ч.3
Две версии венского периода жизни А. Гитлера
Тема раннего периода в жизни А. Гитлера от момента окончания им школы и до поступления в качестве добровольца в Германскую армию давно и плодотворно изучалась и изучается в работах современных историков и публицистов.
И каждый год можно увидеть на книжных полках в магазинах все новые и новые книги о А. Гитлере и его роли в современной истории нашего мира.
Но из всей той совокупности книг о А. Гитлере, что были доступны вашему автору я выбрал две:
книгу "Адольф Гитлер — основатель Израиля" Автор: Кардель Хеннеке ) https://www.e-reading.club/book.php?book=25633 и книгу Толанда Джона - "Адольф Гитлер"
Свой выбор на этих авторах я поясняю тем, что они наиболее точно и тонко подошли к изучению жизни А. Гитлера в Вене с 1905 по 1913 года,. но при этом каждый идя своим путем пришли к двум различным версия одних и тех же событий.
В связи с чем я и решил тут в каткой форме ( а полную версии вы и сами прочтете если перейдете по вышеуказанным ссылках) ознакомить читателя с тем, чтобы таким путем помочь ему самому составить лично свое окончательное мнение о том чем был в городе Вене занят А.Гитилер и почему он стал Антисемитом №1!
Причем одна из них явно сенсационная с элементами политической провокации, а вторая более традиционна, поэтому я и начну с нее.
Но повторяю что я переделаю текст в сокращенном виде отпуская массу ненужных нам деталей:
В декабре 1907 г. у умирает мать А. Гитлера и он после улаживания всех похоронных и после похоронных бюрократических вопросов, решил перебраться в город Вену где поступить в Академию изящных искусств и стать живописцем. Причем в качестве компаньона он пригласил поехать в в Вену и своего школьного товарища А. Кубичека - желавшего выучится на профессионального музыканта. (Подробно о нет смотреть тут: https://ru.wikipedia.org/wiki/,_ )
Итак, Гитлер в середине февраля 1908 года попрощался с родственниками и отправился на вокзал в сопровождении Густля Кубичека, который должен был ехать позднее.
Через пять часов восемнадцатилетний Адольф Гитлер в третий раз приехал в Вену, остановившись в снятой им комнате. 18 февраля он отправил Кубичеку открытку:
«Дорогой друг! С нетерпением жду твоего приезда, встречу тебя как следует. Для начала остановишься у меня, а там посмотрим. Пианино можно взять напрокат за 50–60 флоринов. Передай привет своим уважаемым родителям. Приезжай скорее. Твой друг Адольф Гитлер».
Пять дней спустя Август с чемоданом и сумкой, полной домашней снеди, приехал в Вену. Адольф встретил его очень тепло и привел в свою комнату на втором этаже.
Так как комната была слишком маленькой для двоих и пианино, Адольф убедил хозяйку уступить им более просторную комнату. Друзья согласились платить двадцать крон в месяц, вдвое больше первоначальной квартплаты. Пианино заняло много места, и поскольку Адольф привык прохаживаться по комнате, пришлось переставить мебель, чтобы освободить место для его вышагиваний – не более трех метров туда и столько же обратно.
Через два дня Густль зарегистрировался в музыкальной академии и сдал вступительный экзамен.
Самого же А. Гитлера ждала очередная неудача Гитлера при поступлении в академию художеств. Он небыл принят!
А вернувшись на квартиру по воспоминаниям Кубичека " обрушился на преподавателей, обзывая их «сборищем дураков, бюрократов из каменного века». «Всю эту академию надо взорвать!» – заключил взбешенный Адольф. Лицо его горело, глаза сверкали. Наконец он сообщил, что его не приняли. «И что теперь?» – озабоченно спросил Кубичек. «Да ничего», – спокойно ответил Гитлер и, сев за стол, стал читать книгу."
Адольф вел спартанский образ жизни, экономя деньги. Тем не менее каждую неделю молодые люди ходили в оперный театр.
Вагнер никогда не надоедал Гитлеру.
По словам Кубичека, музыка Вагнера «переносила Адольфа в мистический мир, и это помогало ему сдерживать бурные проявления своего невыносимого характера».
Например, оперу «Лоэнгрин» друзья слушали десять раз. Кубичек пытался приобщить друга к Верди, но тому понравилась только «Аида».
Они также ходили на концерты – Кубичек как студент академии имел право на бесплатные билеты. Август был удивлен, когда у Адольфа «начал развиваться вкус к симфонической музыке».
Особенно ему нравились романтики – Вебер, Шуберт, Мендельсон и Шуман. Производили впечатление также Брукнер, Бетховен и Григ.
Молодой Гитлер проявил большой интерес к условиям жизни венских рабочих. Он осматривал дома, потом в своей комнате проектировал новые кварталы, описывая их Кубичеку.
Так же вскоре выяснилось что А. Гитлер пишет драму о борьбе в древней Баварии в связи с принятием христианства. Гитлер писал и другие драмы, используя сюжеты из германской мифологии и истории. Иногда он зачитывал Густлю отрывки из своих сочинений.
Как-то Кубичек застал его за пианино. «Хочу сочинить музыкальную драму», – сообщил тот. Итак, Адольфу, предстояло сочинить музыку, Августу – написать ноты.
Несколько дней спустя Гитлер сыграл на пианино увертюру. Густлю показалось, что это подражание Вагнеру. Гитлер продолжал работу, но через несколько недель забросил ее – наверное, иссякло вдохновение.
Интерсные авторские описание вопроса А. Гитлер и женщины!
......Густль убедил друга почаще выезжать на природу. Была весна, друзья гуляли по Венскому лесу, катались на пароходе по Дунаю.
Хотя в это время года молодые люди думали о любви, секс не играл большой роли в их жизни. Нередко встречные женщины бросали в их сторону недвусмысленные взгляды.
Сначала Кубичек думал, что их внимание направлено на него, но вскоре убедился, что их интересует сдержанный Гитлер, который холодно игнорировал эти молчаливые приглашения.
Кубичек и Гитлер сексом не занимались, но часами рассуждали о женщинах, любви и браке.
Обычно Адольф доминировал в этих дискуссиях. Он заявлял, что должен хранить свое «пламя жизни», что до брака мужчина и женщина должны заботиться о чистоте тела и души, чтобы произвести здоровое потомство.
Но его занимала и темная сторона секса.
Адольф часами разглагольствовал о «развратных обычаях», обрушивался на проституцию, осуждая не только проституток и их клиентов, но и общество в целом.
Однажды после посещения театра он взял Густля за руку и предложил ему посмотреть на эту «клоаку разврата». Они двинулись по улице Шпиттельберггассе, где обитали жрицы любви.
