Сценарии пишутся не нами

Леонид Пауди
      Марголин заранее договорился с Верой Степановной, что этим летом поживет у нее. 
          — Что ж ты, касатик, припозднился? Я ждала тебя еще на той неделе. —  встретила его упреком хозяйка.
     — Здравствуйте, Вера Степановна! Не сердитесь, нужно было кое-какие дела закончить. Зато теперь ничто не помешает отдохнуть и поработать.
     — Что ж ты все работать да работать. А отдыхать когда будешь? Вон лето-то какое! А в прошлом годе и погреться не успели. Ну,  заходи,  располагайся.
     Марголин поставил дорожную сумку в отведенную ему комнату,  достал из нее полотенце, чистую рубаху.
     — Вера Степановна, я схожу на озеро. Хочу освежиться с дороги.
     — Сходи, сходи, касатик. Я пока шанежек напеку. Тебе с картошкой или мясом?
     — Вы не беспокойтесь, хозяюшка. Я на обратном пути в кафе зайду.
     — Я тебе «зайду»! Дома покушаешь. Нечего тебе ту бурду хлебать! Так с какой начинкой-то хочешь?
      — Мне все равно. У вас любые вкусные.
      Через десять минут Марголин уже плескался в озере. Искупавшись, вышел на берег, вытер лицо полотенцем, затем расстелил его на пышной траве под лозняком, густо растущем на высоком берегу, и  c удовольствием растянулся на мягком ложе. День шел к закату. Солнце  уже не обжигало. Почувствовал, как истома растекается по всему телу. Задремал. Его дрему потревожили голоса мальчишек, которые пришли с удочками, половить рыбу на вечерней заре. Марголин оделся, подхватил полотенце и пошел к дому.
     — Где же вы бродите, Феликс Михайлович? Вон у бабы Веры уже шанежки стынут, да и мне скоро пора.  Узнал, что вы приехали, вот и зашел поприветствовать. Удивлены? — спросил Виктор Станиславович.
     — Признаться — да. Откуда узнали?
     — Слухом земля полнится.
      — К столу, мужики, к столу, — Вера хлопотала, выставляя закуски, —  если не помешаю, то и я с вами за компанию.
      — Садитесь, садитесь. —  Виктор Станиславович стал разливать коньяк по рюмкам. —  Она-то и донесла, что вы приехали, когда встретил ее в поселке.  Думал, вы не станете возражать. Вот я и завалился.
     — Почему же мне возражать. Всегда рад общению с вами.
     — Ну, уж и всегда! Помните нашу первую встречу? Я  тогда вас в штыки принял.
     — Да то уже быльем поросло.
     После ужина Феликс Михайлович проводил гостя до калитки.
     — Не провожайте  дальше. Там меня машина ждет. Вот мне баба Вера дала шанежек для водителя. Не думаю, что он  проголодался. Небось с толком все это время у своей зазнобы провел. Там я и найду его с машиной.  А мне неспокойно что-то. Только вы появились, как запахло преступлением. Вы не заметили, что это к вам как магнитом притягивается?
     — Да бросьте! Что за странные мысли!
     — И все-таки. Присмотритесь на всякий случай. Вдруг что-то неожиданное приметите.
     Феликс Михайлович встал из за стола и потянулся, разминая закляклые суставы.  В основном работа закончена. Теперь вычитывать, вычеркивать — самое трудное осталось. Но это уже все назавтра. Теперь отдыхать. Он вышел на крыльцо, закурил, но тут же погасил сигарету. Не хотелось осквернять эти сказочные предзакатные запахи дымом сигарет. Он набрал полную грудь воздуха, пытаясь вобрать в себя этот аромат.
     — Выбрался из берлоги, касатик? —  спросила Вера Степановна, вырастая в калитке. —  А то сидишь целый день над писаниной, как бирюк какой. А я вот за чаем сбегала. Закончился не вовремя. Так может быть сейчас и попьем? Я быстренько сварганю.
