ощущали себя люди, особенно – новобранцы. Порою как ты – в метро…
Преодоление страха смерти — дело нелёгкое. У меня было нечто подобное!
Когда во время военных действий в сознании соединяются глубинное, первобытное, животное стремление к сохранению себя и человеческий, осознанный страх смерти, солдат может превратиться в беспомощное существо и заразить паникой остальных. Мощное войско станет россыпью живых капсул».
«Тяжело сравнивать страх на войне и в современном мире, – возразила Поля. – У солдат была общность. Даже в бессмысленных войнах, когда они считали себя бесцельно гонимым на убой стадом… Они были вместе. Им было кого взять за руку, похлопать по плечу, и в глазах ближнего мелькало понимание. Страх отступал…
Но если паника начинает тебя охватывать в сегодняшнем метро, ты обязан ее скрывать, чтобы не выглядеть сумасшедшим. Всем безразличны чужие переживания, – хватает своих, – и это добавляет ужаса. Ты словно оказываешься в тылу врага: потерять сознание, упасть в обморок равносильно смерти. Легкомысленно надеяться на порядочность случайных незнакомцев! Надеяться можно только на бога. В таких случаях говорят: «Молись». Но молитва здесь помогает лишь тем, кто еще не соскользнул за тонкую, прозрачную грань психического расстройства. Чье тело в приступе паники еще прислушивается к голосу разума и позывам души.
Очевидно, что прохожие и попутчики в транспорте – не дикие звери, и им свойственна некоторая отзывчивость. Особенно мужчинам, которые видят во мне, в первую очередь, симпатичную женщину и неправильно понимают…
Можно начать с кем-нибудь разговор, чтобы пошел эмоциональный контакт, и тогда уже тебя, скорее всего, не бросят в беде…
Иногда, якобы случайно, я проливала на людей минералку. Они возмущались, я говорила «извините». На миг у нас появлялось нечто общее, и становилось легче.
Потом я завела домашнего белого ёжика и носила его под курткой. Он шевелился, щекотал меня носом и лапками, а порой сворачивался в шарик и выпускал колючки. Мне становилось смешно и не одиноко в темной пучине… Но бедный Емеля внезапно умер. Оказалось, что я неправильно его кормила… Полагаю, кроме того, ему не шли на пользу наши поездки… Здоровье ёжиков – отдельная ветвь науки».
«Теперь ты не одна в этом бою, Поля, – серьезно сказал Борис, сильно сжимая ее холодные, липкие пальцы. – Послушай. Ты абсолютно права. Общение и смех — отличное средство от страха. Раньше в русской армии пели частушки. Залихватские шутки убирали сложное наслоение установок цивилизации, а вместе с ними – страх, приводя путаницу подсознания в состояние простого и верного звериного чутья. Помнишь «Василия Тёркина»?
Давай попробуем!»
Поля невольно улыбнулась.
***
Женщина даёт жизнь. Не зря говорят «мать-земля» и «Родина-мать»… Однако отец – всегда – Бог. Так и сильное существо – мужчина – призван быть выше, мудрее женщины. Борис казался Полине именно таким. И, подобно богу, оставался непостижимой силой.
Они встречались полгода.
Позади у них был несхожий жизненный опыт. Сугубо мужские, чересчур тяжелые для Полины воспоминания сквозили порой в лице любимого.
Казалось: Поля и Борис машут друг другу руками с соседних вершин неприступных гор, а жизнь, как река, течет между ними…
Наверно, тем самым они обогащали друг друга и открывали новые горизонты, хотя и нелегко это давалось – проникаться противоположными взглядами, понимать новую для себя точку зрения.
Он был то заботливым и внимательным, то резким, то чересчур сосредоточенным на себе. Часто хотелось обидеться, но, видя искреннее стремление радовать ее, считаться с ее переменчивым настроением, Полина лишь растроганно улыбалась.
Порывистые движения, низкий бархатный голос и быстрая раскачивающаяся походка Бориса приводили в смятение ее женское естество. Нежная страсть в исступлении превращалась в животную, нестерпимую, – до боли и криков…
Они любили друг друга, но очень редко говорили об этом. Отчего-то легче было безмолвно млеть от прикосновений, упоения и восторга, потом минуту смотреть друг на друга восхищенными, всё понимающими глазами и прятать взгляды.
Полина вновь ощущала, как сплетаются ноги… как движутся его руки по ягодицам... как мягкие сильные губы скользят по ее груди…
***
Они вновь и вновь спускались в метро, превращая дорогу до его дома и обратно в забавные тренировки. Борис уходил на две остановки в другой вагон. Потом уходила Поля. Со временем количество станций увеличивалось, и, наконец, они стали ездить в идущих друг за другом электричках.
Мало-помалу паника исчезала, и в метро Полине становилось всего лишь скучно.
«2 взрослых человека придумали себе игру», – говорил Борис.
«Не такая уж и игра…» – возражала Поля.
«Лучше превращать это в игру, тогда легче справиться».
***
После памятного июньского вечера Полина долго испытывала себя в трясущихся лифтах многоэтажек, в корабельных каютах под ватерлинией, в подвальных помещениях и на узких многолюдных улицах, но подобные обстоятельства больше ничем ее не смущали.
Что-то в мозгу счастливо перещелкнуло вспять. Может быть, физически пришло время… а может быть, любовь который раз спасла мир, – мир отдельного взятого человека.
Перещелкнуло – навсегда ли? Полина всё еще жила в зоне риска, но перестала думать об этом. Ее ждала новая интересная жизнь.
Свобода бывает и такая: от страха. Свобода – четкое, ничем не искаженное восприятие реальности. И она, – без сомнений, – главная.
2014