Мара шла по огромной заснеженной степи, которой не было ни конца, ни края. Одинокая фигурка, завёрнутая в тёплый плащ из овечьего меха с капюшоном, с котомкой, болтающейся на плече под плащом на длинной лямке и с длинным посохом, который не давал ей завязнуть в глубоких сугробах.
Она чувствовала себя самым одиноким существом на всём белом свете: никто её не сопровождал, никто не окликал, никто не догонял, чтобы составить компанию или предложить ночлег. Уже начинало темнеть, но ничего, похожего на человеческое жилище, не было видно на несчитанные мили вокруг.
Мара остановилась отдышаться. Дыхание вырывалось из её усталой груди клубами пара, морозный воздух обжигал измученные долгим пребыванием на морозе лёгкие. Она достала из котомки серый круглый хлеб, оторвала замёрзшими пальцами кусок и попыталась съесть. Хлеб оказался чёрствым и горьким, но его нужно было непременно сжевать до конца: хотя бы этот оторванный от круглой серой булки кусочек, иначе она никогда не дойдёт до своей цели и завязнет навеки вечные в этих снегах. Мара с трудом дожевала кусок хлеба и двинулась далее по еле видной среди сугробов, уже сильно занесенной дороге.
Тем временем пасмурное небо над снежной пустыней становилось всё темнее и темнее. Начал падать снег крупными хлопьями, от чего, с одной стороны, в пространстве стало немного светлее и уютнее, с другой – возникла опасность ещё больших заносов, которые грозили полностью скрыть под собой дорогу. Час такого снегопада, и Мара потеряет все ориентиры.
Где-то вдали, предположительно на дороге, по которой шла Мара, замаячил огонёк. Он медленно, но верно приближался. Возможно, это был путник с фонарём, который шёл навстречу Маре по той же дороге, что и она, но в обратную сторону. Постепенно крохотная светящаяся точка становилась всё больше, а рядом с этой точкой образовалась фигура неизвестного странника. Он был одет в такой же плащ, как и Мара, с таким же, как у неё, капюшоном. И с таким же посохом. Только на верхнем конце посоха светился сиреневый фонарик. И чем ближе подходил к Маре неизвестный путник, тем ярче светил фонарик. Между странниками осталось всего шагов десять, когда яркий сиреневый свет залил пространство вокруг них. Снегопад прекратился, а сугробы засияли всеми цветами радуги. Небо теперь было не тёмно-серым, а сиреневато-розовым, словно на закате в мае-месяце, и Мара ощутила, как воздух наполнился ароматом сирени и потеплел.
Она взглянула на незнакомца с любопытством. Его золотисто-карие глаза весело смотрели на неё из-под капюшона мехового плаща. Всё его смуглое лицо бороздили мелкие морщины, усы и короткая борода были седыми. Тем не менее, от него веяло силой и здоровьем, которыми не могла похвастаться Мара, хотя она была, очевидно, значительно моложе.
- Вы дрожите, сударыня?
- Благодарю… Ваш волшебный посох превратил январский вечер в майский, и мне совсем не холодно.
- И всё-таки вы заболели, - проворчал странник и приблизился к Маре вплотную. В его руке появилась фляжка.
- Вот, выпейте ровно восемь глотков, - произнёс он заботливо и мягко, и в то же время Мара почувствовала, что она ДОЛЖНА сделать именно то, что он говорит. Посему послушно глотнула из фляжки восемь раз неизвестную горько-сладкую и довольно густую жидкость.
- Невкусно? – весело спросил мужчина, забирая у неё фляжку после восьмого глотка.
- Терпимо. Если вы меня отравили, я буду только счастлива. Здесь совершенно невозможно находиться. Лучше умереть поскорее, чем идти и идти по этой нескончаемой дороге. Знаете, какая она без вашего волшебного фонарика?
