Красота женщины – в заботе, которую
она дарит с любовью, и в страсти, кото-
рой она не скрывает.
О.Хепбёрн
Ветер уносит старые обиды, время вра-
чует старые раны. Всё забывается. И
только любовь не подвластна времени.
М.Митчелл
I.
Это было в самом конце 80-х годов уже (как странно!) прошлого столетия. Выйдя из министерства транспорта, я хотел побыстрее добраться до дома, чтобы остаться наедине с собой. В последнее время это было моим любимейшим занятием – грезить во сне и наяву. «Старость, что ли, приближается? - мелькнула мысль. – Да нет, рановато вроде бы, сорока ещё нет».
Очутившись на улице, я тотчас же был буквально смят толпой. Боже, ну куда же они все несутся – и на земле, и под землёй – яблоку негде упасть! Над городом висел смог. Я задохнулся, стал кашлять, потом махнул с досадой рукой и встал в очередь на стоянке такси. Я услышал, как впереди стоящий мужчина договаривался с таксистом о цене. Ему тоже нужно было ехать в район Сокола. Так нам по пути!
- Извините, можно я присоединюсь к вам? Мне тоже…
И тут я осёкся, увидев изумлённые глаза этого мужчины.
- Стас, дорогой! Неужели передо мной ты?! Сколько лет, дружище! – и он крепко обнял меня.
Я не столь эмоционально, но тоже с радостью отметил появление в моей нынешней жизни старого приятеля и однокурсника Влада Сташкевича. Мало того: я сразу вспомнил, что мы с ним земляки, оба родом из белорусского Полесья. Итак, мы сели с Владом в одно такси и помчались в сторону Сокола.
По дороге мы получили друг от друга массу информации, которую только и можно получить, сидя в салоне автомашины, время от времени простаивающей в пробках.
- Как! Ты ещё не женат? Как же так, Стас, ведь ты был очень красивым в молодости. Девушки так и кружились вокруг тебя.
- Так жизнь сложилась, - и я развёл руками.
Владислав работал в проектном институте и был дважды женат. Первый брак распался рано.
- Ты должен её помнить, девушку с нашего курса, Ирочку Збежинскую.
Я поднапряг память и вспомнил высокую стройную миловидную брюнетку с длинными волосами. Вспомнил я и то, что их роман начался ещё на втором курсе.
- Так что же было потом? Почему вы разошлись?
- Ты знаешь, она оказалась слишком ревнивой. Задержишься на работе или с друзьями – допросы, бойкот молчанием. Я уже не говорю о том, если действительно какой-нибудь флирт завяжется, не дай Бог узнает! Что тут начиналось!.. В общем, я не выдержал, наговорил ей лишнего, и она уехала в Ленинград, к родителям. Потом уже оформили развод, когда оба вступили в новые отношения. Я женился на Леночке, своей соседке по подъезду. А Ирка вышла то ли за капитана, то ли за майора милиции. Сейчас у неё уже двое детей, а у меня только дочка Наташка. Во второй класс перешла. Леночка на семь лет моложе меня, поэтому надеюсь на пополнение. Я не скажу, что был в неё сильно влюблён, но, ошпарившись однажды, я уже не искал пылких страстей и сумасбродств. Зато я нашёл тихую семейную гавань, о которой мечтал. Ну, а ты почему холостой? Наверняка ведь что-то было…
- Постой, - перебил я своего слишком разговорчивого друга юности. - Мы уже подъезжаем к моему дому. Если у тебя есть время – милости прошу к моему холостяцкому очагу.
- Не откажусь, - прозвучало в ответ.
И вот мы сидим возле электрического камина. Пока мы ехали, поднялся сильный ветер и пошёл мелкий осенний дождь. Отогреваемся, попиваем наше любимое «ркацители» и, закусывая его сыром и фруктами, предаёмся неторопливым воспоминаниям..
II.
Как только мы заговорили о родном Полесье, запахи родины, детства, юности ворвались в мою московскую серийную полуторку. Они прилетели сюда с далёких белорусских полей, лугов, березняков и дубовых рощ, из долины Припяти и с озёрных берегов, покрытых разнотравьем.
Мы помолчали несколько минут, как будто оба почувствовали одно и то же.
- Ты помнишь запах скошенного сена и парного молока? А запах камышей? – заговорил я. – Почему запахи мы запоминаем сильнее, чем события?
- Не знаю, - сказал Владислав, - наверно, потому, что этот мир соткан из запахов и ощущений. По крайней мере, Полесье – точно!