Проходя мимо окраинных домишек, ярко освещенных изнутри, можно было увидеть развлекающихся там девушек. Как вспоминал Кубичек, «они сидели полуголые, наводили красоту, причесывались, глядя в зеркало, ни на минуту не забывая о проходящих по улице мужчинах».
Иногда какой-нибудь прохожий останавливался перед домом, перебрасывался парой слов с девушкой, и тогда свет выключался.
По возвращении домой Адольф произнес длинную тираду о разъедающей общество язве проституции.
Август или Гутсть успешно закончил учебный год и принял участие в выпускном концерте. Были исполнены три его песни и две части струнного секстета. Адольф гордился успехами друга.
Друзья переписывались. Гитлер сообщал, что много работает и его мучают клопы, сетовал на бронхит и неустойчивую венскую погоду. В конце августа Адольф уехал в Шпиталь. Но эта поездка в родные места не принесла ему радости. Родственники раздражали его своими советами подыскать стоящую работу.
В результате он снова уехал в Вену и больше в Шпитале не появлялся.
В середине сентября Адольф сделал очередную попытку поступить в академию художеств.
Но представленные им рисунки, плоды годового труда, были сразу же отвергнуты, Гитлер не был даже допущен к вступительным экзаменам.
Этот удар усугубился проблемой выживания. Деньги иссякли, и в середине ноября Гитлер снял более дешевую комнату в шумном районе возле вокзала
Свое двадцатилетие Адольф встретил опять в одиночестве, погрузившись в мир своих грез. Соседи вспоминали о нем как «вежливом, но необщительном» человеке. Правда, одна кассирша из ресторана, где Гитлер иногда обедал, хвалила его, потому что «он был очень серьезным и спокойным, читал книги, не то что другие молодые люди».
К концу лета положение Адольфа еще более ухудшилось. Если не считать двадцати пяти крон сиротской пенсии в месяц, его ресурсы иссякли. Он переселился в крохотную комнатку и зарегистрировал в полиции изменение адреса, при этом поставил в графе «профессия»: «писатель».
Но через месяц Гитлер покинул и это последнее прибежище, оказавшись на дне безысходной бедности. В полиции было лишь отмечено, что он выселился и не оставил адреса.
В течение следующих трех месяцев Адольф бродяжничал, ночуя в парках и подъездах. Зима в 1909 году наступила рано, и уже в конце октября Гитлер был вынужден искать какое-то пристанище, находя его в различных ночлежках, содержащихся благотворительными организациями.
К концу осени он продал часть одежды, в том числе и черное зимнее пальто. Перед самым Рождеством Гитлер, дрожа от холода в своей легкой куртке, узнал о ночлежке для бездомных на окраине Вены, где за минимальную плату давали крышу над головой. Обитатели обязаны были благоустраивать территорию или помогать по хозяйству, а также соблюдать чистоту в комнатах.
Гитлер получил карточку на недельное проживание и койку в одной из громадных комнат.
Для человека, привыкшего к уединению, это было страшным унижением. Адольфу пришлось вымыться в общем душе и сдать одежду на санобработку. Потом его группа строем, как в тюрьме, прошла в столовую, где каждый получил тарелку супа и кусок хлеба.
Можно представить отчаяние гордого молодого человека, оказавшегося в заведении, где личность теряла всякую индивидуальность, превращаясь просто в частичку громадного стада.
Сосед по койке, здешний старожил по имени Райнхольд Ханиш, взял новичка под свою опеку и растолковал ему, что к чему.
...............
Ханиш уговаривал приятеля рисовать почтовые открытки.
Гитлер отказывался – он так плохо одет, что никто не станет покупать их у него. Ханиш предложил свою помощь при условии, что выручка будет делиться пополам. Гитлер ответил, что у него нет никаких принадлежностей для рисования – он их распродал вместе с одеждой.
«Но разве у тебя нет родственников?» – изумился Ханиш. Гитлер написал кому-то открытку, вероятно, тете Иоганне, с просьбой прислать до востребования немного денег.
. Ханиш настаивал, чтобы его приятель сразу же приступил к работе.
Но тот не спешил, тем более, что в их казарме не было для этого условий. Адольф решил переселиться в другой приют, в центре города, где обитателям предоставлялись хотя и крохотные, но отдельные комнатушки.
В начале февраля 1910 года Гитлер отправился в это заведение
Здесь были читальня, комната для игр, библиотека. Большинство жило в общих комнатах, но за дополнительную плату можно было получить маленькую каморку с окном.
Соблюдалась идеальная чистота. Внутренний распорядок запрещал находиться в комнатах днем, играть позволялось только в шахматы, шашки и домино, за шум и скандалы виновные изгонялись немедленно. Употребление крепких спиртных напитков запрещалось (пиво и вино к таковым не относились).
В такое строгое заведение попал Гитлер. Он заплатил за проживание – полкроны в день, принял душ, прошел санобработку и получил каморку, где впервые за долгое время почувствовал себя личностью.
. Вскоре Гитлер стал выпускать «продукцию» – рисовать почтовые открытки с видами Вены, а Ханиш продавал их в пивных, оставляя себе половину выручки.
Через несколько недель плоды такого сотрудничества дали о себе знать. Правда, это был относительный заработок: Гитлер не мог себе позволить купить даже новую рубашку. А следует отметить, что в обносившейся одежде, длинноволосый и с бородой, он выглядел не лучшим образом.
Тепло и пища пробудили у Адольфа интерес к политике.
В значительной мере благодаря ему рабочая комната превратилась в своеобразный форум. Здесь собиралась «интеллигенция» приюта – пятнадцать–двадцать человек, увлеченных литературой и искусством.
Терпели и нескольких рабочих, «если они себя прилично вели».
Адольф стал лидером группы, произнося речи о политической коррупции и других проблемах текущей жизни.
Эти лекции иногда перерастали в острые дебаты. Если политическая дискуссия разгоралась в другом конце комнаты, Гитлер не мог удержаться – бросал работу и, размахивая кистью, вступал в спор.
Ханиш, возвращаясь после очередной торговой операции, обычно успокаивал своего партнера и заставлял его браться за работу.
Но в его отсутствие Адольф снова осуждал негодяев социал-демократов или восхвалял лидера антисемитской христианско-социалистической партии Карла Люгера. «Когда он возбуждался, – вспоминал Ханиш, – он не мог сдерживаться – кричал, размахивал руками. Когда же был спокоен, то вел себя в общем достойно».
Адольф так увлекся политикой, что стал посещать заседания палаты депутатов.
Он с интересом слушал дебаты, перераставшие иногда в крикливые споры и даже драки.
По возвращении Гитлер продолжал свои разглагольствования о предательстве социал-демократов.
