Ночью шел дождь.
Впрочем, просто «шел» - не про него. Он куролесил и буянил, запутавшись в кронах плакучих ив, словно в распущенных волосах русалок. Пригоршнями бросал воду в темные окна домов, отчего партия ударных инструментов становилась главной в этой дождливой сюите.
Там, та-та-там, там-там… там, та-та-там, там-там…
Ритм ударных нарушался вспышками молний, будто всхлипывали флейты, поддержанные литаврами грома.
Марина открыла глаза, почувствовав: лохматая шерстяная мордашка уперлась в ее ладонь. Погладила собаку:
- Не бойся, гроза - на улице, наши все дома.
Босиком подошла к окну, прижалась к холодному стеклу лбом.
Вот и осень.
Холодное лето отступало все дальше, унося с собой те короткие мгновения тепла, которые, протекая сквозь пальцы, оказались обещанием несбывшегося.
Подумалось: может, море превратилось в дождь, чтобы напомнить ей о себе?
Самолет приземлился в аэропорту Бургаса поздно вечером. Водитель, пряча сумки в багажник машины, поинтересовался:
- Первый раз в Болгарии?
- Нет, два года назад была в Несебре.
- А теперь, значит, Созополь. Старинные города выбираете, - похожий на Бетховена, седогривый, по-русски он говорил без малейшего акцента, - Созополь, кстати, на двадцать лет старше Несебра.
- При их возрасте это вряд ли существенно: два десятка лет – что мгновение.
- Не скажите. Созополь никогда не забывает о своем старшинстве.
Огоньки на придорожных столбиках мелькали так быстро, что Марина невольно покосилась на спидометр: сто тридцать. Почти полет. И запах моря. Который, конечно же, в салоне автомобиля был выдумкой, но все-таки казалось, что дышится совсем по-другому.
- Бли-ин… Не любишь ездить, отстегни ремень, выйди, иди пешком, - ругался «Бетховен» за рулем, с наслаждением бросая машину в крутые виражи и обгоняя водителей, едущих по трассе с разрешенными восьмьюдесятью километрами в час.
Уже дома Марина зашла в интернет, проверила: Созополь был основан греками в 610 году до нашей эры, точной датой возникновения Несебра считается 510 год до нашей эры. Так что полностью доверять всезнающему водителю нельзя, хотя для того, кто ездит с такой скоростью, сто лет действительно могут пролетать в пять раз быстрее.
Утром – сразу на море.
На линии горизонта темно-синяя морская гладь сливалась с белыми облаками, напоминающими очертания далеких гор. Ближе к берегу море светлело, серо-синий цвет переходил в бирюзовый. И лишь набегая на прибрежную кромку, белая пена волн смешивалась с песком и становилась бурой.
Перед отъездом Марина купила «Ускользающие сюжеты» Владимира Орлова. Откровенно говоря, она давно не покупала настоящие, бумажные книги с твердым переплетом, страницы которых тихонько шелестят при переворачивании. Купила из-за названия, позавидовав автору, который сумел такое придумать.
Пару лет назад она заглянула на сайт «Проза» почитать рассказ коллеги о путешествиях и неожиданно самой захотелось писать. Лавры писателя ее не манили, а вот возможность рассказать то, о чем думалось - почему-то притягивала. Сайт казался виртуальной лавочкой у подъезда (барной стойкой в пабе или трибуной на стадионе – у каждого свое), на которой выплескиваются эмоции, находятся единомышленники, возникают симпатии и антипатии.
В предисловии к книге автор делил всех пишущих на писателей и описателей. К последним он с легкой усмешкой отнес представителей соцреализма: Николая Островского, Фадеева, Симонова, Бориса Полевого, описывающих свершившееся, к первым – Пушкина, Толстого, Чехова, исследующих несвершенное. «Вот и ясно: как писать и кого читать».
Марина отложила книгу и улыбнулась: молодость и запальчивость привлекают, даже если они не во всем правы.
Солнце жгло плечи.
Двое пожилых мужчин несли на руках в воду засушенную старушку, которая весело покрикивала на сыновей.
Стайка ребятишек в надувных жилетиках выскочила из моря. Дрожащих от холода, перекупавшихся малышей, одного за другим вытирали и заворачивали в коричневые полотенца папа с мамой. Словно нахохлившиеся боровички сидели мальчишки рядком на подстилке, о чем-то шушукаясь и готовясь к новым каверзам.
К слову сказать, описателем автор книги оказался отменным. Чего стоило описание неохватных дубов на принеманском лугу, под которыми когда-то раскатывали ковер для Сигизмунда-Августа, великого князя Литовского и Короля Польского.