Я был согласен с ним:
- Дороже его у нас не было ничего на этом свете.
- Ну, а теперь всё же расскажи, почему не женился. Наверняка ведь ездил на каникулы в родные края, и у тебя не могло там не быть романа, если уж в институте не нашлось. Чую, что был.
- Ну, коль уж ты такой любопытный, слушай…
И я начал свой рассказ.
«Да, действительно, в пору молодости, в годы студенчества, как и ты, наверно, я часто ездил на родину. Тогда был ещё жив мой отец. Он работал лесничим. Оттого, должно быть, и домик свой выстроил недалеко от леса. Разбил фруктовый и ягодный сад, цветники – с левкоями, флоксами, георгинами и, конечно, астрами. Пруд вырыл рядом с домом, мальков запустил. Он потом камышами зарос, тиной подёрнулся, понакрылся ряской, которую очень любили наши уточки. А летом расцветали в нём красивые белые цветы одолень-травы. О ней попозже поведаю.
Когда я приезжал, мне казалось, что после городского шума, сутолоки, я попадаю в рай земной – такое это было прекрасное место. Я ходил с отцом на охоту в пущу, пристрастился к рыбалке.
Вот ты всё допытываешься, был ли у меня кто. В период студенчества – никого. Конечно же, я обращал внимание на красивых девушек, танцевал с ними и даже целовался, но ни одна не покорила моего сердца. Мама не могла с этим смириться и всё подыскивала мне невест. А в Полесье, сам знаешь, этого добра - непочатый край: «и умницы-красавицы, и работящие, и с хорошим приданым». Это я тебя мамины слова повторяю. Отец хмурил брови и покрикивал на неё: «Цыц, рано ему ещё, двадцать с небольшим только. Время придёт – оженим».
Когда я приехал к родителям после окончания учёбы, отец начал побаливать, часто ложился отдохнуть, а рядом с матерью хлопотала по дому молодая женщина. Её звали Янина. Она была старше меня лет на пять. - Кто это? - спросил я маму, когда её помощница после ужина ушла к себе. – Да она из деревни, в которой я родилась. Дочь лучшей моей подруги. Она недавно оставила этот мир, а у Яни больше никого нет, дом скосился, хозяйства никакого, вот я и взяла её к себе, не возражаешь?
- Ну что ты, мама! Если она тебе по нраву и по хозяйству помогает, я только рад. Мне здесь не жить, скоро поеду назад в Москву и начну работать. Батя вот только беспокоит меня.
- Да, Стасик, болеет отец. Уж и в больнице лежал. Что-то с лёгкими у него. И кажется мне, что доктора всей правды не говорят. А он слабеет, на охоту не ходит, рыбалку забросил. А каким охочим до всего до этого раньше-то был!
- Уж мне-то не знать! Сам с ним не раз ходил на кабана.
- Ты завтра собирайся, сынок, поедем с тобой на базар в город. Кое-что надо продать да и прикупить тоже.
- Хорошо, - сказал я, пошёл в свою комнату и сразу же крепко уснул.
III.
Утром, чуть свет, мы с мамой поехали в город. Дорога была прямая, но ухабистая. Душа моя пела, несмотря на это: я смотрел по сторонам и любовался красотой родной земли.
Районный центр у нас небольшой, но базар пёстрый, шумный и многоцветный. Мама продавала сыр, творог, фрукты и овощи, а я прохаживался между рядами. Вдруг кто-то дёрнул меня за рукав. Оглянулся – молодая цыганка пальчиком к себе подзывает. Что со мной станется – дай, думаю, подойду. А она, широко улыбаясь, тотчас же завладела моей рукой и стала быстро говорить:
- Жить будешь в большом городе. Денег будет много. И жить долго будешь. Только вот в любви тебе не повезёт. Или кто помешает любить? На всякий случай запомни, милок: опасайся женщину с зелёными глазами. Замутит тебе голову – и потонешь в заводи этих глаз. И ещё. Будешь встречаться если - не встречайся в полнолуние.
Я дал ей рубль и хотел отойти, но она снова меня притянула и зашептала:
- Дай ещё рубль, красивый, расскажу тебе про одолень-траву.
Я достал из кармана ещё одну бумажку, а она и говорит:
- Ты видел на озёрах и прудах нежную белую кувшинку? В народе её называют «одолень-трава». Самое ценное в ней – высушенный корень. Тот, кто держит его в доме, способен защитить себя от недобрых людей и запросто справится с любой трудностью. Цветёт кувшинка с мая по август, а силой обладает на рассвете. Рви кувшинки по утречку, корень суши – не пропадёшь.