Ханиш не слышал, чтобы Гитлер обрушивался на евреев, и остался убежденным в том, что его друг, среди любимых актеров и певцов которого были и евреи, – не антисемит.
Наоборот, Адольф выражал благодарность еврейским благотворительным организациям, услугами которых пользовался, а также высказывал слова восхищения по поводу сопротивления евреев преследованиям, которым они постоянно подвергались.
Ханиш вспоминал лишь, как однажды Гитлера кто-то спросил, почему евреи остаются чужаками в приютившей их стране, и тот с раздражением ответил, что они принадлежат к «другой расе» и имеют «другой запах».
Двое из ближайших друзей Гитлера в приюте были евреями: одноглазый слесарь по кличке Робинзон, часто ему помогавший, и бывший торговец картинами из Венгрии Йозеф Нойман, который пожалел Адольфа и подарил ему вполне приличный холст.
Тем не менее в «Майн кампф» Гитлер утверждал, что в Вене он стал убежденным антисемитом, потому что евреи «хладнокровно, бесстыдно и расчетливо» руководили проституцией, контролировали мир искусства и, что возмущало его больше всего, «господствовали» в социал-демократической прессе.
Вполне вероятно, что эти открытия пришли к Адольфу намного позже, а его ранние антисемитские предрассудки мало чем отличались от предубеждений средних венцев. Отдельные организованные группы прививали ненависть к евреям, и молодой Гитлер жадно читал бульварные листки, заполнявшие газетные киоски.
Позднее Гитлер говорил фрау Ханфштенгль, что его ненависть к евреям – «личное дело».
Можно лишь гадать о подоплеке этого «личного дела».
Не исключено, что упомянутое «личное дело» касалось какого-нибудь торговца картинами, то ли деятеля академии художеств, то ли еще кого-то.
К весне 1910 года Гитлер так увлекся политикой, что это сказалось на его заработках.
В ответ на упреки Ханиша он давал обещания исправиться, но как только партнер уходил, снова хватался за газеты или ввязывался в дискуссии.
Наконец, по какой-то причине – возможно, ему надоели приставания Ханиша, – он исчез со своим еврейским другом Нойманом. Еще раньше они намеревались эмигрировать в Германию.
Но туда они не попали, застряв в Вене, и через пять дней вернулись без единого крейцера в кармане. Гитлер с жаром принялся за работу. Но вскоре партнерство с Ханишем прервалось, и Адольф снова оказался один.
Осенью Гитлер предпринял очередную попытку поступить в академию художеств.
С большим рулоном рисунков и акварелей он прошел в кабинет профессора Рихеля и попросил его содействия.
Работы молодого человека не произвели на профессора должного впечатления, хотя он признал, что выполнены они со знанием законов композиции и с похвальной тщательностью прорисовки.
Расстроенный Гитлер вернулся в приют и возобновил свою работу. Но без Ханиша Адольф не мог сбывать картины.
Отчаянно нуждаясь в деньгах, он обратился за помощью к тете Иоганне, с которой расстался несколько лет назад в ссоре. Тетушка была при смерти и, вероятно, испытывала раскаяние по поводу плохого обращения с Адольфом. 1 декабря она взяла в банке все свои сбережения – весьма приличную сумму в 3800 крон – и значительную часть отдала племяннику.
Но потом ему пришлось венуть большую часть денег другим родственикам . И тем не менее Адольф Гитлер далее вообще отказался от своего пособия, которое было основным источником его существования в последние несколько лет.
Он приехал в Линц и, заявив, что ныне «способен себя содержать», отказался от своего сиротского пособия в пользу сестры Паулы.
Это было соответствующим образом оформлено судом. Адольф снова принялся за работу.
Товарищи уважали его за талант, вежливость, готовность помочь. Но когда дело доходило до политики, Гитлер бросал кисть и ввязывался в спор, крича и жестикулируя.
У многих это вызывало раздражение, даже гнев, и однажды на кухне его крепко побили двое рабочих: он обозвал их «идиотами» за принадлежность к социал-демократической организации. Адольф заработал большую шишку на голове, ссадины на лице, ему намяли бока и ушибли руку.
Вскоре у Гитлера появился новый приятель – Йозеф Грайнер, молодой человек с богатым воображением.
Они часами беседовали о политике, экономике, астрологии и оккультизме, о легковерии людей.
В последующие месяцы 1911-го и в 1912 году Гитлер в какой-то мере утихомирился. Он больше работал, меньше спорил.
Качество его работ улучшилось. Акварель с изображением одной венской церкви, например, была такой точной, что могла быть принята за фотографию.
Технически картины Гитлера были выполнены на довольно высоком уровне, особенно для человека без художественного образования. Но это касалось изображения строений.
Когда же Адольф рисовал людей, лица у них получались невыразительными и диспропорциональными. Короче говоря, Гитлер был больше ремесленником, чем художником, больше архитектором, чем живописцем.
С тех пор он больше не хвастался своими успехами.
Когда товарищи собирались вокруг очередной законченной картины и говорили комплименты, автор скромно отвечал, что он всего лишь дилетант и еще как следует не научился рисовать.
Одному приятелю Адольф признался, что рисует лишь ради денег. С первыми финансовыми успехами пришло и желание выглядеть более благопристойно.
Одежда у Адольфа теперь была чистой, хотя и поношенной, он всегда был тщательно выбрит. Молодой человек стал таким респектабельным, что директор приюта иногда даже останавливался перекинуться с ним парой слов – такой чести обитатели приюта удостаивались редко.
Изменилось и поведение Гитлера, он стал более осмотрительным в спорах о политике.
Получив ценный урок, «я научился меньше ораторствовать, больше слушать даже людей с примитивным мышлением», – писал Адольф. Он понял, что нельзя влиять на людей, настраивая их против себя.
По воспоминаниям Ханиша, Гитлер завоевал репутацию интеллигента в рабочей комнате.
«Он был дружелюбным и очаровательным человеком, который интересовался судьбой каждого товарища».
Но при этом Адольф всегда соблюдал дистанцию.
«Никто не позволял себе с ним фамильярничать. Но он не был гордым или высокомерным. Наоборот, он старался слыть добряком». Если кому-нибудь нужно было пятьдесят геллеров на ночлег, Адольф всегда вносил свою долю.
Ханиш несколько раз видел, как он со шляпой по кругу собирал нужную сумму.
Во время обычных политических споров Гитлер продолжал работать, иногда вставляя пару слов.
Но стоило кому-нибудь заговорить о «красных» или «иезуитах» или сделать замечание, задевающее его за живое, Адольф тут же вскакивал и начинал спорить, «не избегая вульгарных выражений».