     — Нет, хозяюшка. Я сейчас лучше погуляю немного. Пожалуй, захвачу удочки да  посижу на бережку до темна. Может и поймаю чего.
     — Ну, как знаешь.
     Феликс Михайлович взял удочки, ящичек с рыболовными причиндалами, на котором можно  сидеть, прихватил ведерко и зашагал к озеру. До захода солнца оставался час, как минимум, так что еще можно было рассчитывать на какой-то улов. А если и нет, то тоже неплохо, посидеть, подумать в тишине да у воды, подышать  озерно-лесо-полевым воздухом совсем не плохо. Нужно иногда выполнять предписания  друга-отоларинголога.
     Он пришел на свое любимое место под ивой, космы которой касаясь воды, образовывали  зеленый грот, открытый в сторону озера;  закинул удочки и приготовился ждать клева. На его удивление клев пошел сразу. «Как изголодалась рыбка! Вон жор какой!» — подумал рыболов. Но еще и треть ведерка не заполнилась, как клев внезапно прекратился. Ну и ладно!  Гораздо интереснее было следить не за поплавком, а за игрой заходящего солнца в легких волнах.  По озеру бежала красная дорожка и почти достигла берега, но неожиданно из за горизонта выползла туча и накрыла закат. Стало  неуютно. От воды потянуло сыростью.
      Феликс Михайлович не сразу понял, что на берегу  не один.  Под высоким берегом заросшим лозняком женский голос убеждал кого-то:
    — Не распускай руки! Нас могут увидеть!
    — Кто нас здесь увидит? А еще вчера ты была не против моих рук.
    — Еще вчера я верила, что ты разведешься со своей мымрой. Если не хочешь избавиться от нее, избавишься от меня.
     — Да и ты, кажется, не спешишь расстаться с мужем.
     — И куда мне после этого идти? Был бы ты свободен, пришла бы к тебе. А так на улицу? Под забор? На вокзал?  Уходи!  Не хочу, что бы нас кто-то видел.  Иди! Я сама дойду.
      Заскрипел песок под подошвами сначала одного, потом другого. Марголин побыл еще немного на берегу. Вскоре и он выбрался из своего укрытия. Собрал снасти, захватил ведерко с рыбой и убрался восвояси. По дороге обдумал услышанное и посчитал, что этот диалог может быть использован в очередном рассказе. Нужно как-то закрутить сюжет, выстроить коллизию. Пора  посетить Дом творчества. Может быть  там появится подсказка.

     На следующий день после полудня Феликс Михайлович зашел в библиотеку Дома творчества. Там он встретил Верстовского, старого знакомого по секции прозы.  Они спустились в кафе, взяли по чашке кофе.  Приятель тут же вывалил на Марголина, сбитого с толку объемом информации , кучу сведений из жизни секции. Вот, что значит редко бывать на собраниях! В кафе зашли две пары, которых Марголин не знал, но, оказывается, были хорошо известны Верстовскому.
     — Ты знаешь этих очеркистов? Нет? Ну, я тебе скажу! Они дружат семьями. Мужики страстные картежники, их жены — шопоголики.  Но самое главное, что эти два друга имеют любовниц. Он имеет жену друга, а друг имеет его жену.  Все об этом знают, а друзья даже не догадываются. Но я лично считаю, что им обоим это прекрасно известно. Просто ничего не имеют против  этих взаимных шалостей.  Возможно они  твистеры. Их личное дело в конце концов. Но я чувствую, что это может плохо кончится. В последние дни дамы ссорятся. Ну, пока. Пойду поболтаю с ними.
     Верстовский помахал вошедшим и поспешил к ним навстречу.
    «Интересно, что он сейчас наплетет им про меня» —  подумал Марголин, когда пары повернулись в его сторону. 
     Он вышел из кафе.  На доске объявлений в вестибюле красовалось приглашение на следующий день, к семи, в актовый зал на лекцию видного ботаника, который любезно согласился поделиться  с  инженерами человеческих душ своими знаниями.   И какому крючкотвору пришло в голову сочинить такое объявление? 