Из густой кроны этих великанов летели стрелы, пронзая жесткую волосатую шкуру могучих клыкастых вепрей – диких кабанов, у подножия разводили костры французы, пытаясь согреться холодной зимой восемьсот двенадцатого года, а на верхушках из года в год гнездились аисты…
Вечные дубы стали и местом вечного упокоения хуторян, пережидавших под ними три года последней войны, пока перед самым отступлением немцев не нагрянула на селище приведенная невесть кем жандармерия…
Ночью не спалось. Марина вышла на балкон, долго всматривалась в красные черепичные крыши домов. В нескольких окнах горел свет. На балконе дома напротив, освещенные настольным фонарем, сидели мужчина и женщина. Они не разговаривали: каждый уткнулся в свой планшет. Захотелось узнать: о чем думают, почему не спят, не поссорились ли? Но тут с соседнего балкона к ним грациозной черной пантерой перепрыгнула кошка, они засуетились, словно дождались поздно возвратившегося ребенка, выключили свет и исчезли в доме.
Марина думала о героях «Ускользающих сюжетов». О трех друзьях детства, взрослых мужчинах, как-то очень по-детски занявшихся поисками клада Наполеона, о самом Наполеоне – толстячке с актерскими замашками, возомнившим себя властелином мира. О низкорослом, большеносом лейтенанте Анри Бейле и щеголе с рыжими бакенбардами, по фамилии Люссак, которому будет поручено доставить в Париж драгоценности из разграбленной Москвы. Об обжигающе красивой артистке мадмуазель Фюзиль, сопровождавшей Императора, и ее маленьком сыне, так хотевшем вернуться в Париж, но замерзшем в российских снегах. О мальчике-подростке, умирающем от болезни века и творческих муках кинорежиссера, запутавшегося в любви, в жизни, но снявшего фильм, наверное, гениальный, а потому положенный на дальнюю полку.
В книге было все то, что она любила в литературе: множество, в сущности, необязательных сюжетных линий, поворотов, связанных лишь волей автора. Это как прогулка по незнакомому городу: ты можешь свернуть в любой переулок, заглянуть в любое окно, и тебе откроется частичка жизни. Маленький фрагмент, без конца и начала. И можно фантазировать, мечтать, переиначивать по своему усмотрению…
Потом, как водится, мысли перескочили на себя.
Кареглазый пятилетний мальчишка однажды ответил ей на вопрос:
- Нет, ты не лохматая. Так-то ты не очень, конечно, но не лохматая.
Почувствовав, что получилось что-то «не то», добавил:
- Красота – это не главное.
Она и сама знала, что красота – не главное. В зеркале отражалась лишь часть ее. Там не было тайны.
Тайной было то, как приходили слова и образы, создавая из пережитого и придуманного только ее мир, и то, что оставалось внутри, что нельзя было выплеснуть на клавиатуру компьютера, недоступное, словно абонент, заплутавший в мобильной сети.
В конце концов, в женщине любого возраста найдется место для тайны, настоящей или придуманной, а отсутствие ее – составит самую большую тайну.
Следующий день начался дождем. Серое небо, серый туман, в который завернулись и спрятались красные крыши, серые волны с шипением набегают на берег, захватывая все большую часть пляжа и медлят, не желая откатываться назад. Редким смельчакам на берегу они бормочут, пришептывая: «Это наш-ш-ш мир. Из моря выш-ш-шел, в море уйдет». В этом нет агрессии, всего лишь констатация факта.
Старый город на выдвинувшемся в море тонкой дугой полуострове в сером тумане источает аромат истории.
«Бетховен», самозабвенно крутивший руль на ночной трассе, утверждал:
- У нас, болгар, есть поверье: любые империи, пришедшие на наши земли, исчезают, а мы остаемся. Смотрите сами: город был основан как греческая колония, греков сменила Римская империя и почти тут же раскололась на две: Восточную и Западную. На место Византии пришла Османская империя, но и она не устояла. Союз с Германией привел к ее поражению во второй Мировой, затем развалился Советский Союз. Десять лет назад вошли в Евросоюз – спустя год начался кризис, потом брексит. Вот теперь ждем, что дальше будет…
И правда, как много империй исчезло с карт мира, а маленький городок стоит. Тесно прижались друг к другу дома. Первый этаж – каменный, когда-то его захлестывали волны бушующего моря; второй, изредка третий - деревянные. Выступая над нижним, они позволяют спрятаться от знойного солнца. Верхние этажи, обработанные солью и ветрами веков, чаще всего темно-коричневые, черные. Есть и дома помоложе, рассчитанные на туристов, любящих экзотику, но общую картину они не нарушают.
Конечно, туристы, сувенирные лавки, сплошные кафе и ресторанчики – для жителей городка это способ выживать.
Но стоит свернуть с главной улицы и увидишь в открытом дворике одинокого сморщенного старика за столиком с вытертой клеенкой. Перед ним выщербленная чашка. С водой, ракией? А на стенах дома тесно от скорбных листов.
В Болгарии принято на стенах домов, на специально отведенных в городе стендах, вывешивать поминальные тексты. На них фотографии умерших, даты рождения и смерти, иногда несколько строчек о памяти и любви и время, прошедшее со дня утраты.