Потом он замолкал и, делая пренебрежительный жест, возвращался к работе, «как будто хотел сказать: жаль на вас тратить слова, все равно не поймете».
В каком-то смысле Гитлер примирился с Веной и ее дном.
Но этот город интересовал его все меньше и меньше.
Уже давно мысли Адольфа были устремлены к Германии, к «отечеству».
Пять с половиной лет провел Гитлер в Вене, любя и ненавидя славную столицу Габсбургов.
Это был период лишений и нищеты, «самый мерзкий период» его жизни. Но это было и время, которое сформировало его больше, чем какой-либо университет.
Позднее Гитлер писал: «Это была самая тяжелая, но и самая совершенная школа моей жизни».
24 мая 1913 года, упаковав все свои вещи в одну небольшую потрепанную сумку, Адольф покинул приют. Ханиш вспоминал, что друзья с сожалением расставались с ним. «Мы потеряли хорошего товарища, который всех понимал и всем помогал как мог».
Покинув Вену, Гитлер направился в Мюнхен. «Я попал в этот город мальчиком, а покинул его мужчиной. Здесь были сформированы основы моей философии вообще и политическое мировоззрение в частности», – позже написал он о годах, проведенных в австрийской столице."
Ну а теперь вторая версия этих же самых событий! Напоминаю что ее автор Кардель Хеннеке и вот как он ее излагает:
Венский бомж
"Незадолго до того как Гитлеру пришлось ухаживать за своей умирающей матерью, он провалился в Вене на экзамене при попытке поступить во Всеобщую художественную школу.
Его не приняли, и это подействовало на него как гром с ясного неба.
Он покинул роскошное здание на Шиллерплац в полном отчаянии.
В провинции он был лучшим художником в своем классе, а здесь Вена, двухмиллионный город. Большие надежды не сбылись.
Целый день он боролся сам с собой: воспользоваться ли письмом, которое мать сунула ему при расставании под подушку?
Наконец он решился: пусть он тоже будет евреем и с этой стороны ему должны помочь в великой нужде.
Он пошел на еврейское кладбище Вены в поисках могилы, но нашел несколько надгробных камней с фамилией «Франкенбергер», а рядом другие, с фамилией «Гитлер».
Потом он купил почтовую открытку с видом венской синагоги и нарисовал с нее акварель, которая хорошо получилась.
На следующий день он приобрел лапсердак и направился через ухоженный сад к вилле Франкенбергера в венском пригороде Хитцинг.
Ему открыла дверь девушка, которая провела его в салон.
Ступая по большому ковру, он подошел к креслу в углу и положил на него пачку своих рисунков, акварель с изображением синагоги — сверху.
На стене висели портреты предков. Он смотрел на них: такой же, несколько великоватый и слегка изогнутый нос, что и у него, а также у его сводного брата Алоиза и сводной сестры Анжелы, которые родились от другой матери.
И тут вошел Франкенбергер, мужчина лет шестидесяти, ухоженный и упитанный.
«У него такой же большой нос, — отметил про себя молодой Гитлер, — фамильный признак». Это придавало ему храбрости.
Он представился и быстро изложил, что ему нужно:
«Ваша семья, Ваш уважаемый отец, Ваш дед так много сделали для моего старика, да смилостивится над ним Бог. Помогите мне, его сыну, которые теперь один во всем мире. Я не прошу денег. Помогите мне поступить в академию. Ведь Вы так могущественны».
Старый Франкенбергер отложил сигару и прошелся по комнате.
«Послушайте, юный друг, — начал он. — То, что мы платили за Вашего отца, это верно. Но никто не может сказать, что он происходит от нас. Говорят о моем отце. Но кто скажет, что это в самом деле был он? Разве что Ваша бабушка, но не будем говорить о ней».
Он помахал рукой в воздухе, а молодой Гитлер стоял с открытым ртом.
«Послушайте, — снова заговорил Франкенбергер.
— Я не меценат, я в этом не разбираюсь. Но, знаете, у нас в Вене есть столовая для наших стариков. Не хотите ли там работать?»
Гитлер взял свою папку, кивнул головой и вышел, не сказав ни слова. Он выбежал на улицу, потом остановился, достал акварель с синагогой, разорвал ее и выбросил клочки за изгородь.
Он побежал дальше, снова остановился, сорвал с себя черный лапсердак, вернулся и выбросил его вслед за клочками картины.
Он повис на кусте, на котором цвели красные розы.
«Я вышлю их обратно в пустыню! — угрожающе прокричал он на нижнебаварском наречии и потряс кулаком. — Пусть уходят туда, откуда пришли. Я вышлю их в пустыню, всех!»
( Очевидно это и бы то самое "личное дело" о котором говорим А. Гитлер своей квартирной хозяйке что заставило его стать АНТИСЕМИТОМ?!)
"Двое прохожих остановились и удивленно взглянули на него.
Юноша побежал дальше. Фалды его сюртука развевались по ветру.
Он обойдется без чужой помощи.
Он будет заниматься и следующей осенью сдаст экзамен.
Но помощь все-таки требовалась, и она пришла от домовладелицы из Линца: ее мать знала в венской Школе художественных ремесел профессора Альфреда Роллера, а тот знал скульптора Панхольцера.
Последний был готов помочь молодому дарованию подготовиться к экзаменам в 1908 году.
Гитлер хотел перетащить за собой в Вену своего друга Кубичека.
Почему этот талант должен хиреть в Линце?
Почему Густль не занимается музыкой?
Впервые Гитлер испробовал свое ораторское искусство, свою силу убеждения на отце Кубичека, который надеялся, что его единственный сын унаследует его созданную с таким трудом обойную фабрику.
Призвание музыканта, блестящая карьера дирижера или ранняя смерть от туберкулеза, профессиональной болезни обойщиков, — Гитлер использовал все аргументы, и в 1908 году он был в Вене уже не один: он провел своего приехавшего друга с вокзала на Штумпергассе и на заднем дворе дома № 29 разделил узкую комнатку, которую он снимал у чешки, вдовы Закрейс, с другом, который должен был изучать в Вене музыку.
На следующее утро Кубичек пошел в консерваторию, когда Гитлер еще спал. В полдень он разбудил своего все еще спящего друга и сказал, что выдержал экзамен. Кубичек учился прилежно, с успехом и вскоре к тому же стал зарабатывать, давая уроки музыки девицам из богатых семейств.
Молодой Гитлер в то же время все более неохотно брал уроки у скульптора Панхольцера.
Его грызли сомнения. Кем был его отец?
А бабушка? Действительно ли она, когда ей было за сорок, отдалась девятнадцатилетнему сыну хозяина, этого Франкенбергера?