    
      Обещанная лекция нарушила однообразие  жизни Дома творчества.  Зал постепенно заполнялся. Марголин занял место  рядом с боковым выходом, чтобы можно было  исчезнуть,   если понадобится.  Кто-то подходил  пожать руку, кто-то приветствовал издали. Все говорили одновременно. Казалось, что на зал наброшено плотное одеяло, сотканное из гула голосов. Раздался звон стакана, по которому карандашом в металлическом корпусе стучал организатор.
      — Друзья!
      «Да, есть ли у тебя здесь друзья?»  —  поймал себя  Марголин на том, что этот человек с повадками вертлявого театрального администратора вызывает  неприязнь.  Тут он услышал, как  громким шепотом его зовут по имени.  Из приоткрытой  двери зала  подавал призывные знаки Верстовский.  Чтобы никто не занял его место, Феликс Михайлович оставил папку на сидении и вышел.
      — С вами очень хочет переговорить Громов.  Он должен срочно уехать. Его уже ждет машина. Перед отъездом  хотел заехать к вам домой, но я ему сказал, что видел вас в зале, и он попросил вызвать вас. Вон уже поднимается по лестнице.  Не буду вам мешать.
     Он исчез, словно растворился в воздухе. Подошел Громов.
     —Извините, что мне пришлось потревожить вас, но у меня действительно срочное к вам дело. Я еду на заседание Совета секции, и мне нужно ваше мнение...
      Когда Марголин вернулся на свое место, лектор уже отвечал на вопросы.
     —Вот, что говорил по этому поводу  Платон о смерти Сократа в диалоге «Федон» адресуясь к своему ученику Эхекрату: "Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяжелеют, и лёг на спину: так велел тот человек. Когда Сократ лёг, он ощупал ему ступни и голени и немного погодя — ещё раз. Потом сильно стиснул ему ступню спросил, чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет. После этого он снова ощупал ему голени и, понемногу ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коченеет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал, что когда холод подступит к сердцу, он отойдёт. Холод добрался уже до живота, и тут Сократ раскрылся — он лежал, закутавшись, — и сказал (это были его последние слова):
— Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.
— Непременно, — отозвался Критон. — Не хочешь ли ещё что-нибудь сказать?
Но на этот вопрос ответа уже не было. Немного спустя он вздрогнул, и служитель открыл ему лицо: взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон закрыл ему рот и глаза. Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека — мы вправе это сказать — самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку, да и вообще самого  разумного и самого справедливого."
     Но лично мое мнение, — продолжал ботаник, — по приговору Афинского суда Сократ выпил настойку болиголова. Он более ядовит. Просто тогда в Афинах и цикута и болиголов имели одно название.
   —А какая смертельная доза?
   Марголину показалось, что именно этот голос он слышал вечером на берегу.  С его места было хорошо видно лицо задавшей вопрос женщины. Оно выражало явную заинтересованность.
     —Сто пятьдесят миллилитров настоя болиголова вызывает моментальную смерть. Но при правильном приеме этот яд излечивает от многих болезней. Включая рак. Это знали лекари еще со времен Авиценны.  Да и сейчас настойка болиголова применяется в медицине. Особенно ею увлекаются так называемые народные целители.
      По лицу женщины пробежала удовлетворенная улыбка. Дальше Марголин смутно слышал слова лектора. В его голове уже вырисовывалась канва следующего рассказа.

      —Отстань, баба Вера. Мне можно. Она у вас как пес цепной. Не пускает. Говорит, не велел беспокоить. Но я все-таки прорвался. Здравствуйте, Феликс Михайлович!
      —Виктор Станиславович! Добрый день! Хорошо, что заглянули. Я поставил точку и теперь в самый раз отдохнуть.  Давайте перекусим, по рюмашке примем.  Между этим вы и расскажете мне, зачем пришли. Ведь не проведать же меня?  Хозяюшка, пожалуйста, сообразите нам,  чем  бы закусить. А мы пока  выйдем перекурим.