Он тихо засмеялся, поднял свой посох и коснулся светящимся наконечником посоха Мары. Тот тут же вытянулся, расширился и верхний конец принял причудливую форму, похожую на бутон тюльпана. И этот «бутон» засиял и стал разливать вокруг себя мягкий бирюзовый свет. Мара ахнула и несколько секунд стояла с изумлённо раскрытым ртом.
- Сударыня, ну ротик-то закройте. Такая серьёзная дама, вам это не к лицу, - с доброй насмешкой проговорил незнакомец. Мара присмотрелась к нему. Довольно худой и, видимо, физически сильный человек, чуть выше среднего роста и непонятного возраста… Если он старик – почему такой крепкий и здоровый… Лицо его завораживало. Маре показалось, что она его давно знает… но не помнит, к сожалению… Его глаза повидали то, что ей, наверное, не снилось ни в самых сладких сновидениях, ни в самых страшных кошмарах… И всё же они предпочитали улыбаться, эти глаза. И улыбаться по-доброму.
- Я вас вовсе не собирался травить. И, как любят выражаться люди, боже сохрани, никаких наркотиков! Ваш фонарик и без меня горит отлично, но сейчас он погас от усталости, я лишь подбросил искорку, чтобы снова засветить его.
- Меня зовут Мара. Мара Йоутсен, - деловито проговорила она и протянула незнакомцу руку.
- Од Кёниг, - дружелюбно отозвался человек и к величайшему изумлению Мары, вместо того чтобы пожать ей руку, склонился и слегка прикоснулся своими усами к тыльной стороне её ладони. Усы были тёплыми и пушистыми. Мара смутилась, хотя ей было приятно и даже весело. Будто из холодной, мрачной и заснеженной пустыни её перенесли в тёплое жилище, хорошо накормили и теперь развлекали интересными историями. Сонная дурь, мучившая Мару во время её одинокого путешествия, будто испарилась, так же как боль в груди и спине, возникшая из-за сильной усталости.
- Странно, просто невероятно, как мне с вами повезло, - почти бессознательно пробормотала она и тихо засмеялась.
- Не более странно, чем то, что вы вообще здесь оказались, - ответил её новый знакомый.
- О… да… Но я… просто не могу иначе… - смущённо проговорила Мара.
- Госпожа Марена, вам нечего оправдываться. Или вы считаете нелепым исполнять своё предназначение?
Мара вздрогнула. Мареной изредка её называл только Сэмюэль Котка, её гражданский муж.
- А это помните, госпожа Марена? – спросил Од Кёниг, блестя своими глубокими глазами. И он проговорил неожиданно:
Я буду писать, даже если вы скажете «Нет!»
Я буду писать увлечённо, с азартом, с любовью.
Я буду писать, чтобы творчества сказочный свет
Всегда – как любимый – был рядом, был вместе со мною.
Корысть здесь вредна – ведь она убивает любовь,
А огненный дух волшебства - убивает тем более.
И сколько ещё на пути попадётся замков,
Что вырвать придётся, поранившись с кровью и с болью…
Мара продолжила, будто отвечая:
И сколько придётся стереть здесь железных подошв,
Чтоб рай обрести – состоятельность творческой мысли…
Но рвётся душа, бьет подковой закрытый засов
И ветром уносится вдаль, словно в степь – кобылица.
- Вот вы и вырвались в степь, и несётесь вместе с ветром, разбив все железные засовы, - произнёс странник.
- Откуда вы знаете мои стихи? Да ещё помните их наизусть? Их даже Сэм не помнит, хотя он-то как раз их читал… Но я не сужу его за это… За то, что он не помнит наизусть мои стихи. Я тоже не помню наизусть то, что он пишет, - задумчиво проговорила Мара и колко посмотрела на своего нового знакомого. – Я не удивлюсь, если вы сейчас скажете, что знаете Сэма.