Какой позор это «соблазнение сотен тысяч девушек кривоногими, отвратными еврейскими ублюдками».
Его продолжала привлекать опера, хотя денег хватало только на стоячие места.
Он не пропускал ни одной оперы Вагнера после того, как прочел, что Вагнер однажды признался во время прогулки философу Ницше: его отчим, актер, еврей Людвиг Гейер — его настоящий отец.
Значит, и он, создатель нордического мифа!
Как и Вагнер, Гитлер тоже будет бороться с еврейским началом в себе и преодолеет его.
Могила Вагнера в Байрейт и позже оставались для Гитлера местом паломничества.
А его будущий главный идеолог Розенберг, сын еврея, иммигрировавшего в Швецию, превратится в Прибалтике в арийца и будет торжественно вещать:
«Байрейт — это завершение арийской мистерии.
Суть всего искусства Запада раскрылась у Рихарда Вагнера: нордическая красота, глубочайшее чувство природы, героическая честь и откровенность».
В этом направлении шли поиски повсюду потерпевшего крах и часто голодавшего юноши Адольфа Гитлера.
И он теперь хотел «после героической жизни войти в Валгаллу» и над своей кроватью повесил красиво написанное им изречение: «Свободно, открыто и радостно мы смотрим на нашу немецкую Родину, не сводя с нее глаз. Хайль!»
Он стал заниматься больше еврейским вопросом, чем искусством. Студент-музыкант Кубичек часто засыпал под огнеметные рассуждения своего друга. Гитлер будил его:
«Ты мне друг или нет?» Кубичек покорно кивал. «Тогда слушай».
Часто Гитлер целыми днями питался только хлебом и молоком.
Тогда Кубичек приглашал его в дешевую столовую и угощал его любимыми мучными блюдами. «Вкусно?» — спрашивал заботливый Кубичек, а Гитлер угрюмо отвечал:
«Не понимаю, как ты можешь есть рядом с этими людьми?»
«Эти люди» были евреи, тоже студенты-музыканты. Гитлер забивался в угол и поворачивался к ним спиной.
«Но ведь ты любишь слушать музыку Густава Малера и Мендельсона-Бартольди, а они тоже евреи», — допытывался Кубичек.
«Пошли», — отвечал Гитлер, и Кубичек послушно следовал за ним.
На общественный транспорт денег не было.
Они шли в синагогу.
Гитлер уже бывал там и знал, как надо себя вести.
«Надень шляпу», — шептал он, и оба наблюдали за еврейским обрядом венчания.
Музыкант Кубичек питал надежду отвлечь своего друга от того, на чем тот помешался.
Но Гитлер вдруг заявил ему:
«Я сегодня вступил в Союз антисемитов и записал тебя тоже».
За несколько дней до этого Гитлер помог полиции как свидетель.
На Мариахильферштрассе, перед магазином Гернгросса попрошайничал «ханделе», т.е. одетый в лапсердак и обутый в сапоги восточный еврей, который предлагал шнурки и пуговицы.
Попрошайничество было запрещено.
Гитлер заявил, что еврей этим занимался, другие свидетели подтвердили то же самое, и все вместе поволокли напуганного еврея в ближайший участок, где полицейский извлек из кармана его лапсердака 3000 крон — для Гитлера это было тогда целое состояние!
Готовясь к приемным экзаменам, Гитлер одновременно занимался сочинительством.
Кубичек знал по консерватории одного журналиста из «Тагблатт», и тот обещал ему напечатать одну новеллу Гитлера.
С рассказом «Следующее утро» Кубичек и Гитлер пришли к этому журналисту. Гитлер быстро посмотрел на него, повернулся на каблуках и крикнул своему другу, который хотел ему помочь:
«Идиот, разве ты не видишь, что это жид?»
На повторном экзамене осенью 1908 года Гитлер опять провалился.
В это же время Кубичек отбывал два месяца воинской службы, хотя Гитлер советовал ему от нее уклониться, поскольку это «совершенно пустой период» в жизни музыканта.
Вернувшись в Вену, Кубичек обнаружил, что его старый друг Адольф исчез.
«И он ничего не оставил? — удивился Кубичек. — Даже привета не передал?» Старуха Закрейс с сожалением покачала головой.
В Шенбруннском парке стояла скамейка, на которой Гитлер располагался, когда ему требовались воздух и солнце, и читал.
Однажды мимо проходил некто Грилль. Он посмотрел на лежащие рядом с незнакомцем антисемитские издания, большей частью номера журнала «Остара», и, немного помедлив, сел рядом с ним, вынул из кармана копию брошюры и сказал: «Посмотрите, это мое».
Гитлер недовольно посмотрел на человека, который ему помешал, но тут его взгляд упал на название брошюры:
«Против церковного чиновничьего аппарата».
Выяснилось, что Грилль с помощью своих брошюр пытался основать религию настоящей и чистой любви к ближнему.
Они стали обсуждать эту тему, и Гитлер заговорил о евреях, которые мешают этому благому намерению. Два молодых мечтателя нашли друг друга. С Гриллем можно было вести разговоры о политике, он не просто согласно кивал, как Кубичек.
Грилль стал приходить почти каждый день. Он развивал свои религиозные идеи, и Гитлер соглашался с ним, но с одним ограничением: на евреев любовь к ближнему распространяться не должна.
В канцелярии венского общежития для одиноких на Вурлицергассе часто можно было встретить пробавлявшегося случайными заработками художника Адольфа Гитлера (в центре), обычно бездельничавшего.
Грилль был католический священник-расстрига, он провел юность в католическом монастыре и всегда возражал по этому пункту. Однажды, распалившись, Грилль вдруг признался:
«Я родился иудеем, мой отец был раввином».
Интерес Гитлера к этому человеку усилился, их связь растянулась на годы и в конце концов Гитлер перебрался к нему на Мельдеманштрассе, где Грилль с грехом пополам перебивался в комнатке тамошней ночлежки, надписывая для неграмотных адреса на письмах.
Гитлеру было чему поучиться у этого человека, отпавшего от иудейства и от католической церкви.
Во время долгих прогулок по паркам они обменивались мнениями, и Грилль обучал своего нового друга языку идиш.
Вместе они отправлялись в районы к северу от Дунайского канала, где евреи были особенно многочисленны, и вели наблюдения.
Из почти двух миллионов жителей тогдашней Вены евреев было 200000, т.е. 10%.
Вечера и ночи друзья проводили с раввинами, с которыми Грилль дружил, и они спорили до хрипоты.
Гитлер учился у раввинов их диалектике:
«Сначала рассчитывайте на глупость противника.
Если не получится, прикиньтесь сами дураком.
Если и это не поможет, переключитесь на другую тему и говорите банальности».