      Мужчины вышли на крыльцо.
      —Какой чудесный вечер! — сказал Марголин, — Вы только посмотрите! На облаках еще зарево заката, а озеро уже затягивает туман. Есть в этом что-то колдовское. Не правда ли?  Вот это колдовское состояние в природе мне представляется осенью и зимой.  Зимой оно скульптурное, а осенью — какое-то блюзовое. Вы не находите?
     —Да, мне, честно сказать,  в голову это не приходит. У меня все больше другие заботы. Только из одного дела выпутаешься, как тебе уже другое подсовывают. А то и сразу несколько.  Вот и сегодня. Я же говорил, вы притягиваете преступление. У нас труп.
      —Знаете, у меня тоже.  Не пугайтесь. В рассказе. Только погодите.  С трупами потом. Голоден, как волк.
      —Мужики! К столу!
      —Шустрая у вас хозяйка! Докурить не успели, а она уже все справила.
      —Спасибо! Уже идем.
      Налили, выпили, закусили.
      —А теперь рассказывайте. Что же у вас стряслось?
      —Приехали с экспертом по вызову.  Осмотрели место происшествия, труп. Эксперт сказал, что  по всем признакам отравление болиголовом.
      —Да где труп-то?
      —Сидишь ты тут, касатик, затворником и не знаешь, что  в твоем Доме творческом это случилось.  Весь поселок гудит, что кобеля жена  на тот свет отправила, чтобы за сучками не бегал, — вмешалась Вера Степановна....
       —Ты, баба Вера, не встревай! Иди лучше по хозяйству займись. Вот я и хочу попросить вас, может побываете там, побеседуете с коллегами. Вдруг что всплывет.
      —А фамилию трупа вы знаете?
      Виктор Станиславович назвал имена участников банкета, который проходил накануне вечером, после чего и произошел этот инцидент.
     —А вам удалось узнать хоть что-нибудь?
     —Допросили всех присутствующих на вечеринке. Честно сказать, никакой существенной зацепки.  Только все обращают внимание, что жена погибшего накануне что-то бурно выясняла  с трупом. Фу, идиотизм какой! Я уже совсем зарапортовался. Что можно выяснять с трупом.  В общем, она с мужем о чем-то очень эмоционально  разговаривала. Это отмечают все свидетели. Невольно она попадает под подозрение. Но что-то меня смущает в этой ситуации, и я ее не арестовал.  И еще мне рассказывал свидетель Верстовский, что погибший с женой и другая пара, которая тоже была на этой вечеринке, менялись между собой супругами. Может такое быть? Как вы думаете?
     —Быть может все, что угодно. Но вот о чем я подумал. Я конечно выполню вашу просьбу и загляну в Дом творчества, но я сейчас сделаю копию моего рассказа и дам вам его прочесть. Мне кажется, что это может навести вас на кое-какие мысли. А то, что я узнаю, пообщавшись с коллегами, расскажу.
      Марголин  вернулся к своей рукописи. Открыл страницы, которые, по его мнению, должны заинтересовать следователя.
     —Спасибо! Я очень рассчитываю на вашу помощь. А сейчас поеду. Поздно уже.

      Накануне Татьяна Доросинская  сильно повздорила  с Левтовым. Она считала, что после стольких лет их связи, имеет право поставить наконец все точки над  “І”. Ему решать — разводиться с женой или нет. Но так больше продолжатся не может. Она устала и от неопределенности, и от одиночества по выходным,  и любить его урывками, слоняясь по съемным квартирам или гостиницам. В конце концов она уже давно не девочка и пора устраивать свою жизнь, а не быть вечной любовницей. Напоследок она заявила, что сама будет принимать меры, раз он такая тряпка и не может решиться на мужской поступок.