- Конечно, я знаю Сэма, - весело отозвался Од Кёниг, - мы с ним прекрасно скоротали время в дороге, пока я ехал по делам в Новиград.
- И что же вы думаете? – мрачно проговорила Мара, строго глядя в весёлые глаза странника. Её посох теперь сиял не бирюзовым, а ярко-синим светом. Этот свет смешивался с сиянием посоха её знакомого, который был по прежнему светло-сиреневым.
- Я думаю, что нельзя удержать человека от того, к чему его зовёт его же высшее духовное начало, - спокойно ответил ей Од Кёниг.
- Как и меня.
- Как и вас, уважаемая. Когда-нибудь вы будете вспоминать всё это не как кошмар, а как величайшее приключение в своей жизни. Вспоминать на бумаге, на страницах книги, которую напишите о своём муже. И о себе немного, конечно.
- Почему вы так уверены в этом?
- Не могу объяснить. Вы ведь сами видите, госпожа Марена: у каждого своё предназначение. Разве вы можете объяснить то, что делаете сейчас? Зачем вы это делаете? Откуда знаете, что это правильно? И, тем не менее, это правильно. Так и я не могу объяснить вам просто так – почему и откуда знаю то и это, умею то и это… Я всего лишь… - он внезапно замолк и уставился на неё своими добрыми бездонными глазами.
- Волшебник. Или нет… Бери выше, Мара… Не правда ли, Од Кёниг? Или ваше имя другое, а этим вы называете себя перед людьми лишь для того, чтобы хоть как-то представиться им по имени (пусть и не вашему истинному имени), из условной человеческой вежливости, коль скоро вы спустились в мир людей, - дерзко проговорила она, пытливо всматриваясь в его лицо. Но он лишь улыбнулся и задорно подмигнул ей без тени злобы.
Мара вскочила как ошпаренная. Была глубокая осенняя ночь. Дети мирно спали на втором этаже небольшого бревенчатого домика, который они с Сэмом купили себе незадолго до его отъезда в Парву.
Мара, ворча на свою излишнюю тревожность, неслышно пробралась по лестнице на второй этаж, проведала комнаты детей, тихо вернулась вниз и отправилась на кухню. Налила себе сладкого чая с молоком и задумалась.
- Мне придётся съездить к нему. Я не должна этого делать… Но и оставаться здесь не должна. А что я вообще должна?.. «…нельзя удержать человека от того, к чему его зовёт его же высшее духовное начало», - прозвучали в её голове слова странника из сна.
- Дети… Ничего, попрошу приехать к ним моих родителей, - успокаивала она себя, убирая за собой чашку. Как бы ни был дорог ей младший сын, старшего Мара любила гораздо больше, хотя он был почти взрослый. Ещё до того, как встретить Сэма, она много чего пережила и выстрадала, и свидетелем этих страданий, и единственным другом и утешителем был он – теперь уже взрослый молодой человек, который для Мары навсегда останется любимым ребёнком. Но у этого ребёнка уже началась своя жизнь. И он не так сильно нуждался в матери, как раньше. А Сэм был совершенно один… Там, в опасном и страшном месте, которое он искренне считал родным городом, не понимая, что родной город давно мёртв. А на его развалинах возникло нечто совершенно иное… Ну, ничего. Ничего… Странник из её сна обещал, что она будет вспоминать свою поездку в Парву «не как кошмар, а как величайшее приключение в своей жизни». Что же… Значит, она выберется оттуда и вытащит Сэма.
Мара не заметила, что суетливо ходит по кухне взад и вперёд, как заведённая. Младший сын тем временем проснулся, тихонько прошлёпал босыми ногами по деревянным ступеням лестницы вниз со второго этажа и заглянул в кухню из-за прикрытой двери.
- Мама… Почему ты не спишь? Что-то случилось? – прозвучал растерянно детский голосок за её спиной. Мара остановилась, озадаченно потёрла виски и отправилась успокаивать встревоженного ребёнка.