Он хорошо усвоил эти правила.
Для Грилля все люди были равны и одинаково добры. «Есть зайцы с синими и зайцы с красными глазами. Все они хороши». — «Нет, — возражал Гитлер, — зайцы с красными глазами — плохой породы. И евреи — люди плохой расы».
Они пришли в Венский лес, в цистерцианский монастырь Святого Креста, чтобы узнать адрес Ланца, издателя журнала «Остара», глашатая новой расовой теории.
Адольф Иозеф Ланц, брат Иорг, покинул этот монастырь в 1899 году. Он женился на еврейке Либенфельс и с тех пор стал величать себя д-р Георг Ланц фон Либенфельс. (Боле подробно о этом человека рассказано тут: https://ru.wikipedia.org/wiki/)
Своего отца Ланца, простого венского учителя, он возвел в бароны, а о своей матери, урожденной Хопфенрейх, отец которой был еврей, странным образом умолчал.
С 1905 года он издавал журнал «Остара», тираж которого порой достигал 100000 экземпляров.
Под Остарой понималась Дева Мария, и она была «прародительницей благородной, светловолосой, героической арийской расы».
Иисус был объявлен арийцем, и Гитлер только сомневался, кто был земным отцом Спасителя: проезжий греческий художник или германский наемник?
Ланц различал светловолосых сыновей героев (женщин он не принимал в расчет) и обезьянолюдей, и Гитлер писал позже с такой же религиозной маниакальностью в своем бестселлере:
«Национальное государство в первую очередь должно низвести брак с уровня постоянного осквернения расы и освятить его как институт, призванный воссоздавать подобия героев, а не плодить ублюдков, нечто среднее между человеком и обезьяной».
На обложке журнала «Остара» стоял вопрос:
«У Вас светлые волосы?
Вы мужчина? Тогда читайте „Остару“, журнал для блондинов и мужчин!»
Обычные антисемиты не любили евреев из зависти, из заносчивости или просто потому, что были так воспитаны.
Против арабов они ничего не имели.
Правильные антисемиты знали, что кроме евреев есть еще арабы и эфиопские семиты.
Благодаря Ланцу Гитлер стал правильным антисемитом!
В монастыре Святого Креста два молодых человека действительно узнали венский адрес этого выдающегося сектанта, и в начале 1909 года оборванный Гитлер появился в его городской конторе.
Ланц дал посетителю не только номера журнала, которых у того не было, но и две кроны на обратный путь, и Гитлер принял их с благодарностью. Позже, во время одной из бесед в кафе «Цур гольденен Кугель» Грилль заявил:
«Этот парень — мистификатор!» и с тех пор стал отдаляться от Гитлера.
В номерах «Остары» за 1908-1909 годы содержались указания, как измерять части тела и установить у себя долю нордической крови.
«У героического человека большой палец ноги отличается по длине и толщине от других».
На рисунках изображались «формы седалища:
А — у низшей, В — у высшей расы».
Это был счастливый день в убогой жизни молодого Гитлера.
После тщательных измерений он установил, что доля нордической крови у него преобладает.
Ланц был его человеком.
Случай Ланца — чисто клинический, но его поклонниками были такие знаменитости, как шведский писатель Август Стриндберг и английский фельдмаршал лорд Герберт Китченер, который писал ему:
«Тыл я оставляю расово чистым, а всех цветных безжалостно отправляю в огонь».
В Швейцарии Ланц встречался с Лениным!
Тот думал иначе, но облекал свои мысли в тонкую иронию:
«Его идеи правильны. Но наши противоположные идеи станут действительностью раньше них».
Таким образом, Ланц знал обоих людей, которые больше всего повлияли на ход истории в первой половине XX века.
А ядром его учения был тезис:
«Мы, контрреволюционеры, предоставим евреям право основать собственное государство в Палестине».
Ланц создал свой орден и покупал, поскольку деньги текли со всех сторон, орденские замки.
Над замком Верфенштейн он поднял в 1907 г. знамя со свастикой. Гитлер создавал такие же замки для воспитания своей партийной элиты.
Ланц даровал блондинам право оплодотворять нескольких женщин. Гитлер позже радовался в Берхтесгадене:
«В свое время я нашел в этой местности очень смешанное население.
И заслуга моей личной охраны в том, что теперь здесь снова бегает много сильных и здоровых детей».
Ланц рекомендовал кастрацию и стерилизацию людей низшей расы. Нельзя утверждать, что Гитлер с этим не спешил.
Происхождение их обоих было таково, что им приходилось его скрывать.
Так нашли друг друга два человека, из которых один дал идеи другому.
Ланц писал 22 февраля 1932 г., т.е. за год до прихода Гитлера к власти, своему брату Эмилию:
«Знаешь ли ты, что Гитлер — один из первых наших учеников?
Ты еще увидишь, как он победит, а вместе с ним и мы, и разовьется движение, которое потрясет мир».
Особое влияние на двадцатилетнего Гитлера оказали два выдающихся антисемита, Риттер фон Шенерер и его приверженец, адвокат д-р Люэгер, который стал обер-бургомистром Вены.
Гитлер проглатывал то, что они писали и говорили, с такой же жадностью, как и содержание журналов «Остара».
Разница между Шенерером с его Пангерманским объединением и д-ром Люэгером, который, несмотря на оппозицию со стороны императора, был выбран обер-бургомистром Вены, с его Христианско-социальной партией, заключалась в том, что Шенерер утверждал: «Еврей всегда остается евреем», а
Люэгер возражал: «Крещеный еврей — христианин». Гитлер распространял листовки Люэгера.
Но между обоими главными австрийскими антисемитами не было разницы в том, что их ближайшими сотрудниками были евреи или полукровки.
У Шенерера это были в первую очередь галицийский писатель Карл Эмиль Францос, будущий социал-демократ Виктор Адлер и соавтор великогерманской программы «Один народ, один рейх» Генрих Фридюнг из Моравии, тоже еврей.
А вторым бургомистром при Люэгере был «полтинник» Порцер.
Именно Люэгеру принадлежат слова, которые потом так часто повторяли:
«Я сам решаю, кто еврей, а кто нет».
В результате совместной работы этих двух деятелей за годы до основания в Мюнхене НСДАП в Судетской области появилась "Немецкая национал-социалистическая рабочая партия", основателем которой был бывший депутат парламента от партии Шенерера Карл Вольф.
Шенерер мыслил категориями расы, а не социалистическими категориями. Люэгер был социалистом и поэтому антисемитом, но не расистом.
Их пути разошлись. Гитлер же взял у одного понятие расы, а у другого — социализм.