Марине нравится эта традиция. Посторонний человек глянет на этот лист и невольно посочувствует родителям, потерявшим сына, взрослым детям оставшимся без того, кто долгие годы был для них духовной опорой, и кого им предстоит заменить. На одном из таких «възпоменаний» с фотографией молодого тридцатилетнего мужчины стояла дата «сорок лет». Кто вспоминал его? Отец, мать? Жена, ставшая намного старше его? Быть может, дети, выросшие без отца…
Чуть дальше в тени второго этажа на стульях с поломанными спинками сидят две старушки. Не обращая внимания на туристов, шепчутся о чем-то своем, кого-то активно осуждают, словно бабушки на лавочках у наших подъездов.
А еще бросаются в глаза цветы и дети. Есть цветы экзотические, незнакомые, но больше всего герани. Она всюду, где только возможно: в горшках и ящиках на верандах, в небольших каменных двориках, на подоконниках старых домов, за потемневшими, немытыми стеклами. Дети, загорелые до черноты, как ни странно, не сидят с гаджетами в руках, а играют в старые как мир игры: прятки или казаков-разбойников. Вот девчоночка, прячась, забежала в открытую настежь маленькую часовню и сейчас же вслед ей посыпались нарекания старушек. Она в ответ активно машет головой, то ли соглашаясь, то ли оправдываясь: трудно разобраться в манере болгар кивать «наоборот».
У входа в один из старых домов в позе ожидания, обхватив себя хвостом, застыла черная кошка. Марина дважды прошла по этой улице: сначала вниз, к морю, потом обратно, а кошка так и продолжала терпеливо сидеть, грациозно-подтянутая и неподвижная, словно кто-то установил возле двери фигурку каслинского литья.
Вечером единственный работающий российский телеканал принес сообщения о пожарах в городе, в котором Марина родилась. Сопереживая, всматривалась в лица пострадавших. Больно резануло, когда молодая женщина, рассказывая о пожаре, несколько раз повторила: «Все сгорело, все. Фотографии детей сгорели». Понятно: вещи, деньги, документы… А история семьи – разве это мало? Это не восполнить ничем.
В книге, которую Марина привезла с собой, вглядывается герой в традиционную в сельском доме большую рамку с семейными фотографиями, «коллаж эпох и судеб». На плотной, картонной фотографии улан одной рукой сжимает эфес сабли, в другой - фуражка-конфедератка, рядом юная женщина в расшитой горсетке-жупанчике держит крохотного малыша. Этот малыш – и есть дед Алещик, хозяин почти забытого богом хутора. На другой, выцветшей фотографии – состарившиеся папа с мамой, уже советские сельские жители, в окружении голопузых ребятишек. Вот дед Алещик - мальчишка в длинных трусах, бежит наперегонки и разрывает финишную ленточку на какой-то районной олимпиаде. Затем в военной форме, с молодой женой, с одним сыном, потом с двумя… Цветные фотографии со свадьбы внуков, маленький правнук на четвереньках… Это и есть жизнь семьи; она длится, пока жива память.
Море притягивало и дразнило. Волны лишь делали вид, что сердятся, накрывая с головой зазевавшихся купальщиков, но не сбивали с ног. На дне просвечивали редкие ракушки и суетились рыбки.
Книга захватывала все больше, отрываться от прекрасной грузинской княгини, от путешествия по Колхиде, от обсуждения в высших инстанциях картины, созданной главным героем, становилось все труднее.
Но, если приходилось выбирать между одним и другим – море всегда побеждало. Марина откладывала книгу в сторонку, подставляла лицо солнечным лучам, а мысли уползали в какое-то другое измерение.
Туда, где на пустынном морском побережье оказывались трое: немолодая женщина и два ее спутника. Разувшись, они шли по самой кромке воды. Впереди – женщина с пожилым спутником, за ними – высокий молодой человек с детским лицом. Волны с шелестом бросались к их ногам, ненароком обдавая брызгами закатанные до колен брюки. Молодой человек досадливо отряхивался, а старшие, казалось, не замечали, пока не дошли до какой-то одним им ведомой точки и не остановились.
Пожилой мужчина – его серые глаза давно ничего не видели - попросил:
- Расскажи, Иза.
Женщина по имени Изольда оглянулась и начала рассказывать:
- У горизонта темно-синее море сливается с белыми облаками, напоминающими очертания далеких гор. Ближе к нам море светлеет, серо-синий цвет переходит в бирюзовый. А у самой прибрежной кромки белая пена смешивается с песком и становится бурой.
В конце осени Марина начнет писать рассказ о людях, что пригрезились ей на морском берегу. Они заживут своей жизнью, и окажется, что все было совсем не так, как придумалось летом. Но разве это важно?
* Книга, о которой идет речь: Орлов Владимир Александрович «Ускользающие сюжеты», изд-во «Белорусский дом печати», Минск, 2013г.
Кстати, автор казался удивительно молодым по восприятию мира, по стилю письма. Оказалось, он – 1938 года рождения. Все-таки, молодость – это состояние души.