Ураганные ветры всё чаще стали посещать наш край.
И всё чаще сосна стала задумываться о том, чтобы рухнуть с обрыва при очередном порыве стихии. Вот так, прямо вниз, туда, где старица Москвы-реки ласкает мелкой волной живописные берега. Упасть со страшным треском от ломающихся сучьев, высоко задрав корни, переломившись от падения в двух местах, распугав до смерти местных пташек. Рухнуть так, чтобы потом все говорили: «А слышали, как вчера сосна упала? Треск-то какой страшный стоял! Падая, ещё два молодых деревца свалила. Теперь вдоль реки вообще не пройти – всё перегородила, ствол-то в два обхвата. А корни-то, корни какие вывернулись! Ямища в рост человека!»
Без малого двести двадцать лет она стоит на этом обрыве, любуется сказочным видом на Лохин остров, на старинную русскую церковь Михаила Архангела и красивейшее имение, наречённое в честь той же церкви. Но, как и все старушки, она уже начала брюзжать о нововведениях, которые ей никак не по душе. Её не устраивали два новых корпуса, построенные вдоль реки при советской власти, не нравилось ей, что при Сталине заменили скульптуру ангела около церкви на копию, а уж на испорченный в двухтысячных годах одинцовскими высотками пейзаж Лохина острова она и смотреть не могла – так ей обидно было, что бездумно испохабили красивейший горизонт. Да и в жизни её уже ничего не радовало. Раньше много людей ходило мимо неё, но когда отгородили усадьбу от церкви, то подходы к ней по ровной местности оказались перекрыты. Добраться до неё можно было только по обрывам, выходящим к реке и к усадьбе. Она почувствовала одиночество. Бывало под её сень приходили парочки полюбоваться видом на Москва-реку. Прихожане, чтобы окунуться в купели после молитвы, спускались к реке по тропинке, идущей от её корней. Мало того, она помнила, как её, совсем маленькую, в 1810-м году сажал здесь, на этом обрыве, сам князь Николай Борисович Юсупов.
Она всегда была в центре событий. А теперь к ней подходили только раз в два-три года какие-нибудь заплутавшие посетители парка. Всё это её удручало, и хотелось хотя бы напоследок уйти шумно. К тому же бремя родовой тайны Юсуповых не давало ей покоя. Кроме её шумного и впечатляющего падения, в яме от вырванных из земли корней люди должны будут найти медный тубус с секретными документами. Вот тогда она прославится навсегда, и каждый экскурсовод Архангельского будет говорить посетителям: «Во время урагана 2017 года на берегу реки, около церкви, сильным ветром свалило сосну, в корнях которой были обнаружены документы…»
Она и сама не знает, о чём эти документы, и даже если свалится, то не узнает, но так хочется ей попасть в анналы истории. Находка оказалась бы таким символичным событием: ровно через сто лет после революции, которая лишила Юсуповых имения Архангельское, как, впрочем, и всех других земель и дворцов.
Она как сейчас помнила эту ночь 15 июля 1831 года…
Обед из-за жары был пропущен по инициативе Николая Борисовича. Ужинать было велено подавать пораньше, в четыре часа. Никто не притронулся к мясу, все налегали на сочные персики, виноград и спелые дыни из Крыма. Персидские было строго наказано не покупать, поскольку в приволжских степях, через которые их везли, вовсю бушевала холера. Много уже было смертей и в самой Москве. Насытившись фруктами, князь решил немного подремать. Едва Морфей овладел им, как видится ему, что подходит к его дому, вся в чёрном, старая горбатая татарка, а её не пускают, боятся холеры. А она стучит клюкой в ворота и кричит: «От меня не скроетесь! Я знаю. Всё знаю!» Вскочил князь в холодном поту, то ли от испуга, то ли от подкатившей тошноты. По телу озноб – видно всё-таки не уберегся от холеры. Почувствовал, что дело плохо – силы скоро его покинут, и решил, не мешкая, спрятать поскорее бумаги, что хранил в шкафу, ключ от которого никогда не снимал с шеи…
Едва на колокольне архангельской церкви пробили полночь, на обрыв к сосне подъехал верхом на коне старый князь. На нём не было лица, он был бледен как сама смерть. Шатаясь и едва стоя на ногах, он судорожно стал рыть под корнями сосны яму, а потом аккуратно вложил в неё медный тубус, плотно набитый документами. Закончив дело, он нежно поцеловал свою крестницу-сосну и сказал: «Береги. Это тайна нашего рода. Её никто не должен знать – она для потомков». Затем, шатаясь, подошёл к коню. Собрав последние силы, взобрался на него и отправился в обратный путь, в Москву. Спустя несколько дней до Архангельского дошли слухи, что в Москве умер от холеры старый князь …
«Да, - думала сосна,- именно в этом году самое время. Вот только не знаю, в ближайший ураган завалиться или всё-таки дожидаться седьмого ноября, чтобы день в день столетия революции? А ну как по осени ветров таких не будет?»
Но тут её мысли нарушил женский смех. По гребню обрыва за молодой девушкой бежал парень. По всему было видно, что она хочет быть пойманной, и у самой сосны он нагнал её. Она спиной прижалась к стволу, а он, упершись руками в дерево, заключил её в капкан. Она, запыхавшись, нежно смотрела ему в глаза. Он, наклонив голову, смотрел ей на плечи или может быть даже в разрез платья, и еле сдерживал себя, чтобы не впиться своими губами в её спелые губы. Оба они глубоко дышали и явно жаждали друг друга…
«Ничего себе оборотик! - подумала сосна. – Надо же, а я уж было завалиться хотела».
…Когда всё произошло, парень тихо прошептал девушке: «Ксюша, а давай теперь каждый год в этот день приезжать сюда, на этот обрыв, под эту сосну?»
«Давай!» - с радостью согласилась девушка.
«Ну, вот, – подумала сосна. – И что теперь мне делать? Такая интрига. Так хочется посмотреть на них через год и через два… А может мне лучше на двести лет революции упасть?»
Молодые взялись за руки и побежали вниз по крутому склону в направлении дворца. И сосна вспоминала, что именно по этому склону к ней наведывался маленький Феликс. Сначала он просто любил посмотреть на реку в этом месте с обрыва, на простиравшиеся далеко за горизонт леса и завораживающий бег воды. А потом, когда случайно нашёл тайник прапрадеда, стал ходить сюда частенько и вчитываться в бумаги, но пока мало что понимал в них. Про тайник он никому не рассказывал. Ему хотелось быть единственным обладателем тайны. Когда немного взрослел, то опять стал перечитывать письма и документы, брал несколько бумаг из тайника и ночами осмысливал написанное у себя в комнате. Одно письмо было очень старинное, содержало много непонятных, уже не используемых в русской речи слов, и его смысл никак не давался юному читателю. Феликс переписал для себя письмо, а оригинал положил обратно в тайник. Во время революции документы из тайника он забрать не успел.
Так и лежали они теперь под сосной, и никто не ведал об их существовании…