Гитлер считал д-ра Люэгера «лучшим немецким бургомистром всех времен», и возродившиеся в 1945 г. венские социал-демократы тоже присвоили себе этого антисемита:
«Все, что было создано за это время, несет на себе личный отпечаток Люэгера, является следствием его инициативы или просто его распоряжений. Д-р Люэгер проложил путь коммунальному социализму, который достиг расцвета через десять лет после его смерти, в чем проявились творческие силы социалистического рабочего класса Вены».
С этим рабочим классом отношения у молодого Гитлера не сложились. Незадолго до возвращения Кубичека с военной службы он переселился на Фельберштрассе в XV округе.
Поскольку он не явился на медосмотр призывников, он стал менять одно место жительства за другим.
На это ушли деньги из жалкой сиротской пенсии и небольшого наследства. Проведя несколько ночей в кафе, Гитлер осел в рабочем квартале Мейдлинг в ночлежке для бездомных, построенной на еврейские средства.
Чтобы не умереть с голоду, ему пришлось работать на стройке.
В обеденных перерывах подсобный рабочий Гитлер делился со старшими товарищами своими знаниями о том, как их эксплуатируют евреи-домовладельцы, которые живут в Хитцинге, и евреи-работодатели, которые пьянствуют в Гринцинге.
Но рабочие верили евреям-редакторам своей прессы, которые сулили работу и хлеб, и не раз грозили сбросить молодого болтуна с лесов.
Гитлер заглох, но усвоил урок. Он понял, какой приманкой могут быть работа и хлеб.
Начиналась зима. Снег падал на удрученного неудачника, который брел к монастырю на Гумпендорферштрассе, где по утрам бедняков кормили бесплатным супом.
Днем можно было найти защиту от холода и съесть что-нибудь горячее в приюте еврея барона Кенигсвартера, а вечером в ночлежке съесть кусок конской колбасы и ломоть хлеба.
А потом — долгая ночь на жестких пружинных нарах, под тонким одеялом и пиджаком, уложив ботинки и немногое ценное под голову.
На других нарах лежал Рейнгольд Ханиш, график из Судетской области, у которого были причины сменить в Вене имя на Фриц Вальтер.
Ханиш заметил, что у Гитлера талант рисовальщика, и подал идею: «Ты будешь рисовать, а я буду продавать открытки. Рождество на носу, надо этим воспользоваться».
Гитлер рисовал много и охотно. Ханиш обходил с нарисованными открытками кафе и пивные, и бизнес процветал. К Рождеству они оба кое-что наскребли и перебрались в дом, в котором жил Грилль, где за полкроны можно было снять комнатку на сутки.
Разные неудачники, уволенные со службы офицеры, обнищавшие графы, обанкротившиеся купцы и начинающие художники жили здесь один или несколько дней, недели или месяцы.
Гитлер четыре раза отмечал день рождения в этой «школе жизни».
После почтовых открыток Гитлер стал рисовать картины, большей частью акварели, и Ханиш нашел благодарных покупателей среди торговцев мебелью и рамочников.
Велик был спрос на картинки, которые вставляли в спинки диванов, и Ханиш подгонял своего друга, от прилежания которого зависел заработок.
Продукция продавалась хорошо, но Гитлер рисовал лишь тогда, когда ему нужны были деньги на аренду комнаты, молоко и рис.
Большую часть времени он сидел в библиотеке, читал газеты и делал политические доклады.
Тема была одна и та же, а слушатели менялись. Вечером вернувшийся домой Ханиш кричал: «Работай же наконец!», а другие подхватывали: «Работайте, Гитлер, — начальник пришел!»
Возражения, что художнику нужно вдохновение, Ханиш не принимал: «Художник? Да ты в лучшем случае художник с голодухи!»
Гитлер пробовал заняться и подделкой картин.
Гитлер ходил в похожем на лапсердак черном сюртуке, который ему подарил сосед по комнате, венгерский еврей Нейман, с обросшим подбородком и длинными волосами, так что новые жильцы часто принимали его за восточного еврея. Ханиш издевался:
«Похоже, твоего отца однажды не было дома. Да ты посмотри на свои ботинки марки „Скиталец пустыни“!»
Внешности в те времена молодой художник не придавал значения.
После года сотрудничества Ханиш не рассчитался за одну картину. Гитлер, поколебавшись, поскольку сам был в бегах, все же донес на него в полицию. Ханиш был осужден и исчез с горизонта.
Новым продавцом картин стал вышеупомянутый Нейман. Покупателями были большей частью евреи — венгерский еврей инженер Речай, венский адвокат д-р Иозеф Фейнгольд и торговец рамами для картин Моргенштерн.
Другим соседом по комнате, долго жившим в том же доме, был Грейнер, молодой человек, который незадолго до того отказался от карьеры священника и жил рисованием.
Он тоже был дружен с Гриллем, который продолжал жить там же, и часто все трое друзей вместе варили для себя молочную рисовую кашу, по очереди помешивая ее.
У Грейнера была моделью одна девица по имени Гретль, и Гитлер утверждал, что тоже был с ней весьма близко знаком.
Когда мать расцветающей красотки обнаружила на ее теле царапины и укусы, оставленные Гитлером, с ее позированием в качестве модели было покончено.
Ища утешения, Гретль внезапно обручилась с крещеным восточным евреем.
Этот последний получил такое письмо от Гитлера:
«Немецкая девушка, которая отказывается от дружбы ради презренной мамоны, чтобы предложить себя вонючей, щетинистой, черной еврейской свинье, — это мерзость! Еврею положено жениться только на своей еврейской Ребекке или на толстой еврейской дуре. Вы еще узнаете чудеса немецкого героизма».
Для удовлетворения своих человеческих или мужских потребностей Гитлер иногда отправлялся вечерами в Леопольдштадт, район публичных домов.
А кто стоял за всем этим? «Холодный как лед и бесстыдный в своем делячестве дирижер этой возмутительной индустрии порока» — еврей.
В венских кафе молодой Гитлер славился тем, что умел незаметно подсунуть рыбий пузырь, заполненный красной краской, под зад какой-нибудь толстой еврейке. Пузыри лопались и доставляли дамам большие неприятности.
Гитлер хорошо научился различать обычно культурных и образованных западных евреев и приезжающих с Востока лапсердачных еврейских торгашей.
Он знал о старинной вражде между ними на протяжении столетий.
Когда после проигранной первой мировой войны польские евреи начали массами заселять Берлин, еврей Ратенау, министр иностранных дел Веймарской республики, заговорил об «азиатских ордах на песках Бранденбургской марки».
