Стучали колёса, сбиваясь ритмом на стыках рельсов, убаюкивали, успокаивали. Крошечное купе - иллюзия дома. На столике – деревце лимона в горшке, на верхней полке – кот. Внизу, между полками - на коврике Норд.
Привычные пейзажи мелькали за окном, как картинки на страницах зачитанной книжки.
Не о навязчивых снах думалось Юлии. Вспомнит о них, когда воплотятся явью… до дрожи недоумения. Сейчас, выхваченные памятью, выбитые от пыли лет, строчки дворовой песни:
Поезд длинный, смешной чудак,
Изгибаясь, твердит вопрос,
Что же, что же не так, не так,
Что же не удалось…
Что же, что же - не так… три года тянулся исход, ломающий жизни. На вокзалах, в ожидании поездов - растерянные беженцы с детьми и пожитками на первое время. Контейнеры со скарбом, напоминанием о прежнем благополучии, пыхтя, перевозили товарняки.
Общность распалась, как белый свет, пройдя через щель призмы – на все цвета радуги. Распалась и потянулась частицами на не всем даже ведомую, историческую родину. «Щелью» оказался национализм. За многие годы он превратился в атавизм. Вырывался на бытовом уровне изредка, но как в театральной пьесе – в сторону и не мешал жить без вражды. Не мешал, но… до добра не довёл.
Или не было общности? Навязанная и затверженная накрепко, до ощущения реальностью, иллюзия?
Не иллюзия, но… навек не удалось. Через семь десятилетий затрещало по швам. Металась московская власть . «Беспокоились» власти «на местах» – не упустить, пока мечется, отпочковаться. Есть, с чем отпасть от материнской сиськи России…
В маленький районный городок, где обосновалась семья дочери, приехали поздней ночью. В свете фонарей кружились снежинки. Город утопал в сугробах, был загадочным и фантастически красивым. Отказавшись от такси, пошли пешком. Кота посадили в сумку, а собака, за двое суток стосковавшаяся в тесном купе, носилась без поводка, как угорелая.
Они не видели Яну четыре месяца. За это время внучка научилась ходить, говорить первые слова. Когда Юлия прижала её к себе, заледеневшее в тоске сердце стало оттаивать, исчезли вопросы, но появилась уверенность, что всё сделано правильно. Главное, теперь - вместе.
При солнечном свете город потерял ночное очарование и оказался серым и скучным. Чем ближе с ним знакомилась, тем больше он раздражал унылой хаотичностью. Остаться здесь жить, не только не хотелось, но и - невозможно. Денег, вырученных от продажи столичной трёхкомнатной квартиры, хватало разве что на развалюху, непригодную для житья. Соотечественники ухватили ситуацию. В Городок потянулись русскоязычные беженцы. Продать за хорошие деньги можно было всё, даже сараи сходили за особняки. Они нашли миграционный комитет, наивно думая, на то он и миграционный, чтобы помочь устроиться переселенцам на исторической, всё – же, родине. Приветливый начальник ошарашил: «Рассчитывать на помощь нашего комитета вы можете только в том случае, если у вас есть справки об огнестрельных или ножевых ранениях, полученных там, откуда вы приехали, об изнасилованиях, иных притеснениях… на национальной почве». Переглянувшись, Антон с Юлией молча, вышли из кабинета.
Ко времени их приезда зять купил двухэтажный «особняк», вложив в него все деньги, что были. Домом его можно было назвать условно – стены под крышей, ни окон, ни дверей. Антон не понимал:
-Виктор, зачем вам, на семью из трёх человек, такой огромный дом? Ни у вас, ни у нас нет денег, достроить его.
Уклончивый ответ:
-Чтобы жить по-человечески….
В отличие от Юлии, которая принимала зятя таким, какой есть, у Антона отношения с ним не складывались. Вежливые и отстранённые… худой мир, но лучше, чем добрая ссора.
Отложив на время своё устройство, съездили в Пензу, помогли Диме с переводом и обустройством в общежитии. Навестили родителей Антона, которые жили в Грачёвке, неподалёку от Городка. Он надеялся, что им предложат остаться, но в первый же, день стало понятно, что это не вариант будущей жизни. Их переезду рады, но работы в деревне не было. Колхоз доживал последние дни, люди работали по привычке – работать. Слава Богу, что родители согласились приютить до лета Серёжу, чтобы не пропал учебный год. Как ни трудно расставаться, но это было лучше для него, чем неустроенность.