      Татьяна  в бешенстве покинула очередное временное убежище,  включила зажигание и поехала в никуда. Она  вела машину без определенной цели, пока машинально не свернула на проселок, который вывел  на берег реки. Дальше пути не было. Она заглушила мотор , вышла из машины, подошла к берегу, закурила.  Злость на Левтова  постепенно угасала. От реки тянуло умиротворением. И если раньше в ее голове обгоняли друг друга какие-то планы, как решить эту проблему с затянувшейся связью, то теперь ощущалась пустота. Татьяна докурила и отбросила окурок в  реку. Окурок не долетел до воды, а упал в прибрежные заросли. И тут Татьяна чуть не вскрикнула. Вот оно — решение!  Вдоль берега кустились заросли болиголова.
      Хотя к реке Татьяна ехала, не разбирая дороги, обратный путь нашелся на удивление быстро. Разрешение ситуации родилось само собой. Не иначе само провидение привело ее на берег этой Переплюйки.
     Через несколько дней Доросинская притормозила у крайней избы в деревне Вьязовка. «Специально что ли знахарки селятся на краю?  Я-то думала, что будет полуразвалившаяся хибара. У этой же изба — позавидовать  можно.» Она открыла калитку, вошла во двор и остановилась в нерешительности. Какое-то сомнение в ее задумке советовало вернуться.  Но в этот момент открылась дверь, и довольно молодая и симпатичная женщина окликнула ее.
     —Что же вы стоите? Заходите. У нас двери открыты для всех.
     —Здравствуйте! Клавдию Васильевну можно видеть?
     —Да это я и есть. Зачем пожаловали?
     —Мне посоветовали обратиться к вам за помощью. У меня на руках четверо раковых больных. Медицина оказалась бессильной.  Теперь вся надежда на вас. Мне говорили, что у вас можно купить противораковую настойку.
      —А кто дал вам мой адрес?
     —Ой, простите! Я совсем забыла. Вот. — она протянула записку, которую должна была предъявить как рекомендательное письмо.
     —О цене вас тоже предупредили?
     —Да, да! Вот деньги.
     —Здесь слишком много. Вы не ошиблись?
    — Нет, нет! Это за четыре пузырька.
      —Зачем вам столько? На курс лечения нужно всего сорок миллилитров.
      —Так мне же для четверых. И потом, не могу я часто в такую даль ехать.
     —Ну, хорошо. Вот вам инструкция по применению. И ни в коем случае не отступайте от нее. Передозировка может вызвать очень большие неприятности.
      —Ни в коем случае! Спасибо вам большое! Ну, я поеду?
      —Езжайте с Богом.
      
      Корпоративная вечеринка была в полном разгаре.  Уже все перешли на «ты», уже смешались столики и перемешались пары. Заметив, что жена ее любимого изрядно наклюкалась, Татьяна достала из сумочки фляжку, вылила ее содержимое в бокал.
      —Давай, подруга, выпьем за наших мальчиков. Чтобы они, наконец,  стали мужчинами.
      —А, давай! — соперница  не успела поднести бокал ко рту, как откуда ни возьмись появился ее муж.
      —Хватит пить! Ты уже и так нажралась до поросячьего визга. За тебя! — сказал он обращаясь к Татьяне.
     —Нет! — вскрикнула Татьяна.
      Она сделала протестующий жест, попыталась остановить, но не успела. Ее такой желанный мужчина залпом осушил бокал, поставил его на стол.
     —- Потанцуем?
      В следующий момент он распластался на полу и уже не слышал, как кто-то засмеялся: «Первая жертва перебора алкоголя. Кто следующий?»  Веселье продолжалось.

      Следователь появился у Марголина под вечер.
      —Виктор Станиславович, здравствуйте! Я виноват перед вами, — встретил Марголин гостя. — Пришлось на  пару дней уехать в город по делам. 
     —Не извиняйтесь! Вы и так очень помогли.  Первым делом заехал я к бабке Патрикеевой узнать, кто у нее покупал в последние дни настойку.  А дальше — дело техники.
       Если бы я не был свидетелем того, что вы закончили свой рассказ как раз перед моим приходом, и я оказался его первым читателем,  подумал бы, что все было разыграно по вашему сценарию.
      —Сценарии пишутся не нами.