Ратенау писал почти то же, что и Гитлер:
«Мы должны вступить на путь, на который вступила сама природа, — на путь „нордификации“. Грядет новая романтика — романтика расы. Она обеспечит господство чистой северной крови и создаст новые понятия добродетели и порока. Главное явление нашего времени — смешение рас, а вместе с ним — расплывчатость характера».
И десять лет спустя после опыта общения с этими жалкими торговцами подтяжками в Вене, этом «городе феаков, воплощении позорного кровосмешения», Гитлер констатировал:
«В Линце они выглядели не так. На протяжении столетий их внешний вид европеизировался и стал человеческим».
В Линце он относился к евреям благожелательно, в Вене Гитлер стал врагом евреев и антисемитом.
Пробуждающийся сионизм вызывал у Гитлера интерес, так как он делал больше всего для «утверждения национального характера еврейства».
Он только сомневался, что получится из Палестины - «еврейское государство или прибежище для уличенных мерзавцев и высшая школа для начинающих мошенников».
Цель борьбы против евреев была для него ясной, но решение проблемы — смутным. Поэтому неверно то, что он говорил десять лет спустя:
«К тому, что я когда-то создал для себя, мне пришлось добавить лишь немногое, но изменять не пришлось ничего».
Судьба Грилля, еврея, воспитанного в католическом монастыре, неизвестна. Во всяком случае, никто ничего не слышал о новой религии, возникшей в Вене.
Кубичек после первой мировой войны сменил профессию, стал чиновником городской управы и отцом семейства, а в 1942 г. — членом партии, хотя и не совсем твердым в вере.
Ханиш, выйдя из тюрьмы, наговорил гору лжи, многие публицисты ему поверили, и в 1938 г. его схватило гестапо, а вскоре после этого охранники нашли его повешенным в камере.
Грейнер в 1922 г. сидел с уже известным вождем партии Гитлером в пивной «Бреннессель» в Швабинге, и тот настоятельно просил его «никому, даже самым близким товарищам по партии не рассказывать ничего о моей молодости».
Инженер Грейнер стал крупным фабрикантом, он не раз встречался с Муссолини, но полиция Гейдриха в 1938 г. еще раз предупредила его, что, если он нарушит обет молчания, ему выпишут путевку в концлагерь.
В 1947 г. американцы собрали воспоминания Грейнера и уничтожили все экземпляры, какие смогли найти.
И Ланцу фон Либенфельсу Розенберг запретил писать, когда тот начал молоть всякий вздор о племенных заводах для улучшения породы с помощью блондинок, так как «сама природа предназначила нам женщин в рабыни».
Но, главное, он начал открыто проповедовать, что цель Гитлера — создание еврейского государства в Палестине, когда об этом нельзя было звонить во все колокола.
Поэтому он и себя считал лицом, преследовавшимся при нацистском режиме. В 1954 г. он покинул этот неблагодарный мир и был похоронен с соблюдением всех обрядов католической церкви.
В этой «суровой школе», в общении с восточными евреями, утратившими связь с еврейством полукровками, религиозными сектантами, мелкими торговцами и ворами, на задних дворах, в столовых для бедных, кафе и ночлежках Вены обрел Адольф Гитлер основы дела своей жизни: выгнать евреев тем или иным способом сначала из Германии, а потом из всей Европы."
Вот на этом я и закачиваю изложение "сенсационной версии" венского периода жизни А. Гитлера.
И как сам видит неупрежденый читатель ее автор Кардель Хеннеке собрал ,систематизировал и проафишировал уникальную информацию и благодаря ему мы теперь имеем новые данные о жизни А. Гитлера в Вене и о том по каким причинам и под чьим влиянием он стал АНТИСЕМИТОМ!
Дополнительная информация для моих критиков! О том кто такой Х.Кардель и как в мире относятся к его деятельности!
Хеннеке Кардель (нем. Hennecke Kardel) — автор книги «Адольф Гитлер — основатель Израиля», написанной в 70-х годах XX века, а в 2002 году впервые опубликованной на русском языке.
Говорит С. Ю. Куняев, поэт, публицист, литературный критик:
"После издания этой книги в Женеве автор неоднократно привлекался к суду со стороны еврейских организаций, но выиграл все судебные процессы, поскольку подтверждал в судах документами все спорные выводы своего исследования!
Об авторе: Хеннеке Кардель, подполковник вермахта в отставке, кавалер Железного креста, воевал в составе германских войск на Восточном фронте, побывал в советском плену, а после войны, задумавшись о ее причинах и тщательно изучив европейские архивы, сделал парадоксальный вывод о том, что многие вожди гитлеровского рейха, прославившиеся своими антисемитскими взглядами и ратовавшие за чистоту германской расы, на самом деле были сами отнюдь не «арийского», а в той или иной степени семитского происхождения, и что их политика в 30-е годы прошлого века преследовала одну цель — вытеснение восточноевропейского еврейства в Палестину.
С этой точки зрения эпоху Третьего рейха и Холокоста истолковывали Иохим Фест в книге «Гитлер» (1973 г.), Б. Енгёльман «Германия без евреев» (1970 г.), а также многие историки послевоенной Европы, такие как Конрад Хайден, Ганс Франк, Август Кубичек, Хельмут Хайдер, Ганс Циглер, и особенно Дитрих Брондер, профессор и доктор исторических наук, руководитель безрелигиозных еврейских общин Германии, издавший в 1975 г. в Швейцарии книгу «Bevar Hitler Kom» («До прихода Гитлера»), из которой значительную часть информации взял для своего исследования X. Кардель.
А вот В. П. Воробьёв, проректор по кадровой политике МГИМО (У) МИД России, Заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук пишет так:
"Мне попалась интересная книжка, которая вышла в конце ХХ века в Швейцарии, которая называется «Адольф Гитлер — со основатель государства Израиль».
Ее автор, некто Кардель, попытался выяснить, есть ли связь между неясным происхождением Гитлера (кстати, Гитлер говорил: «Поскребите каждого, и вы найдете в нем еврея»), возможностью, что у него тоже была еврейская кровь, и мечтой Гитлера венского периода его молодости сделать из арабской Палестины еврейское государство, чтобы очистить Европу тем самым от евреев.
Поэтому, если взглянуть на создание Израиля с другой стороны, то можно сказать, что в этом смысле мечта Гитлера осуществилась.
Потому что фашистский режим обрушил на евреев такую машину насилия, что те еврейские массы, которые вынуждены были покинуть Европу, естественно, поехали в Палестину.
И это объективно способствовало созданию еврейского государства в Палестине.
С автором этой книги можно было бы не во всем согласиться, но можно отметить, что эта книжка получилась такой интересной, поскольку она вносит вклад в борьбу против экстремизма, развенчивает культ Гитлера, который выглядит особенно дико сейчас!"
(конец ч.3)