Выслушал я её и поспешил поскорее к матери, а цыганка мне вслед:
- Помни - зелёные глаза, полная луна и одолень-корень!
Я маме ничего не сказал, но рано утром залез в пруд и нарвал кувшинок. Одну из них с большим трудом вытащил с корнем, и этот корень положил сушить в укромное место. Сам не знаю, для чего я это сделал. Гипнозом, что ли, цыганка обладала, но мне стало спокойнее на душе. «Бережёного Бог бережёт!» - подумал. А вечером, когда Янина нагнулась надо мной, подавая жаркое с овощами, я случайно взглянул в её глаза и вздрогнул: они были зелёного цвета. Приглядевшись, я заметил, что, в зависимости от положения головы, они меняли цветовую гамму, становясь то тёмными, как омут, то блестели, словно изумруды, то горели странными огоньками. Эта световая игра её глаз поразила меня. И вот с этого мгновения я как бы впервые увидел Янину. Теперь она показалась мне и выше ростом, и стройнее, и миловиднее, чем в первый раз. Ей было 28 лет, мне тогда – 23. Но разве это что-нибудь меняло? Да, я влюбился в неё, а цыганкины предостережения забыл напрочь…»
- Неужели она была настолько хороша, что, невзирая на возраст, ты смог её вот так сразу полюбить? – перебил Влад моё повествование.
«Не знаю, полюбил ли я её сразу, но то, что она произвела на меня неизгладимое впечатление с этого, второго, взгляда, и я как бы подпал под её чары, - это точно. Она будто светилась вся изнутри, и этот лучистый свет исходил из её глаз, а они, эти зеркала души, никогда не врут. И я заметил, что она тоже не равнодушна ко мне.
После ужина, ошеломлённый случившимся, я пошёл в наш разросшийся тенистый сад и сел на скамеечку под яблоней. Воздух был свеж и напоён всевозможными ароматами. Его прохлада приятно освежала и тело, и мою взбаламученную душу. Я сидел так довольно долго, пытаясь разобраться в новых для себя ощущениях, как вдруг заметил, что стало темнеть и на небе показался огромный круг луны. Полнолуние! И тут же вспомнил слова цыганки. Вспомнил и про спрятанный корень.
Я встал и пошёл к дому. Вдруг на тропинке я увидел женщину в лунном свете. Это была Янина. Она отрешённо брела по дорожке, потом углубилась в сад. На её голове красовался венок из белых цветов. Я застыл, поражённый увиденным.
IV.
Я никогда не был суеверным, но как-то всё странно переплелось: женщина с зелёными глазами и венком из одолень-травы на голове, полная луна… Нет, это уж слишком – брать во внимание слова какой-то цыганки! И я решительно повернул туда, куда пошла Янина. В лунном свете её фигура казалась ослепительной.
- Не правда ли, Янина, ночь сегодня чудесная!
- Да, просто прекрасная, Станислав Григорьевич, - отозвалась она, - а вам не прохладно в одной рубашке-то?
- Янина, ну как вам не стыдно? Называйте меня просто Стас.
- Хорошо, Стас, - эхом откликнулась она и машинально протянула ко мне руку, в которой был цветок. Я взял его и задержал её ладонь на секунду в своей. Отпустить её я не успел, так как внезапно сильное желание охватило меня. Не в силах ему сопротивляться, я с жадностью впился в её губы. Когда я оторвался, она тоже поцеловала меня, но иначе. Я никогда не позабуду этот её первый ответ. Она подняла на меня глаза. Зелёные глаза её мерцали каким-то неземным светом.
- Стас, милый, я вас полюбила сразу же, как только увидела.
Я видел, что так лгать невозможно. Я посмотрел на неё. Она была прекрасна. Как она могла вот так сразу преобразиться! И тут я понял: страсть сделала её обворожительной. Страсть, которую она, в отличие от столичных девиц, и не пыталась скрыть.
Да что это за колдовская ночь! И месяц, всех влюблённых сводник, и эти одуряющие запахи сада, этот венок из белых лилий на её голове – что означает всё это?!
«А только то, что ты полюбил впервые в жизни!» - словно ответил мне чей-то голос. Или это был шёпот листвы?
Утром мне было плохо. Я понимал, что это от переизбытка чувств. Встревоженная тем, что я не вышел к завтраку, в комнату зашла мать.
- Стасик, ты, верно, вчера ночью по саду гулял?
- Да, - ответил я.
- Бедный мальчик, я тебя не предупредила: вчера было полнолуние. Ты получил лунный удар.
Мама принесла мне фрукты, булочку и морс.
- Немного поешь – и спать, спать. Сон всё лечит.
Она вышла, а я крепко заснул.
Я не слышал, как в мою комнату ночью зашла Янина, опустилась на колени и целовала мои руки. Я очнулся только тогда, когда почувствовал её тело рядом с собой под одеялом. Протянув к нему руку, я наткнулся на твёрдый упругий бугор. Я вскрикнул от изумления и восторга.
- Янина, ты пришла!.. – И я прильнул к её губам, ищущим мои, потом – к распростёртому подо мной телу. Я хотел взять её нежно, но накал страсти был так силён, что она вскрикнула от пронзившей её боли. Как я и предполагал, я был у неё первым. Да и где бы она могла раньше познать своё женское счастье? Я же знал историю её жизни!
Потом она приходила ко мне часто. Мы уже не могли друг без друга. В любви она была изобретательна, находя всё новые источники для телесных забав. Мне только оставалось удивляться, откуда что берётся, ведь она выросла в захолустье и бедности, ничего и никого не знала. Кто мог научить её изощрённому искусству любви? Потом я понял: это было заложено в её генах. Природа-мать сотворила страстную, неистощимо изобретательную в любви натуру – и подарила её мне.
И мы познавали и насыщались друг другом повсюду: на чердаке, на сеновале, под яблоней, на берегу реки, в зарослях кустов – везде, где была хоть какая-то кровля для нашей страсти. Я ходил сам не свой. Всё во мне пело, но в то же время я понимал, что дальше так продолжаться не может.
Будучи по натуре человеком честным и прямым, я обо всём рассказал маме. Она, уже догадавшаяся о нашей связи, моё признание выдержала стойко.
- Только не говори отцу. Любое волнение может стать для него роковым. А тебе о своём решении я сообщу завтра.
V.
Утром, радостный и счастливый, я вбежал в столовую, но там сидела одна мать.
- А где Янина? – спросил я.
- Она уехала, - равнодушным голосом сказала мама.
- Что ты говоришь? Куда и зачем? У неё же нет никого!
Мать подошла ко мне:
- Стас, она уехала не с пустыми руками. Я дала ей достаточно, чтобы устроиться, начать жить и работать. – И, чтобы не допустить моих возражений, добавила: - Это было не моё решение, а её.
Я не стал перечить матери. Я любил Янину, но мать ещё больше любила меня. Конечно же, я понял всё. Опустив голову, я побрёл в свою комнату. Внезапная мысль пронзила сознание: «Одолень-трава! Её высушенный корень! Это он не допустил, чтобы мы с Яниной были мужем и женой». Я вытащил корень из закутка и выбросил в окно. Сел, успокоился. И снова насмешливый голос: «Но вы же стали уже мужем и женой! Куда же ты отпустил её – и зачем?»
На другой день я уехал в Москву и начал работать по распределению. О Янине я так ничего и не узнал. Родители мои умерли. Я один, как перст».
- И ты не пытался искать её?
- Но я даже не успел узнать её фамилию!
- И у тебя не было других женщин?
- Женщины, с которой я мог бы связать судьбу, - не было.
- Да, сочувствую тебе, но чем тут поможешь! - И Влад откинулся в кресле.
- Иногда мне кажется, что это было очень давно, да и было ли вообще? Может, это был просто мираж?
Когда Стас закончил свой рассказ, он увидел, что его друг крепко спит, улыбаясь чему-то во сне.
«Неужели моё повествование так на него подействовало, что оживило какие-то его собственные воспоминания?».
Ответа не было.
Стас подошёл к дивану, тоже намереваясь прилечь, но в этот миг раздался звонок в дверь. Он встал, медленно прошёл в переднюю и открыл дверь. На пороге стояла Янина.
- Как же долго я шла к тебе! – и переступила порог.
Да, корня одолень-травы здесь у него не было. А может, это было к лучшему? Но не об этом подумал сейчас Стас, делая шаг назад. «Я схожу с ума, - мелькнуло у него в голове, - накал страсти в моём рассказе был слишком силён. Мозг не выдержал».
- Стас, милый, как же долго я искала тебя, - снова услышал он. Её рука коснулась его руки, и, как когда-то давно, электрический ток неистраченного желания пронзил его тело, заставив окончательно прийти в себя.
2012